Русские – не славяне?

концами.

Перстневидные височные кольца, сплошные, со спаянными концами, характерны для племени древлян.

В среднем течении Десны, в бассейне Сейма и верховьях Сулы выделяется своеобразная группа S- видных спиральных колец — характерный этноопределяющий признак племени северян.

В области расселения радимичей в Посожье распространены семилучевые височные кольца.

И только для браслетообразных сомкнутых височных колец племени-«хозяина» не находится.

А между тем в середине и третьей четверти I тысячелетия н. э., точнее, около VI века (а на Смоленщине фиксируется и в V веке!), племя, женщины которого носили такие украшения, расселялось в Полоцком Подвинье, Смоленском Поднепровье и части районов Волго-Окского междуречья. Расселялось среди аборигенного балтского и финского населения. И потихоньку обросло их влиянием настолько, что некоторые исследователи стали причислять его к восточнобалтским. Но при этом не могли избавиться от ощущения, что слишком много в нем… славянского.

Так, П. Н. Третьяков, немало потрудившийся на раскопках в Смоленском Поднепровье и Подвинье, отмечал еще полвека назад:

В области Верхнего Поднепровья известно немало и таких археологических памятников — городищ, поселений и могильников середины и второй половины I тыс. н. э., этническое определение которых не представляется возможным. Они сочетают в себе славянские и балтийские элементы… [369]

Правда, ученый объяснял это —

— процессами, приведшими в конце концов к ассимиляции днепровских балтов более сильными и передовыми группировками славянскими.

Но при этом открытым оставался вопрос, что же это за такие передовые славянские группировки V–VI веков, когда сами славяне только-только появились. И появились к тому же за тысячу верст отсюда, в чешском Подунавье и на Волыни. Да и сам Третьяков отмечает «свою самобытную культуру» местного населения, которая, впрочем, лишь незначительно отличается от балтской.

А чему там отличаться? — зададим мы вопрос в скобочках. Один и тот же рельеф, один и тот же климат, одна и та же природная среда. Что, серп ты изобретешь острием наружу? Или грабли со спиральными зубьями? Одинаковость условий диктовала одинаковость технологий. А этнические различия как раз и укладывались на эту линейку самобытности. Масштабную шкалу которой, впрочем, каждый определяет индивидуально.

Другой археолог, А. Г. Митрофанов, изучавший древности IV–VII веков на территории Белоруссии в пределах бассейна Западной Двины и бассейна Правобережного Днепра, высказался по этому поводу так:

…если признать, что эта культура является восточнобалтской, то нельзя, вместе с тем, отрицать и очевидный факт, что ее носители находились под большим влиянием славян.

С тем же успехом эту формулу можно и перевернуть: если признать эту культуру славянской (а особенно, добавим, если признать ее предславянской!), то ее носители находились под большим влиянием балтов. Ибо, повторимся, в ту эпоху исторические славяне находились еще на Дунае и нажимали на Византию. И самое главное — следы появления больших масс нового населения, которое, кстати, пожгло весьма основательно городища и селища тушемлинцев, появляются лишь в VII–VIII веках:

в рамках конца VII–VIII вв. над обитателями этого края нависла серьезная опасность. Повсюду стали сооружаться многочисленные городища-убежища… В конце I тысячелетия н. э. все эти городища-убежища погибли от пожара… Гибель городищ-убежищ, по нашему мнению, следует поставить в прямую связь с появлением в области Смоленского Поднепровья многочисленного нового, вероятно, кривичского населения… [369]

До этого никакого резкого демографического изменения ситуации здесь не наблюдается. И в этих условиях более ранняя славяноморфная культура в этих местах становится необъяснимой. Вернее, объясняется только наличием здесь собственно славяноморфного же населения, то есть наших знакомых венедов. Больше — просто некого!

Еще один исследователь, Е. А. Шмидт, из работ которого я эти сведения и беру, поясняет этот момент:

Основанием для такого предположения служили обнаруженные во время раскопок некоторые особенности жилых построек в виде наземных деревянных домов столбовой конструкции, четырехугольных в плане, частично врезанных в материк на склонах, имевших в одном из углов печь- каменку. Кроме того, керамический комплекс, обычный для памятников тушемлинско-банцеровской культуры, обнаруженный в культурном слое некоторых вышеупомянутых памятников, содержал фрагменты сосудов иных форм с более профилированной верхней третью сосудов. [369]

Правда, сам археолог все равно записывает тушемлинцев в балты. Но это не меняет того, что он же вынужден констатировать как объективный ученый. Тем более что сегодня к этим археологическим данным добавляются и генетические — простите, скажем мы цинично, но массивную в этих краях группу R1a1 надо к кому-то «приписать»!

Не в таких ли случаях она и становится весомым дополнительным аргументом?

Наконец, и В. В. Седов указывает:

…позднезарубинецкие древности и эволюционирующие из них древности третьей четверти I тысячелетия н. э. типа Тушемля-Банцеровщины-Колочина не обнаруживают преемственности с верхнеднепровскими, достоверно славянскими памятниками VIII–X вв.

А позднезарубинецкие древности и не могли быть базой для славянских! Ибо между ними лежит еще, как минимум, пласт киевской культуры. Зато позднезарубинецкие люди без всяких натяжек оказываются все теми же осколками разбитых «зарубинцев», часть которых просто не могла не убежать в здешние леса и не присоединиться к местным и родственным им венедам.

Ну а впоследствии В. В. Седов сформулировал итог афористично:

… ничто не мешает признать носителей тушемлинского-банцеровской культуры одной из диалектно-племенных группировок раннесредневекового славянства.

Впоследствии эти люди влились в местную среду и постепенно растворились в массах финноязычного населения. По этой причине В. В. Седов полагает, что в летописи эти люди вошли под именем меря:

Весьма вероятно, что в период становления Древнерусского государства это племенное образование называлось мерей. Этноним проживавшего на этой территории поволжско-финского племени был, как это нередко наблюдается в древней истории, перенесен и на пришлое население. Во всяком случае, когда летописец писал, что «перьвии насельници в Новегороде словене в Полотьски кривичи, а в Ростове меря…», он имел в виду, по всей вероятности, славян, занявших земли мери, а не финноязычное население этого края.

Меря, говорит В. В. Седов? Он — большой ученый, и он, наверное, прав. Вот только сам же признает: «люди браслетообразных колец» не закончили своего существования, растворившись в мери. Эти украшения были в употреблении вплоть до XIII века включительно.

Что получается в итоге?

Посткиевская культура — потому славянообразная.

Автохтонная — в отличие от сплошь пришлых «дунайских» славянских племен, вошедших в наши летописи в качестве «фундамента» для русского государства.

Культура, сохранившая свое своеобразие вплоть до татаро-монгольского нашествия и в то же время органично-местная.

Словом, если это пришельцы, то неясно, откуда они пришли. Их «предков», которые носили бы такие же кольца где-то в другом месте, пока не обнаружили. А вот то, что находки браслетообразных височных колец длинным языком протянулись откуда-то из Понеманья, —

— позволяет предположить, что это население происходит как раз оттуда, где древние авторы помещали венедов (см. рис. 29).