отодвинуть и вывести из брюшной стенки в правую сторону живота. Конец сигмовидной кишки отводился влево, с выводом канала из мочевого пузыря и кишечника наружу.
Всю жизнь Мэри-Джейн придется носить теперь пояс с двумя пластиковыми мешочками — для мочи и для кала. Девочка вырастет и никогда не узнает того, что называется близостью, никогда не узнает материнства. Яичники остаются, таким образом гормональные функции сохраняются, но возможности удовлетворить потребности не будет. Она когда-нибудь примирится с тем, что неполноценна? Неизбежно.
Зато она останется жить.
Разве нет?
Операция продолжалась.
Этим августом, когда Иоган ван дер Риет собрался в Кейптаун пройти куре лечения, Бот и Лизелотта поехали с ним. Деон не видел их с самой свадьбы. За несколько месяцев брат заметно раздался в ширину, ходил слегка вразвалку, что придавало ему даже солидности. Лизелотта тоже заметно прибавила в весе. Они выглядели людьми преуспевающими, хотя явно неловко чувствовали себя в городской одежде — и там жмет, и здесь стесняет. У Бота появился совершенно новый взгляд на вещи, он на все смотрел оценивающе, задумчиво покачивая головой. Новый хозяин Вамагерскрааля, не без зависти подумал Деон.
Они остановились в тихом отеле в Рондебоше, но почти каждый день ездили в город на своем новеньком «крайслере» с вытянутыми, точно акульи плавники, задними крыльями. Лизелотта делала уйму покупок в магазинах вокруг Аддерли-стрит.
За эту неделю, что они пробыли в Кейптауне, Деон почти их не видел. Все свободное время он проводил с отцом. Его удручало то, что отец так изменился за один месяц. Он словно усох. В прошлый раз его длинные ноги просто не умещались на больничной кровати. А сейчас, если Деон заходил в палату, когда отец спал, он не сразу мог поверить, что под этим больничным одеялом лежит его отец. И дышал он не глубоко, а как-то по-птичьи, и сиделка была необычно услужлива к нему, слишком уж ласкова.
Вечером накануне отъезда Бота и Лизеллы Деон ужинал с ними в отеле. Разговор не клеился, болтали о всякой всячине, о том, какая холодная и влажная зима в Кейптауне, о грубости продавцов в магазинах и явном их нежелании говорить на африкаанс, о каком-то друге детства, который женился, и еще о каком-то, у которого родился сын.
Кофе они пили в холле (метрдотель, индиец, сам прислуживал им, и Деона поразило и даже позабавило то, как Бот держался с ним — небрежно и запросто. Индиец хорошо говорил на африкаанс и, где следовало, обращался к Боту «баас»,[11] но иногда даже позволял себе шутки, на которые Бот отвечал, и в конце отвалил метрдотелю грандиозные чаевые), а затем Лизелотта, очень светски позевывая, извинилась и оставила их. Бот велел подать еще кофе с коньяком, решительно отвергнув возражения Деона.
— Ну, как твое докторство? — поинтересовался он.
Прозвучала ли в вопросе снисходительность? Возможно, но даже если и так, Деон решил не придавать этому значения.
— Прекрасно. Еще четыре месяца стажировки — и все.
— Хорошо. Очень хорошо. А потом откроешь практику в нашем городишке? Нам бы не помешал способный молодой доктор.
— Не знаю. Я еще не решил.
— Пора решать. Пора. Ты нам нужен. Да и потом надо наконец становиться на ноги. Ферма не может содержать тебя бесконечно. — Он выпил рюмки две коньяку перед ужином да и за ужином пил, поэтому говорил не очень внятно и весьма агрессивно.
Спокойно, сказал себе Деон. И постарался ответить как можно хладнокровнее:
— Что бы я ни надумал, постараюсь сам себя обеспечить.
— Хорошо.
Бот почувствовал, что перехватил, — он уловил раздражение Деона. Сделав глоток, он с извиняющимся видом потянулся к Деону с рюмкой через плетеный столик, за которым они сидели.
— Слушай, — проговорил он, заглядывая Деону в глаза с видом человека, ищущего сочувствия и понимания, — ты себе представить не можешь, что такое держать хозяйство в эти проклятые засухи!
— У каждого свои проблемы, — отвечал Деон, все еще обиженный.
— Думаешь, это вечная фермерская привычка жаловаться на неурожай? — вызывающе сказал Бот. — Думаешь, мне эта ферма подарочек, да? Я тебе вот что скажу, я не возражал бы обменять ее на твое прекрасное жалованье.
— Я ведь не просто его получаю, я работаю.
— Как и я, дружок! Тебе известно, что за эту зиму мы потеряли около двухсот овец? И каждую старались спасти. А ты ничего такого и знать не знаешь. Живешь в городе и получаешь жалованье.
— Не забывай, я тоже вырос на ферме, — холодно заметил Деон.
Бот смутился и сказал виновато:
— Прости, Боти, — он назвал Деона его старым детским прозвищем, которое в те дни подчеркивало, что они — братья. — Я не имел в виду ничего такого. — Он отвернулся и изо всех сил хватил кулаком правой руки но левой ладони. — Черт, это ведь нелегко, держаться, когда животные мрут точно мухи.
— Могу себе представить, — ответил Деон с сочувствием.
— Да, нелегко, — сказал Бот. — Он покачал в рюмке темную золотистую жидкость, выпрямился и вдруг повеселел. Он всегда был импульсивен, быстро взрывался, быстро отходил и не умел долго унывать. — Да ладно! Мы еще поживем. — Рюмки оставили на стеклянной поверхности стола влажные отпечатки, и он принялся чертить узоры толстым указательным пальцем. — Цены на шерсть ни к черту, вот что я тебе скажу. Но я знаю, как поставить ферму на ноги! Старый Хозяин… — почтительное обращение, которое употребляли работники в разговоре с их отцом, у него прозвучало неловко, — Старый Хозяин последние месяцы уже не мог за всем уследить. Но я тебе скажу, что я надумал…
И он начал излагать планы и строить воздушные замки, старательно рисуя на столе диаграммы в подкрепление своих слов, а Деон слушал и испытывал что-то вроде легкой тоски по былому их товариществу, которого больше нет.
— Капитал — вот в чем весь вопрос, — сказал в заключение Бот, снова впадая в уныние. — Где взять капитал?
— Если ты все так рассчитал, почему бы тебе не попросить ссуду под закладную?
Бот поглядел на него с иронией.
— Так мне Старый Хозяин и даст распоряжаться! Да и всяких обязательств у нас и без того хватает, можешь мне поверить.
— Слушай, если все действительно так плохо, я могу не брать свою долю в этом году. Обойдусь как-нибудь…
Бот повелительным взмахом руки не дал ему договорить.
— Никогда! Это твоя доля по праву. На нее никто не посягает.
Было ясно, что в этом неожиданном приливе великодушия Бот остался бы глух к любым доводам, и Деон решил не настаивать. Кроме того, он уже подсчитал, что на одно больничное жалованье он вряд ли сведет концы с концами.
Бот таинственно понизил голос.
— Послушай, ты ведь хорошо знаешь город… Ну, городскую жизнь и все такое.
Деон смотрел на брата, недоумевая, почему он вдруг заговорил об этом.
