Нилка и Сергей Саныч остались караулить машину, Фёдоров и ОБХССник ринулись во двор. Первым делом сунулись под эстакаду, — но в узкой нише не было ничего, кроме мусора. Оглядели двор, — нет ничего. Только что приезжал таровоз, двор стал обширен и чист. Обшарили не вывезенную тару, заглянули в бочку для сжигания стружки и ломаных ящиков. Ничего… Видно было, что Фёдорову очень хочется обыскать грузчиков, стоящих во дворе, хотя спрятать под фартуком восьмикилограммовую коробку с бананами дело непростое. На всякий случай Фёдоров гневно спросил:
— Что вы тут делаете?
— Разгружать ждём, — меланхолично ответил Саня Трамвайщик.
Начальство вернулось на эстакаду, вновь принялось пересчитывать коробки, тыкать пальцами в накладную, снова пересчитывать коробки, как будто от пересчитывания они умножатся. Пересчитать грузчиков никто не догадался, грузчики в большом магазине невидимы, одна Нилка присматривает, чтобы нигде и ничего у них не оттопыривалось. А будь директор повнимательней, мог бы заметить, что когда машину только открывали, разгрузки ждали два человека: Трамвайщик и Хромой Глаз, а когда он выскочил во двор, грузчиков почему-то стало трое. Но, не годился Фёдоров в шерлоки холмсы, и не догадался спросить, а где пятый из нашей бригады, тот самый, неприметный, не то Лёха, не то Андрей. Так и пришлось начальству смириться с пропажей коробки бананов. Бананы украли прямо на глазах представителя Отдела Борьбы с Хищениями Социалистической Собственности.
Что касается меня, то я всё время был на эстакаде. Сидел на ящике, прислонившись к стене и через узкую щель между кирпичной кладкой и железной шторой мне была видна изнанка происходящего. Вот директор и милиционер распахнули дверцы фургона, перекрыв тем самым себе обзор. Отошли в сторону, чтобы не попасть под машину, дающую задний ход. На несколько секунд бананы оказались в мёртвой зоне, где их не видел никто, кроме меня.
И тут из-под эстакады выскочил Витёк. Схватил коробку с бананами и… А куда деваться? Назад под эстакаду? Там смотрели в первую очередь. В сторону? Немедленно окажешься в зоне видимости.
Витёк швырнул коробку в небо, а сам нырнул под эстакаду за мгновение до того, как автомобиль с грохотом припечатался к стене. Представляю, что было бы, задержись Витёк хоть на секунду. А на крыше эстакады уже ожидал Леха-Андрей. Надо полагать, стоял на карачках, иначе его заметили бы со двора. Но, в любом случае, коробку он сумел поймать и быстренько унёс её, пройдя по крышам и спустившись по пожарной лестнице прямиком на улицу. А Витёк, едва директор ушёл со двора, вылез из-под эстакады и с невинным видом присоединился к двум Саням, которые и впрямь «ждали разгружать».
Операция по изъятию бананов была проведена безукоризненно. Как именно бананы были конвертированы в свободную валюту, я не знаю, но вернулся Лёха-Андрей довольно быстро; добежать до «Сосновского» за это время было бы невозможно.
Но с тех пор не даёт мне покою одна, не мысль даже, а ощущение. В своё время мне довелось видеть, что бывает с человеком, когда на него падает большой груз. И с Витьком вполне могло бы случиться почти то же самое. Неужели он не понимал, чем рискует? И ради чего? Не знаю, сколько ловкая пара сумела выручить за похищенные бананы, но вряд ли это были слишком большие деньги.
Особенно нелепой кажется эта история сегодня, когда дефицитные некогда бананы лежат в любом задрипанном ларьке по самым демократическим ценам.
А о том, что оставшиеся бананы в продажу так и не поступили, а были реализованы с заднего крыльца, подробно рассказывать вряд ли стоит.
СОЧНАЯ ЖЕНЩИНА
Горбачёвская борьба с пьянством и алкоголизмом состояла не только в запретах и уничтожении винной промышленности. Было в ней и нечто созидательное. В частности, в магазинах появилась масса лимонадов, в том числе, дожившие до наших дней «Тархун» и «Буратино». А ведь была ещё и «Мальвина» — отвратительного голубого цвета, была замечательно вкусная «Лесная ягода», появился лимонад «Малиновый». Первый месяц или два, все эти напитки пользовались большим спросом, но затем они катастрофически быстро портились, превращаясь в подкрашенную, чуть сладковатую водичку. Марку удержала только «Пепси-кола», которую так и не удалось никому разбавить.
