веществе, а всего лишь о попадании препарата другой фармакологической группы в состав инъекционного милдроната – халатность в чистом виде. Но – синильная кислота?
Видимо, прочтя на моем лице недоумение, Лицкявичус встал и подошел к незапертому сейфу. Достав оттуда внушительных размеров пластиковую банку, он вернулся на место и передал ее мне.
– «Виталайф», – прочитала я на красочной этикетке.
Судя по надписи, баночка содержала двести капсул БАДа, и принимать их предлагалось после или во время еды.
– В состав «Виталайфа» входит amygdalus communis, – продолжал Лицкявичус, глядя на меня, словно это много о чем говорило.
– «Обыкновенный» – что?
– Миндаль. Миндаль обыкновенный.
– И что из того? – по-прежнему не понимала я.
– Синильная кислота, – ответил Лицкявичус, очевидно поражаясь моей тупости.
До меня вдруг стало доходить.
– Вы хотите сказать, что… Господи, а как такой препарат вообще могли разрешить к производству?!
– Сладкий миндаль, – сказал Лицкявичус. – Сладкий, а не горький.
– Простите, а в чем разница? – снова продемонстрировала я серость.
К моему удивлению, Лицкявичус не стал закатывать глаза, показывая свое презрение к неучам вроде меня, а терпеливо объяснил:
– Различают три вида миндаля: хрупкий, сладкий и горький. Нас интересуют последние два. Сладкий миндаль – известная во всем мире пряность, и в этом качестве он упоминается даже в Библии. Горький и сладкий миндаль внешне практически неотличимы друг от друга. Различить их можно только по вкусу, а не по морфологическим признакам. Сладкий миндаль никакой опасности не представляет, а вот горький можно употреблять только после тепловой обработки, в результате которой удаляется содержащаяся в нем синильная кислота, которая, как мы с вами знаем, является сильнейшим ядом.
– А в «Виталайфе» содержится…
– Сладкий миндаль, разумеется, – кивнул Лицкявичус. – Тем не менее из песни слов не выкинешь: уже три… четыре человека скончались, и необходимо выяснить, совпадение это или закономерность. Согласитесь, для совпадения выглядит странно.
– И как вы собираетесь это сделать?
– Ну, не все сразу, Агния Кирилловна, – усмехнулся Лицкявичус. – Сейчас с телом вашей подруги работает наш патологоанатом. К сожалению, она – единственная, кто у нас есть для исследования: все остальные тела уже выдали родственникам и захоронили. Получение разрешения на эксгумацию займет уйму времени, да и доказать, что она необходима, вряд ли удастся. Так что придется довольствоваться отчетами судебных медиков, которые, кстати, тоже будет не так-то просто получить.
– А почему дело передали именно вам? – задала я вопрос. – Кто решил, что это расследование – исключительно медицинское? И разве у вас есть право наказывать виновных?
– Это ни в коей мере не входит в нашу юрисдикцию, – ответил Лицкявичус. – Если выяснится, что эти четыре случая – всего лишь звенья цепи, запущенной намеренно или непреднамеренно, мы тут же передадим дело в следственные органы. Но… – он вдруг замолчал и на мгновение отвел глаза в сторону. – Что сказала вам вице-губернатор, описывая деятельность ОМР?
– Ну, что это – независимая организация…
– Вот-вот, – закивал Лицкявичус. – Главное слово – «независимая». Вы взрослая женщина, Агния, и должны понимать, что независимость – это утопия, сказка для несведущих обывателей, особенно – независимость на государственной базе! Мы, действительно, не зависим от комитета и министерства, но и ОМР контролируют – губернатор, вице-губернатор, Москва… И те, кто этим занимается, хотят, чтобы были соблюдены определенные правила.
– Правила? Какие правила?
– Я знаю далеко не все, как вы могли бы предположить, – покачал головой Лицкявичус. – Но умею делать выводы, имея достаточно информации.
– И какие же выводы вы сделали? – настаивала я.
– Ну, в Питере, а вернее, под Питером, есть всего один завод, производящий «Виталайф». Он выпускает не только этот БАД, но «Виталайф» – самое новое и успешное производство из всех, а завод функционирует уже четыре года. Догадайтесь, кому он принадлежит?
– Без понятия!
– Родному племяннику вице-губернатора.
Я тихо присвистнула.
– То есть кому-то наверху страшно невыгодно, если станет известно, что «Виталайф» опасен для здоровья?
– Совершенно верно.
– И что из этого? Вы же сами сказали, что следственные органы никак не связывали эти дела, так откуда об этом вообще стало известно?
– А как у нас все становится известно? – пожал плечами Лицкявичус. – Журналисты раскопали, разумеется! Еще немного, и разгорится скандал почище милдронатовского. Задача ОМР все проверить и выяснить, действительно ли существует связь между этими смертями. На некоторое время все материалы по умершим от отравления синильной кислотой передали ОМР. Сделали это насильственным образом, отобрав их у следователя, которому они были отданы первоначально, как только наметилась зацепка с «Виталайфом».
– Получается, если бы не та статья, никому и в голову бы не пришло, что между всеми этими смертями есть что-то общее?
– Трудно сказать, – пожал плечами Лицкявичус. – В любом случае вице-губернатору – а значит, и губернатору тоже – не нравится, что следствие движется только в одном направлении. Мы должны установить, действительно ли смерть этих людей наступила вследствие отравления «Виталайфом».
– А потом? – спросила я.
– А что – потом?
– Что вы собираетесь делать после того, как все выясните? Ну, в случае если «Виталайф» и в самом деле опасен?
Лицкявичус задумчиво посмотрел на меня.
– Вы, Агния, схватываете влет, – произнес он наконец. – Нам надлежит обо всем доложить вице- губернатору лично – «независимость» и «демократия» в действии. Другие люди, а не мы, будут решать, что со всем этим делать.
– Все равно, я участвую! – выпалила я, выпрямив позвоночник до такой степени, что заныла спина.
– Вы – что? – переспросил Лицкявичус, с любопытством глядя на меня.
– Хочу принимать участие в вашем… расследовании, – пояснила я. – Умерла моя подруга, и мне неважно, кто в этом замешан, единичный это случай или серия преступлений. Я всего лишь хочу выяснить правду.
Лицкявичус снова внимательно на меня посмотрел.
– Что это – чувство вины? – поинтересовался он. – Помнится, свое расследование в больнице вы начали именно из-за этого, я прав? А сейчас в чем вы себя вините?
Глупо, конечно, но мне почему-то казалось: если бы мы с Лидой не потеряли связь друг с другом, это могло бы что-то изменить! Но я не собиралась изливать душу первому встречному, особенно такому, как Лицкявичус, – грубому и черствому человеку. Вместо этого я задала вопрос:
– А вы почему согласились? Насколько я понимаю, лишние деньги вам ни к чему: вы работаете в частной клинике, преподаете в военно-медицинской академии, пишете книги, а в ОМР наверняка платят копейки. Так как вас
Лицо Лицкявичуса было непроницаемо. Я уже успела понять, что он вообще не слишком склонен к открытому выражению эмоций (если, конечно, способен их испытывать!). В принципе я вполне могла ожидать, что Лицкявичус пошлет меня куда подальше со всеми моими вопросами, однако он этого не
