– Все же это не укладывается в моей голове, – сказал я чтобы как-то заполнить паузу. Ведь этот ящик должен где-то черпать энергию.
– Вероятно так. Но, во-первых, энергетические затраты могут быть совершенно ничтожны. А во-вторых, вы заметили, что я сначала надел присоски, а потом вложил камешек. Возможно, что ящик использует энергию того кто к нему подключился. Калуца, например, полагал, что основные процессы происходят в мозгу, а ящик так, прилада. Асеев же считает, что ящик содержит элементы виртуальной среды. Я думаю, что прав Калуца, потому что когда снимаю присоски, мой виртуальный Гиря перестает быть. Мы с ним это проверили.
– Но он запоминает все, что с ним происходит?
– Да. Вероятно, информация как-то перегружается в камешек. Но виртуальный Гиря существует только в то время, когда присоски у кого-либо на висках.
– Активировать ящик можете только вы?
– Этот – только я. Он на меня настроен.
– А как снимается настройка? Или это уже навсегда?
– Нет. Как-то она снимается, но как – я пока не знаю. Это всегда делает Асеев самолично. А когда он меня настраивал, я ничего не понял. Очень похоже на действия шамана. – Бодун улыбнулся. – Кроме шуток.
– Что, с бубном бегал?
– Нет, так далеко он не продвинулся, но было интересно.
Я помолчал и таки задал вопрос, который вертелся на языке:
– А вас могут принудить активировать ящик?
Бодун как-то странно на меня взглянул и бросил:
– Нет.
– Вы это проверяли?
– Я – нет. Но другие проверяли. Одного даже сожгли на костре. У ящиков долгая история. Какие-то из них попадали в очень грязные руки. Но ящик умеет оценить состояние субъекта, который его пытается активировать. И того, который с ним работает в данный момент. Вы заметили, что первым присоски надел я, то есть тот, на кого он настроен? Без этого вы не могли бы им воспользоваться. И ни с каким другим камешком, кроме камешка Гири, он сейчас не активируется.
– Ну а, допустим, Вася снимет присоски, я выхватываю острый нож, приставляю вам к горлу, и мы вдвоем эскортируем вас к Гире. Сам Гиря присоски не одевает, но их одевает Сюняев, и… так далее.
– Во-первых, я скручу вас обоих с ножом или без ножа. Хотя, – Бодун критическим взором окинул мою фигуру. – Это, пожалуй, спорно…
– Да я и не собираюсь с вами спорить! Я просто обрисовал некую гипотетическую ситуацию.
– Ну так и я обрисовал гипотетическую, – невозмутимо сказал он. – Я ведь вижу, что никакого ножа за пазухой у вас нет, как, впрочем, и намерения им воспользоваться, если он таки есть. Что касается описанной ситуации, то я в нее не попадал. Допустим, она реализовалась. Но там, внутри ящика, и даже, возможно, у вашего приятеля в голове, сейчас сидит Петр Янович Гиря, а не кто попало. Как вы думаете, захочет он общаться с кем попало? Кого попало мы на камешки не записываем. И те, кто это делал до нас, тоже были, в общем, люди приличные. Они старались не связываться с патологическими личностями… Кстати, у реального Петра Яновича даже сейчас есть тысяча и один способ меня схватить, скрутить и вытрясти содержимое. Но он этого не сделал. Не знаю его мотивов, но, думаю, он понял, что это даже не бесполезно – это попросту бессмысленно. Ничего он из меня не вытрясет, потому что ничего такого особенного во мне нет. И уж тем более, ничего не вытрясет из этого, или какого другого подобного ящика. Современный уровень нашей науки и технологии этого сделать не позволяет. При любых грубых попытках воздействовать на него извне ящик просто самоликвидируется. Не я вам говорю. Это констатировал Калуца еще двенадцать лет назад. Вот если бы Гиря потряс Калуцу, может быть что-то бы вытряс. Но и этого он не делал. Почему? Да потому что не знал, что будет делать со своей добычей. Калуце Гиря доверял. А вот когда Калуца умер, Гиря всполошился, потому что не знал, к кому в руки попало то, что содержалось в голове Калуци, и попало ли к кому-либо вообще… Вы что же, думаете, мы всю эту секретность и подпольность развели для пущей романтичности предприятия? Смешно!.. Мы приняли элементарные меры предосторожности от административных дураков, которые склонны вот так приставить нож к горлу и орать: 'Ну-ка выворачивай карманы. Что это у тебя там? Где взял? Кто разрешил брать?'…
Бодун взглянул на Васю и уже совсем другим тоном произнес:
– Похоже на то, что Петр Янович даже в таком виртуальном виде нашел возможность плести интриги?
