— Он гостит у императора уже несколько недель. По дороге он потерял во время бури большую часть своих кораблей и людей и не смог въехать в город с подобающей пышностью. Время, проведенное здесь, убедило его принести присягу императору, ведь именно в нем он нашел человека, который из уважения к его бедственному положению всячески одарил его.
— Его просто-напросто купили.
Сигурд предостерегающе посмотрел на меня.
— Да, Деметрий. Так же как и тебя.
Сигурд был прав, хотя мое вознаграждение казалось сущим пустяком по сравнению с теми деньгами, которыми распоряжался граф Вермандуа, именовавший себя Гуго Великим. Он предстал перед нами на следующее утро в одеянии, в ткань которого были вплетены жемчуга и изумруды. Кожа его была бледной и гладкой, как шелк, а волосы отливали золотом. Несомненно, он хотел выглядеть прекрасным, почти ангелоподобным, но для этого его глаза были слишком холодными и капризными. Не украшала его и недавно отпущенная бородка, слишком жидкая для взрослого мужчины.
Храня высокомерное молчание, он сел на своего коня, стоявшего во главе процессии, которая состояла из пятидесяти варягов Сигурда, выстроившихся в две колонны. Вместо привычных боевых топоров гвардейцы держали в руках пики, украшенные развевавшимися на ветру флажками. Отец Григорий и я, наряженный ради этого случая в монашескую одежду, замыкали сей славный отряд.
Мы пустили лошадей рысью и выехали из дворца, проехали через Августеон и двинулись вниз по Месе, привлекая к себе внимание праздного люда, явно ожидавшего появления самого императора. Когда же народ увидел, что нашу процессию возглавляет не ромей, а варвар, приветственные крики сменились язвительными замечаниями и все начали поворачиваться к нам спиной. Никто не спешил уступать нам дорогу, и стройные ряды гвардейцев сбились, потому что каждый из них вынужден был сам пробиваться через толпу. У меня на голове был надет монашеский капюшон, отчасти для тепла, отчасти для сохранения анонимности, но теперь я откинул его назад, чтобы окружающие видели, что я принадлежу к их народу, и это немного облегчило мне продвижение.
У Озерных ворот мы остановились в тени нового дворца, где, по слухам, предпочитал жить император Алексей. Сигурд выкрикнул пароль, и под звуки фанфар и рогов, раздавшиеся с башни, ворота распахнулись. Это был грандиозный спектакль, хотя кого он должен был впечатлить, кроме франкского графа, я не знаю.
Мы проехали под аркой и, оказавшись за пределами города, двинулись дальше, держась поближе к спокойным водам Золотого Рога. Деревня, в которой разместились на постой варвары, была в двух милях от города, и на всем этом расстоянии мы не встретили ни души. Никто не трудился на полях и не ехал навстречу нам по дороге; ни одна курица не клевала зерен по обочинам, и ни одного дымка не поднималось из труб домов, мимо которых мы проезжали. Я вспомнил рассказы Элрика о норманнах, превративших его родину в сплошное пепелище, и поежился при мысли, что такое может произойти и здесь.
Впрочем, вскоре впереди нас обнаружились многочисленные признаки жизни: дым сотен костров, разведенных среди бела дня, и смешанный запах людей и лошадей, всегда появляющийся в таких временных поселениях. Я увидел кордон из вооруженных всадников — они растянулись цепочкой, как башни, венчающие городскую стену. Когда мы приблизились, один из них окликнул нас:
— Кто едет по этой дороге?
— Граф Гуго Великий и его охрана, — ответил Сигурд. — Посольство от императора. — И добавил вполголоса: — Как будто нам это поможет.
— Вам придется запастись терпением, — заметил караульный.
Судя по изборожденному шрамами лицу и раскосым глазам, он был печенегом, служившим в одном из наемных императорских легионов. Из наших разговоров с Сигурдом и Элриком я знал, что даже варяги всегда отзывались о печенегах с невольным уважением.
