— Все хорошо. Разговор тяжелый. Думаю, все никак не могу отвлечься.
— Послушай, я бы оставил тебя в покое, но ты никогда не выглядел таким помятым. Сказанное останется меж нами. Я беспокоюсь, малыш. Ты многое принимаешь слишком близко к сердцу.
— Осирис, — произнес я и замолчал. Просто больше ничего не лезло в голову.
— Я разочаровал родителей в свое время, — тихо сказал икуб, — после того, как вынужденно ушел из семьи долго терзался горькой обидой. Все казалось, родные предали. Не поняли, не приняли, заставляли соглашаться и признавать чуждые идеалы. А когда отверг выбранный путь, отказали и в главном — любви, понимании. Я не смог простить. Но понять, со временем. Тяжело. Знаю, что испытываешь, если прав в подозрениях. Непростые отношения с родителем и изменить их… разговор вышел не таким, как ожидал? Послушай, что бы он или ты не сказали в гневе, верь в любовь. Пусть выражение непонятное, но слова всегда кажутся ложью. Иногда требуется много времени, чтобы понять их истинный смысл. Когда утихает гнев, злость, печаль, тогда начинаешь рассуждать здраво. Приходит пора хладного рассудка, не чувств. Тогда только и увидишь все как есть.
— Понимаешь, он не поверил, — тихо сказал я и уже не мог остановиться. Слова потекли легко, цепляясь друг за друга, и складывались в удивительно гладкое повествование. Потихоньку подсел Ишутхэ, затем присоединилась Тильда. Они внимательно слушали, молча, не перебивая, не выражая ни сочувствия, ни неприязни.
Слушали, как предавалась огласке большая тайна кураторов и моего рода. Наверное, предательство с моей стороны, но ведь отец говорил — никто не поверит. Нас пятеро — их тысячи. Всегда найдутся те, кто с готовностью назовет сумасшедшими, предателями, изменниками. Днем позже, раньше. Я не боялся отца. Боялся человека, что он близко, а мы ничего не делаем. Когда уже заканчивал рассказ, увидел стоящего в дверях Пилона. Когда он появился и что слышал? Конь ни разу не перебил. Меланхолично кивал, слушая, все жевал нижнюю губу и тихонько шевелил ушами. Я замолчал.
Осирис закрыл лицо руками, и какое-то время сидел неподвижно. Ишутхэ, напротив, оскалился, поднялся с пола и принялся бродить по комнате. Пилон с шумом втянул ноздрями воздух и тихо заржал. Я недоуменно покосился на него. Синие глаза коня стали серьезными и грустными:
— Да, малыш. Мне тоже не поверили. Получили отчет о работе, дали новое задание. Оно прозвучало весьма интересно — забыть обо всем, что произошло. Никому не рассказывать ни о разрушенном городе, ни о человеке, ни о драконе. Сообщить товарищам, что им никто никогда не поверит, а страж лично позаботится о безопасности радуги. Я сказал, выражаю надежду, что хотя бы мои слова восприняты всерьез. Увы, никакого дальнейшего расследования не будет. Я достаточно пожил, чтобы понять, дело не пахнет засекречиванием, все проще. Никто не рассматривает угрозу всерьез. Дракон пойман, человек одно из недоразвитых, низших существ согласно записям та Чуи. То есть никак не может представлять опасности, даже если заявление противоречит реальным событиям.
А нет опасности, значит, и необходимости что-то предпринимать. Вот так. Спасибо твоему отцу, великому стражу посоха. Обезоружены, связаны, над нами смеются, и наверняка при попытке упорствовать объявят пошатнувшими умственное здоровье. Я бы плюнул на идиотов, но существует мир, гибели которого я не хочу. Любое противодействие, намекнули мне, будет расценено как попытка переворота. Опасаюсь, что вскоре попытаются отобрать и ожерелье. Зря стремились сюда. В результате стольких усилий остается тупо ожидать невеселого конца. Не сомневаюсь, человек вскоре нападет на радугу, а мы погибнем в бездействии. Весело, не правда ли?
— Нет, — категорически не согласился я, — ты говоришь слова о конце специально, верно? Хочешь разозлить? Я все обдумал, но мне нужна помощь.
— И что задумал? — с любопытством спросил Ишутхэ, перестал слоняться по комнате и подошел ближе.
