Емеля

Емеля, забыв про ведра с водой, закатив глаза к небу, побрел в поля. Он шел, едва заметно покачиваясь, напряженно бормоча себе под нос:

«Листьев не обожгло,
Веток не обломало,
День промыт как стекло,
Только этого мало.

Все, что сбыться могло
Мне, как лист пятипалый
Прямо в руки легло,
Только этого мало…»

С того самого дня соседки мамаше Емели просто прохода не дают. Терроризируют своим фальшивым сочувствием.

— Бедный Емелюшка! Влюбился и головушку потерял.

— Стихи сочиняет!

— Это уж самое последнее дело, стихи!

— Много вы понимаете! У него талант прорезался!? Он — поэт!

— Да, уж! Куда там! Поэт, объелся котлет!

— Попроси помочь, фиг с маслом! Пофигист!

— Много вы понимаете, сороки! Нечего у моего дома отираться! Кышь, отсюда! Поэт в деревне, больше, чем поэт!

Мамаша дрын в руки взяла, продемонстрировала серьезность своих намерений.

Соседки, надо думать, ретировались.

А дальше случилась и вовсе какая-то… запредельная фантасмагория, извините за выражение! Наш Емеля заиграл на гармони. Откуда взял? Может, от отца осталась? Неизвестно! Где, когда, у кого учился? Полный мрак. Нельзя же, в самом деле, с бухты-барахты, схватить… арфу и сбацать не ней… прелюд С. В. Рахманинова!? А сольфеджио? А тональности? А гаммы? Ну, хоть какие-то ноты знать надо?

Оказывается, можно! Запела, заныла душа, схватил первый попавшийся под руку инструмент, растянул меха, (развернись плечо, размахнись рука!), и понеслось.

Тем более, Великий Дирижер тут как тут. Веселый весь такой, в приподнятом настроении. Так и размахивает своей палочкой.

Понеслась над полями, да над чистыми, песня.

«Понапрасну ни зло, ни добро,
Не пропало!
Все горело светло,
Только этого мало!»

По все округе представительны прекрасного и одновременно слабого пола побросали свои грабли, метлы, прялки, скалки и застыли в неподвижности. Слушают.

«Жизнь брала под крыло,
Берегла и спасала.
Мне вправду везло,
Только этого мало!».

Бедная, счастливая и несчастная царевна Яна в это время сидела во дворце у окна и, грустно вздыхая, писала письмо. Разумеется, Емеле. Кому еще-то она могла писать. И в ушах у нее, разумеется, звучали отголоски той самой симфонии, которую они оба слышали тогда, в саду под яблонями.

Я к Вам пишу. Чего же боле?
Что я могу еще сказать?
Теперь я знаю, в Вашей воле,
Меня презрением наказать.

Яна на секунду замолчала. Очевидно, подыскивала подходящую рифму.

— Все музчины подлесы! — проходя мимо, между прочим, сообщила Клара.

Вряд ли царевна Яна услышала. В это мгновение она была далеко, далеко…

Но Вы к моей несчастной доле,
Хоть каплю жалости храня,
Вы не оставите меня?

Среди ночи Царь вызвал к себе обоих референтов. Но тех, на мякине проведешь. На драной козе не объедешь. Оба явились в костюмах, в галстуках, в темных очках. Будто и вовсе спать не ложились. А может, в правду, не ложились. Служба у них такая.

Царь батюшка без обиняков непосредственно к делу:

— Что нам известно о любви? Как факт.

— Рефлекс! Инстинкт!

— Игра гормонов!

— Задача! Надо царевну оградить от этих… инстинктов и гормонов! Какие будут предложения?

— Будем стараться!

— «Будем» это… фютюр сампль! Будущее неопределенное, если по-французски. Что намерены делать в настоящем? Конкретно!

— Ждем ваших указаний!

— Кто такой Емеля?

— Дурак! Лентяй!

— Соберите о нем всю информацию! В общественной жизни участие принимает? Лоялен или диссидент?

— Рифмоплет! Стишки какие-то туманные сочиняет. Мутные стишки.

— Досье на него имеется?

Референты мгновенно положили на стол две пухлые папки.

— В двух экземплярах!

Несколько минут Царь листал страницы. Взвешивал, оценивал, сопоставлял.