– Ни секунды не сомневайтесь! – заверил я.
– Ну, пусть побалуется старик, – сказал он благодушно. – Когда еще такая возможность представится.
– А вы не пытались провести с ящиком какие-то более сложные эксперименты?
– С этим – нет. Но с другими Калуца работал очень плотно.
– И каковы результаты, если не секрет?
– Не секрет. Наибольшее впечатление произвели следующие результаты. Три ящика обратились в пыль по неустановленным причинам. Еще один обратился в пыль сам по себе, без видимых причин. Еще один – по недоразумению, я упоминал об этом. После этого мы начали обращаться с ящиками предельно осторожно. Предельно! Вот этот конкретный – исключение. Он выдан Асеевым персонально мне специально под Гирю. У меня такое впечатление, что Асеев предвидел нашу с вами встречу, поэтому до сих пор и не просит вернуть ящик туда, где ему надлежит быть. И камешек с Гирей не спешит у меня изымать.
– И много у вас таких ящиков?
– Ну.., – Бодун улыбнулся. – Не так много, чтобы обеспечить всех желающих, но вполне достаточно, чтобы сделать выводы. А именно: для тех, кто их производит, это вещь вполне заурядная. Я бы даже сказал, бытовая. Скажу так, у Асеева их не меньше сотни. А чистых камешков – существенно больше.
– Почему вы сейчас говорите достаточно откровенно о свойствах ящиков и камешков?
– Потому что теперь на Земле таких ящиков и камешков больше нет. Мои – последние. Впрочем, у этого конкретного камешка есть дубликат, поэтому он мой, личный. И впоследствии должен попасть к ламам в Тибет. Там он лопнет, когда потребуется. Собственно, я намерен передать его вам, но не сейчас – позже. Посмотрим, как пойдут дела…
– Тогда главный вопрос. Откуда они вообще взялись?
– Это трудный вопрос. Первый такой ящик принес Калуце один человек. Кто это был – не знаю. Асеев говорил со слов Калуцы, что это был не-то китаец, не то индиец, короче, он из тех краев, где живут упомянутые ламы. Он объяснил Калуце, что это такое и для чего предназначено. Он настроил этот ящик на Калуцу, дал ему один вот такой камешек, и на его изумленных глазах принял яд. И умер, как ни старался Калуца оставить его в живых. Он правда, был уже в очень преклонных годах, но все же, согласитесь, поступок неординарный. Кто сидел в камешке – не знаю, но, думаю, этот самый человек. Калуца начал с ним общаться через посредство ящика. Потом он и Асеева привлек к общению. И, видимо, спустя какое-то время, им было сообщено, где находится источник таких ящиков и камешков. Источник этот был где-то в Непале, в горах, в труднодоступном месте. Где конкретно – не знаю. Но это и не имеет значения – источник сейчас пуст. А приемник далеко.
– Комета, – уточнил я.
– Комета – это комета. – Бодун усмехнулся. – Она летит, и там свои дела. И комету, и ящики не дураки придумали, и не для дураков. Они пытались застраховаться от любых вариантов развития нашей истории. И нас, убогих, застраховать. Они понимали, что, например, технология ящиков, если она попадет не в те руки и не в свое время – это для нашей цивилизации будет штука пострашнее атомного оружия! С кометой то же самое. Представьте, что те, кто ее обнаружил, озвучили свое открытие. И кому-то из ваших больших начальников стало бы известно, что внутри кометы есть нечто, но что именно – неизвестно. А она летит сюда из Внеземелья. Я не поручусь, но не исключаю такой вариант: ее бы перехватили, разбираться бы не стали, а заложили бы несколько термоядерных зарядов, и разнесли бы в клочья вместе с перспективой межзвездного полета. На всякий случай. Мало ли чего…
– Это и сейчас не поздно сделать.