— Я хочу поговорить с драконом. Вы ведь понимаете? Для того чтобы изменить собственные планы так резко должны быть веские причины, верно? Файорат пытался убедить в исходящей от человека опасности отца, а он ненавидит его. Поэтому с драконом обязательно нужно поговорить.
Пилон фыркнул, пренебрежительно взглянув на меня:
— Конечно малыш, чего проще то.
— Да погоди ты, — перебил Ишутхэ, грозно оскалившись, — говори, малыш.
— Я хочу усыпить существ в радуге с помощью ожерелья.
— Измена, — сухо констатировал жеребец и лукаво подмигнул.
— Кайорат, — спросил Осирис, — как ты себе это представляешь? Возможно, Пилон сможет усыпить всех в радуге, обойдя действием сна жителей города и нас. Но тогда он усыпит и дракона. Рискованный шаг. Радуга останется без защиты. А человек…
— Да в него все одно никто не верит, — влезла в разговор Тильда, — а мы знаем, кто есть что. Если начнут мешать, толка не будет. В человека не верит никто, но свались он на голову охране, думаешь, за кем останется победа? Фифнир всегда говорил, неожиданность — лучшее оружие. А если добавить силу… Человек положит кучу существ, прежде чем в нем самом усмотрят угрозу. А то, что он силен, мы знаем не понаслышке. Сидим, ждем. Чего? Пока о нас ненадолго забыли, стоит попытаться склонить чашу весов в свою пользу. Все лучше пострадать за дело. Что если из соображений безопасности нас решат посадить под замок? Тупо сражаться против своих и чужих. Убрав с дороги часть противников, выиграем время.
— Так запросто рассуждаете, туда-сюда. А если из-за непродуманных действий человек, напротив, сможет прорваться к радуге? Неизвестно, остановим ли мы его таким финтом или поможем добиться цели, — возразил Пилон.
— Может и так. Давайте подождем, пока не станет слишком поздно что-то предпринимать. А то ты не знаешь, как информация влияет на ситуацию, — распушив усы, и подняв шерстку на холке, гневно возразила Тильда, — а Файорат может пролить свет на темную историю, что-то рассказать. Не забывайте, мы ничего не знаем о людях, кроме старых баек. Мутить воду рано, возможно, дракон морочил нам головы. Но если человек действительно настолько опасен?
— Ндя, да и дважды предать нельзя, — проворчал Ишутхэ, почесываясь.
— Что ты имеешь в виду? — нахмурился я.
— Любые слова дракона нужно подвергать сомнению. А мы, согласившись пойти против воли совета и стража, в случае как удачи, так и неудачи станем предателями. Нас обязательно изгонят из радуги, а возможно и осудят, — злобно улыбаясь, пояснил волкодлак. Я хмыкнул.
— Как думаешь, окружающие оценивают нас? Слабость в чужих глазах и есть сила.
— Ладно, хватит трепа, — рявкнула Тильда, — как усыпить одних и оставить бодрствующими других, в том числе дракона? Сможешь повторить успех, Пилон?
Конь мялся. Помотал мордой, ненадолго закрыл глаза, пофыркал протяжно. В общем, всячески набивал цену.
— Думаю, могу попытаться. Первый раз я использовал ожерелье удачно, но знания по большому счету теоретические…
— Тогда почему не просите практика? — поинтересовался Ишутхэ, язвительно демонстрируя клыкастую ухмылку на полморды.
— Действительно, — Тильда сосредоточенно полизала лапу и противным голосом спросила, — почему? Сейчас услышим нечто новое о тебе?
— Ага. Я умею пользоваться ожерельем.
— Интересно, — нагло перебил Пилон, — у вас всех подряд учат пользоваться старинными артефактами?
— Не всех, ясен пень. Я зять вождя. Его преемник, можно сказать. Мы с женой получим право охранения артефакта в будущем. Поэтому должны уметь им пользоваться. А ты думал, на него тупо молимся? Приносим жертвы и посыпаем зернами? Правильную себе создали репутацию, — довольно подытожил перевертыш.
— Да пошел ты, — обиженно проворчал Пилон, — ничего я не думал. Ладно, ближе к делу. Сможешь сделать это?
— Угу.
— Так делай, — поторопила Тильда. Я на всякий случай решил уточнить:
— Я должен отдать ожерелье, Ишутхэ?
