– Нет, никаких скандалов. Мне нужно подумать, и все. Сейчас я приготовлю кофе, подумаю и приму решение. В нашей якобы семье решения буду якобы принимать я – если ты не возражаешь, конечно.
– Нисколько! Я терпеть не могу принимать всякие эти решения. И всегда думаю: надо посидеть, подождать, оно и само решится как-нибудь.
Пока я варил кофе, Валентина за мной наблюдала, провожая глазами. Глаза у нее были замечательные. Они отражали все ее чувства, но не отражали ни одной ее мысли. Зато в ее глазах, как в открытой книге, я читал свои собственные. И хорошо, если эти глаза работали по принципу полного внутреннего отражения. Мысль о том, что часть моих мыслей проникает в ее подкорку, приводила меня в трепет.
Кофе можно готовить долго. Но кофе нельзя готовить вечно, даже если хочется очень сильно. Вода выкипает…
В конце концов, я налил две чашки, поставил одну перед Валентиной и сказал сурово:
– Сахар – по вкусу.
Она заморгала ресницами и, потупив взор, принялась дуть в чашку. Я хлебнул из своей, обжег губы, но стерпел.
– Знаешь, что я тебе скажу, дорогая? Ты достойная дочь своего достойного отца. Ставим точки над 'и'. Я силюсь понять, что ты затеваешь, но тщетны мои усилия! Я глубоко уважаю Валерия Алексеевича и пытаюсь вообразить его реакцию, когда он узнает, что его дочь спит со мной в одной постели. И только потому, что хочет насолить любимому папе. Это совершенно оригинальный способ пряного посола… Или я чего-то не понимаю? Надеюсь, тебе уже известно, что делают мужчина и женщина в одной и той же постели?
– Конечно, – сказала она с вызовом. – Теоретически мне это известно.
– Ах, теоретически?
– Да, теоретически! Мне почти двадцать три года. На что ты намекаешь? Ты меня уже ревнуешь? Совершенно напрасно.
– Что ты плетешь?! – возопил я. – Просто хочу выяснить, как понимать твое предложение? Это юмор? Или уже фарс?
– Давай попробуем. Если выйдет юмор – пусть будет юмор. Но, думаю, – она потянулась, выбросив руки вверх, и изящно повела плечами, – это будет не юмор.
Я тяжело вздохнул. Теперь, как человек порядочный, я просто обязан был взять ее за ухо и отвести к безутешным родителям. Что я и вознамерился сделать, наплевав на свои прямые обязанности настоящего мужчины.
Моим намерениям не суждено было осуществиться. Так уж, верно, было написано на небесах. Это мои ресурсы истощились, а у Валентины в запасе был еще миллион всяких штучек. Она протянула руку и нежно провела пальцем по моему лбу.
– Бедненький, – произнесла она жалостливо. – Я тебе уже совсем надоела, да? А что мне прикажешь делать? Представь себе, что я безумно влюблена.
– Силюсь. И кто он?
– Ну ты же! Вообрази, втюрилась с первого взгляда, даже самой противно. Помнишь, на встрече Володьки-космопродавца? Я взглянула – и р-раз. И после этого смотрела только на тебя. Могло такое случиться?
– Теоретически – да. Больше там не на кого было смотреть, разве что на Зураба Шалвовича. Но практически – маловероятно, – буркнул я.
– Зураб Шалвович не в моем вкусе, – отрезала Валентина. – И вообще, как ты смеешь сомневаться в моих словах? Ты, вдобавок, еще и не джентльмен?
Я вздохнул.
– И не смей при мне вздыхать! Иначе я закачу истерику! 'Маловероятно'! Что ты понимаешь в вероятностях?
– Ничего. Полный дурак, как выяснилось.
– Мы уже спорили о вероятностях. Женщин они не касаются. Им нет никакого дела до вероятностей. Им – вынь и положь!
