— Думаете, немцы зерно себе не возьмут?
Отвечают убежденно:
— Возьмут барыши, нас устроят, нам хорошо будет, и себе заработают, это ничего.
Злость ликующая — вырвалась, будто открыли сырой подвал.
Очень похоже, как раз так по настроению, как в дни Совета Республики, — вот-вот что-то случится, а что — хорошо никто не знает. Это новое из всех дней войны и революции: это встающее из подполья во имя порядка неизвестное... За букву
Первое, о чем я подумал в начальные дни нашей смуты: Бисмарк понимал Россию как гиганта на глиняных ногах, ударишь по ногам — и все рассыплется. Что же это? попал в гиганта самый большой снаряд Вильгельма, или это настоящая революция?
Первое, о чем я написал в марте прошлого года, был пересказ-напоминание о народе Самуила, пожелавшем царя, о том, как Самуил говорил, что народ не желает управляться пророками, а хочет царя[34].
...Кто же виноват? Я спрашиваю, и мне отвечают теперь:
— Виноваты евреи.
И перечитывают, начиная с Бернштейна.
В чем же оказалась наша самая большая беда?
Конечно, в поругании святынь народных: неважно, что снаряд сделал дыру в Успенском Соборе[35] — это легко заделать. А беда в том духе, который направил пушку на Успенский Собор. Раз он посягнул на это, ему ничего посягнуть и на личность человеческую.
Кто же виноват?
Жиды виноваты!
Так и отвечают, что это они переставляли пушечные прицелы, и снаряды попадали в православные храмы.
Вот неправда: евреи никогда не оскорбляют святынь, потому что они люди культурные. Святыню оскорбить могут только варвары. Нет, православный русский народ, — это мы сами виноваты.
Культуру я понимаю как связь людей всех, живущих и у нас и повсюду. Что бы ни делали евреи злого — их злость не может иметь много силы, потому что они в связи со всем миром. Мы, пишущие люди, знаем это хорошо по себе: я написал книгу или картину, кто первый понял ее цену? еврей! Пусть из своих барышей он издал мою книгу и купил картину — все равно: он помог делу связи людей, делу культуры.
Нет, не евреи, мы виноваты сами, каждый из нас, я виноват.
Началось обвинение с немца, нашего внешнего врага, потом немец становится внутренним, переходит на царя, потом на большевика, на еврея — кончится война, когда перейдет на себя: я виноват.
А я знаю, что так будет непременно.
Самое ужасное, сепаратный мир — тоже демагогия, что это самоубийство тоже популярно, как всё, чем держалась Советская власть.
С Марта Общество сибиряков-областников будет издавать журнал для юношества.
Задачи журнала - осветить юношам Сибирь как страну вольности, вызвать в них стремление поднять свой дух согласно с могучей природой страны и быть на страже заключенных в каждой народности вольностей.
Журнал «Сибирский страж»[36] будет выходить ежемесячно с Марта под редакцией М. М. Пришвина при участии всех писателей и художников, которым близки задачи журнала.
— Ты, — говорит, — ребенок в колясочке, буржуй!
— Нет, — кричит, — я не буржуй!
— А кто же ты?
— Не буржуй! И заплакал.
В чайной. Один чертил, чертил карандашный план германского наступления и вдруг сказал:
— Они едут!
Правда: как же они могли 250 верст в сутки пройти: едут, конечно.
— Идут с музыкой! — закричал кто-то.
Конечно, никаких немцев и быть не могло: кто-то дурака свалял.
На улице австрийский офицер сказал:
— Недели так через две придут.
И, посмотрев на русских людей:
— Чему же вы радуетесь!
Утром сегодня прибежал С-в: офицер, дворянской фамилии, человек вполне благородный:
— Сейчас еду в комиссариат записываться инструктором: как же реагировать на немцев, я же не пораженец.
Вижу, издергался человек, больной.
— Бросьте! — говорю, — у вас дом отобрали, за квартиру в своем доме постоите, лишили погон, чинов, орденов, неужели вам мало?
Он смутился:
— А как же тут жить?
— Мышкой, — говорю, — мышкой, поверьте, одна бутафория: никто отечество защищать не будет, оно давно уже кончилось.
И что же, уговорил человека: пошел домой, сидит мышкой.
Часа через два встречаю его, а он мне:
— Я не утерпел: пошел записываться в комиссариат, думал, очередь большая. Прихожу: пусто, вещи складывают. «После, — говорят, — приходите, мы сейчас занялись: переезжаем в другое помещение, более удобное». Правду вы сказали: буду жить мышкой.
Ст-й, Аргунов, Чернов и слышать не хотят про мышку: хотят от немцев удирать, а как удерешь, только панику наводят.
В редакцию позвонили:
— Решили газеты закрыть, а сотрудников изъять. И все бросились из редакции: никого не осталось, и газета не выйдет.
Китаец продал 6 фунтов хлеба за 24 рубля, два фунта риса за 8 рублей и два фунта сахару за 24 рубля, и я с этим богатством еду на этот бал мой.
Когда подходит дело к концу, с интересом начинаешь читать больше газет — почему?
Какой-то мальчишка смотрит на меня и хохочет идиотски.
— Чего ты смеешься?
— Немцы едут!
— Что же тут смешного?
— А как же? смешно!
Правда: смешно, должно быть, со стороны.
Так все напряженно, и уже никаких митингов на улице нет и длинных разговоров: коротко выругается человек и мрачно думает.
Последние дни доживает русская революция, и в печати появилось новое выражение: гибель социалистического отечества[37].
Вечером в нашем переулке как-то особенно сегодня пустынно и напоминает то страшное время в октябрьские дни, и уж это от того времени такое чувство, что думаешь: идти ли на этот вечер, не лучше ли дома просидеть?
На лекцию приехал умный человек Строев от «Новой Жизни»[38], лекция: «Религия и государство». Вдруг поднимается один студент, поступивший в красногвардейцы, и