— Неужто франки наняли тебя в свою охрану? — поинтересовался Сигурд. — Ты должен защищать императора, а не этих сукиных сынов.
— Мы охраняем их от самих себя, — сказал печенег с беззубой усмешкой. — Они заявили, что пришли сюда во имя креста, и поэтому мы пытаемся оградить их души от соблазнов окружающего мира. Подобно стенам монастыря.
— Или тюрьмы.
— Или тюрьмы, — не стал спорить печенег, уступая нам дорогу. — Странно, но они сказали почти то же самое, когда вчера вечером у нас кое с кем из них вышла размолвка.
Мы въехали в военный городок, который возник на ровном поле из ниоткуда, как новый Иерусалим. Варвары находились здесь всего четыре дня, но земля под многими тысячами ног уже успела превратиться в сплошное месиво, а деревья сгорели в кострах. Кузнецы, устроившие под навесами простейшие горны, трудились не покладая рук, чтобы удовлетворить нужды армии. Торговцы самых разных национальностей предлагали разнообразные товары, а на каждом углу этого палаточного города женщины выкрикивали свои предложения услуг, понятные на любом языке. Многие из них, как я заметил, принадлежали к моему народу и пробрались сюда через печенежскую заставу.
В конце концов мы добрались до бывшей деревенской площади, на которой расположилась огромная палатка. Стоявшие возле нее рыцари казались выше и крепче своих изможденных сотоварищей, и в их поведении ощущалась какая-то чопорность. Над дверью, что вела в палатку, висел стяг, украшенный изображением креста кроваво-красного цвета и выведенной варварскими буквами надписью «Deus le volt».
— «Такова Божья воля», — шепнул мне на ухо отец Григорий.
— Серьезно?
Тем временем граф Гуго спешился и, поморщившись, ступил отделанными мехом сапожками в густую грязь. Сигурд и ближайшие к нему варяги последовали его примеру.
— Стой! — раздался грубый окрик.
Страж, стоявший у входа в палатку, опустил копье, преграждая графу путь. Граф отвечал ему с гневом, но это нисколько не смутило привратника.
— Он говорит, что никому не дозволено входить в покои его господина с оружием, — перевел отец Григорий. — Граф же отвечает, что такое требование со стороны его вассала унизительно для его достоинства.
Как бы то ни было, но в конце концов граф согласился оставить варягов снаружи и взять с собой только меня и отца Григория.
— Мои секретари, — коротко пояснил он. — Дабы впоследствии содержание разговора не было перетолковано ложным образом.
Страж оглядел нас с той же подозрительностью, с какой он смотрел на вооруженных топорами варягов, однако позволил нам войти в палатку. Моим глазам понадобилось какое-то время, чтобы привыкнуть к полумраку, поскольку единственными источниками света здесь были светильник с тремя свечами, стоявший на деревянном сундуке, и тлеющие уголья железной жаровни. Позади высокого шеста, поддерживавшего конический потолок, мы увидели наспех сколоченный стол, за которым сидели два варвара, споривших между собой. Граф прошел в центр палатки — единственное место, где он мог стоять, не склоняя головы, мы же с отцом Григорием примостились на низкой скамье у входа.
Разговор шел на языке франков, но, поглядывая в торопливые записи отца Григория и слушая время от времени его тихие пояснения в тех случаях, когда рука не поспевала за речью, я сумел получить ясное представление о происходящем.
Памятуя о своей посольской миссии, граф начал беседу с формального представления:
— Я — Гуго, второй сын Генриха, короля франков, граф Вермандуа…
— Мы знаем, кто ты.
Эти неожиданные и не слишком учтивые слова были сказаны тем, кто сидел за столом справа, — высоким человеком с нечесаными темными волосами и такой бледной кожей, что она казалась прозрачной. На его лице привычно застыло брюзгливое выражение.
— И мы рады приветствовать тебя, граф Гуго, — совершенно иным тоном произнес другой варвар, одетый в красивую мантию красновато-коричневого цвета. У него были светлые волосы, хотя и более