– Пусть так, – сказал я с пафосом. – Пусть это будет любовь. Но ведь можно ее перетерпеть. Может, нужно подождать, она и рассосется…
– У каждого, Глеб, свой стиль, – произнесла Валентина тоном многоопытной женщины. При этом ее голос стал низким и грудным. – Раз рассосется, другой, а потом, глядишь, и то рассосется, отчего любовь случается… Я не виновата в том, что ты появился в моей окрестности. Но это случилось – почему же я должна тебя выпустить? Папа говорит, что каждому в жизни дается шанс стать счастливым. Почему я должна упустить этот шанс, и ждать другого? Откуда я знаю, что это не мой шанс? И откуда мне знать, будет ли другой? Я лучше проверю: нет – значит нет. А да – тогда… Неужели счастье не стоит всех этих моральных устоев?
Я посмотрел на нее пристально. Она выдержала мой взгляд.
– Хорошо, – сказал я. – Откровенность за откровенность. Если бы ты просто пришла с улицы, и… так далее, я бы ни секунды не сомневался. Но ведь теперь получается, что ты специально инсценировала домашний скандал… Ведь так?
– Конечно. Хороша бы я была, если бы просто пришла с улицы и кинулась тебе на шею!
– Бесподобно! А что ты сделала фактически? Железная логика!
– Это у тебя логика! Ты только что сказал, что если бы я просто пришла с улицы, то…
– Но твой папочка…
– Причем тут папочка! Да, я дочь моего папочки, с которым ты сидишь в одном помещении, и болтаешь о всякой межпланетной ерунде. И уже одно это делает мою коленку для тебя менее привлекательной?
Я протестующе взмахнул рукой (интересно, что бы вы сделали на моем месте?).
– Неужели я не имею права существовать отдельно от своего папы? – поинтересовалась Валентина с горечью. – Как только узнают, что моя фамилия – Сюняева, так шарахаются как от чумы!
– По-моему, ты преувеличиваешь, – сказал я неуверенно. – Валерий Алексеевич популярен, конечно, но не до такой же степени.
– Наверное. Но мне все время почему-то попадаются молодые люди, в среде которых он пользуется широкой известностью.
– А по-моему, ты врешь. Откуда бы на юридическом факультете взяться молодым людям, знающим, кто такой Сюняев? Планетологи, геофизики, ядерщики – это понятно. В данных кругах Валерия Алексеевича знают. И особенно космонавигаторы. Так что, явно врешь. И вообще…
Откровенно говоря, я рассчитывал на злобный выпад и истерику. В моем положении иного способа с достоинством покинуть поле боя не существовало. Но, вопреки ожиданиям, Валентина ничуть не смутилась, а, напротив, ослепительно улыбнулась, и стала непрерывно походить на свою мать.
– Допустим, – сказала она. – Я все наврала. Конечно же, мне попадаются разные индивидуумы. Да все больше какие-то дураки безмозглые. Может, я сама дура, так они и липнут… Мне уже три раза предлагали руку и сердце, из них один был как раз космонавигатор в возрасте тридцати трех лет, – Она повернулась и ласково погладила меня по щеке. – Но я, Глеб, дала себе слово, что полюблю только скромного и подающего большие надежды юношу. Я окружу его заботой и вниманием, создам все условия, и он станет великим человеком. Потому что сама я – бездарь, и у меня нет другого выхода, кроме как выйти замуж за гения. Посуди сам, кто может родиться от такой взбалмошной дуры, если не найти генетический противовес. Ты же пытаешься отвергнуть мою любовь только потому, что боишься выйти за рамки нравственного поведения. Но этот номер у тебя не пройдет!
Вероятно, со стороны я выглядел довольно жалко. Особенно с учетом той лапши, которая свисала с моих ушей. Но я еще не был сломлен, я продолжал бороться, хотя была уже половина второго ночи, и борьба за независимость угрожала перейти в борьбу со сном, с последующей капитуляцией.
– Ты переутомился, – сказала Валентина озабоченно. – Тебе нужен глубокий сон и тщательный уход. И с завтрашнего дня я приступаю к созданию необходимых условий. Если, конечно, вопрос решится положительно. Так что это в твоих же интересах.
'Нет, дело здесь не в папочке, – подумал я, прикрывая глаза. – Тут мы имеем другой случай. Эта особа своей настырностью способна уработать десять Сюняевых. А я далеко не Валерий Алексеевич. И в этой
