новый дворец, дабы доложить о результатах. Я был настолько утомлен и потрясен, что даже не стал спорить со стражником, заявившим, что Крисафий не может принять меня по причине крайней занятости. Я пригласил секретаря, запечатал книгу воском и попросил передать ее евнуху. А затем, благо это было недалеко, направился к варяжским казармам.
— Командир Сигурд здесь? — спросил я у караульного.
— Он на укреплениях, — ответил тот.
— Смогу ли я с ним поговорить?
— Сможешь, — ответил караульный с сомнением в голосе. — Хотя, скорее всего, ты пожалеешь об этом. Сигурд в очень дурном настроении.
— Я все-таки рискну.
Я пересек плац и по широкой лестнице поднялся на стену. Мое дыхание в морозном воздухе превращалось в белое облачко. Ясное небо темно-фиолетовым пологом раскинулось над головой, и на нем уже загорались первые звезды. Они напоминали мне сверкающие драгоценные каменья на роскошном одеянии императора. Интересно, кто надел бы это облачение сегодня вечером, опоздай я хоть на мгновение? Севастократор Исаак? Старший сын императора, которому только-только исполнилось восемь лет? Какой-нибудь знатный сановник, со слугами которого я беседовал несколько часов назад? Или, быть может, явившийся с запада варвар, сгорающий от нетерпения взгромоздиться на наш трон?
Сигурд стоял, опершись на амбразуру меж зубцами стены, и взирал на снопы искр, поднимавшихся в небо над кострами, горевшими в варварском лагере. Я приветствовал его, но он даже не повернул ко мне головы, буркнув в ответ что-то невразумительное.
— Каким все кажется безмятежным, — сказал я, поплотнее запахнув плащ. — Воистину, ночь разглаживает морщины этого мира.
— Однако ночь скоро закончится, и пройдет немало времени, прежде чем забудутся события этого дня. — Сигурд поднес к губам керамическую бутылку, и я услышал, как у него в горле булькнула жидкость. — Вина хочешь?
— С удовольствием.
Напиток был не лучшего качества, но прекрасно спасал от холода.
— Хотя тебе-то что печалиться? Ты спас жизнь императору. За это тебя могут наградить роскошным домом и пожизненной пенсией. А вот я позволил предателю навлечь бесчестье на варягов и поставил империю на грань краха.
— Но кто же теперь будет охранять императора, если варягов удалили из дворца?
Я неожиданно подумал о том, что безумный поступок Элрика мог использоваться недругами императора для того, чтобы сделать его уязвимым.
— Печенеги, — ответил Сигурд с таким отвращением, словно говорил о прокаженных. — Широколицые варвары с востока. Жуткий народ! Женщины у них безобразные, а обычаи и того хуже!
— Но положиться-то на них можно?
— Надежны как скала! После того как наш император одолел их в бою, они стали относиться к нему как к богу и считают себя его рабами. Я видел, как один печенег простоял четыре дня и четыре ночи под снегом только потому, что никто не приказал ему отправиться в казарму.
Мы вновь пригубили вина. Я прислонился к массивному парапету и почувствовал щекой холод камня.
— Я не хочу бередить твои раны, — опять заговорил я, — но кое-какие вопросы требуют немедленного разрешения, иначе мы потеряем след. Скажи, были ли у Элрика особенно близкие друзья? И есть ли у него семья?
— Он входил в отряд, участники которого относились друг к другу как братья. Но ты можешь не обращаться с подобными вопросами к Свейну или к Стиганду — они знают не больше моего. Будь иначе, Элрик мог бы пересечь порог дворца разве что в кандалах. У него есть жена, которую зовут Фреей, и сын.
— Они тоже живут в казарме?
— Женщин в казарму не пускают. Фрея снимает жилье в Петрионе, неподалеку отсюда. Сын же покинул дом много лет назад — он, наверное, давно обзавелся детьми. Не забывай, что Элрик гораздо старше остальных: он был воином уже тогда, когда многие из нас еще сосали мамкину грудь.
— Ты познакомился с ним на Фуле?
— В Англии, — машинально поправил меня Сигурд. — Нет, наши тропинки пересеклись много позже, когда я был взрослым человеком.
— А с женой своей он где познакомился — здесь или в Англии?
— В Англии. Они бежали с острова после того, как его захватил Бастард.
— Надо бы с ней поговорить. Как ты полагаешь, ее уже известили о смерти мужа?
— Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь вспомнил о ней, кроме тебя, Деметрий. Стало быть, это придется сделать тебе.
— Ты пойдешь со мной?
Сигурд допил остатки вина и швырнул бутыль через парапет. Я слышал, как она разбилась о камни.
— Я не могу покинуть это место. Нам запрещено приближаться ко дворцу.
Немного поразмыслив, я решил, что это и к лучшему: было бы глупо являться в дом вдовы вместе с убийцей ее мужа.
Оставив Сигурда наедине с самим собой, я направился в нужный квартал и стал разыскивать дом, в котором жила жена Элрика. Хотя время работало против меня, я тащился очень медленно, даже не вспоминая о ночной страже, терзаемый тем, что придется рассказывать жене Элрика о его измене и смерти. Быстрее, чем хотелось, я подошел к тяжелой дубовой двери и начал стучать в нее кулаком. После каждого удара мою онемевшую от холода руку кололи острые иголочки, но я продолжал колотить до тех пор, пока не услышал за дверью голос, с подозрением спросивший, что мне нужно.
— Я прибыл из дворца. Это касается твоего мужа.
Мой голос далеко разнесся по пустынной улице. Трижды лязгнули затворы, и дверь со скрипом приотворилась.
— А ты ведь не варяг. Я тебя раньше видела?
За дверью царила темнота, но голос бесспорно принадлежал пожилой женщине, прожившей долгую нелегкую жизнь.
— Ты меня не знаешь, — признался я, — но я был близко знаком с твоим мужем. Он…
— Что значит «был знаком»? — Дверь отворилась чуточку пошире. — Что с моим мужем?
— Его нет в живых.
Конечно же, мне следовало подготовить ее к этому известию, но слова уже вырвались, и поздно было сожалеть об этом. Женщина вскрикнула и запричитала. Воспользовавшись ее растерянностью, я распахнул дверь и вошел в дом, прежде чем хозяйка смогла мне помешать. По моей груди забарабанили маленькие кулаки, и я вынужден был защищаться, хотя в этих костлявых руках осталось очень мало силы. В доме царила полнейшая темнота, но мне удалось поймать женщину за запястья и держать ее подальше от себя, пока крики и вопли не перешли в тихие рыдания.
Двигаясь с величайшей осторожностью, я отвел ее от двери. Женщина плакала, называя по имени мертвого мужа и произнося еще множество слов на непонятном мне языке. Наконец она прерывисто всхлипнула, переводя дыхание, и я спросил:
— Свеча-то у тебя есть? Я не привык говорить с людьми, которых не вижу.
Я слегка ослабил хватку, опасаясь новой атаки, но она даже не попыталась замахнуться на меня, и я отпустил ее совсем.
Женщина зашаркала куда-то в глубь дома. Меня охватил мимолетный страх, что в этой темноте она может напасть на меня с ножом, но тут в дальнем углу посыпались искры и вспыхнул фитиль. Оплывшая свеча горела слабо, однако давала достаточно света, и я наконец смог разглядеть вдову Элрика.
Как я и ожидал, она оказалась женщиной весьма почтенного возраста. Лицо ее было изрезано глубокими морщинами, нечесаные седые волосы свисали жирными прядями, по щекам катились слезы. Она