Кстати, в ту пору концентраты лимонадов были на спирту, их воровали с предприятий и пили вместо запретной водки. Назывался сей напиток «чёртом», и всего выше ценился «чёрт» лимонный и лесной ягоды. Впрочем, говорят, в других регионах у чёрта были другие названия.
Помимо лимонадного изобилия в магазинах появилась масса соков. Прежде в ассортименте присутствовали яблочный, виноградный, апельсиновый и томатный соки. В конце семидесятых в продаже появился «берёзовый сок» — вполне синтетическая жидкость, не имевшая никакого отношения к берёзам. Несмотря на мощную рекламу в фильмах и песнях, особой популярностью этот напиток не пользовался. А после «Постановления» в продажу хлынули сок грушевый, айвовый, мандариновый с мякотью, яблочно- черносмородинный и яблочно-черноплодный, яблочно-морковный, овощной, грейпфрутовый и гранатовый… Грейпфрутов и гранатов в продаже не было, а соки — пожалуйста. Всё, что прежде загнивало на складах, а затем отправлялось в ёмкости для брожения и перерабатывалось в плодово-ягодное (у нас говорили: «плодово-выгодное») вино, теперь пастеризовалось, разливалось по трёхлитровым банкам и отправлялось в магазины. Приходило всё это в хлипких ящичках, по четыре банки в ящике. Ящики были неприспособленны для такого товара, и нужно было проявлять крайнюю осторожность, чтобы не грохнуть всё к чёртовой матери и не вымыть пол на эстакаде томатным или виноградным соком.
Мужики, понимая, что это уходит их несостоявшаяся бормотуха, соки угрюмо ненавидели. «Дристотень пришла!» — говорил Саня Трамвайщик, когда грузчиков звали на бакалейную эстакаду, куда обычно подъезжала машина с соками.
Покупатели трёхлитровые баллоны с соком разбирали неохотно, разве что перед праздниками, поэтому было приказано, чтобы в каждом сколько-нибудь значительном продуктовом магазине была организована продажа соков в розлив. Появилась такая торговая точка и у нас. Её организовали возле выхода из касс. Поставили стеллаж для банок, а перед ним — прилавок с мраморной доской. Провели воду для стаканомойки. Воздвигли штатив с тремя цилиндрами. На самом деле это были не цилиндры, а стеклянные конусы с краниками внизу, этакие трёхлитровые морковки. Но, как я недавно выяснил, во всех документах эта штука называлась «цилиндр-дозатор». Кроме того, оказалось, что санитарные нормы предписывают, чтобы в местах торговли томатным соком были выставлены соль и перец. Разумеется, никакого перца у нас не выставлялось, чёрный перец к середине восьмидесятых стал дефицитом, и в продаже его не было. На прилавке стоял только стакан с мокрой солью, и второй, где бултыхалась пара чайных ложечек.
Работать торговая точка начинала в десять часов, а заканчивала, когда весь взятый на реализацию сок бывал распродан. Продавщица, которую мы промеж себя называли «сочной женщиной», отбирала по два-три ящика виноградного, яблочного и томатного соков, и по одной-две банки всего остального. Самые популярные соки наливались из цилиндров, остальные, вопреки правилам и нормам, прямо из банки. Контролёр, надзирающий за кассами, отмечал, сколько и каких банок вывезено на торговую точку. С этой минуты банки считались взятыми на реализацию, и отвечала за них только сочная женщина. Получалось, что как бы пришла в магазин рядовая покупательница, приобрела тридцать трёхлитровых банок сока и принялась на свой страх и риск торговать им возле выхода из универсама.
Когда весь сок был распродан, сочная женщина мыла пустые банки на стаканомойке, прибирала рабочее место, а затем появлялась на эстакаде.
— Мальчики, помогите, пожалуйста!
Кто-нибудь из «мальчиков» вставал, прикатывал со двора картофельный контейнер поновее, подъезжал к соковому прилавку, где пустые банки перекладывались в контейнер. Тридцать банок как раз укладывались в один контейнер. Затем надо было выехать из магазина, спуститься по пандусу и отправиться в путешествие в соседний двор, где вместо детской площадки был выстроен пункт приёма молочных бутылок. Там же, кроме бутылок принимались и банки. В пункте всегда толпился народ, но работники
