совершенно необычное. Назвал цену….
— Вы зря так опрометчиво поверили ему, ваша светлость, — заметил капитан, попыхивая трубкой. — Может, этот ваш купец какой-нибудь мошенник. Вы же даже не видели этих лошадей…
— Нет, капитан, я чувствую, что это будет настоящая сделка. И потом, чего мне бояться с моей гвардией и моими пушками? На рейде Алжира мы простоим не более суток. Этот торговец утверждает, что правитель Арудж — его друг. Он не станет чинить нам препятствия, даже приглашал погостить у него.
— Это уже лишнее, синьор, — отозвался старший офицер. — Слишком много знатных господ попадали в эту ловушку, некоторые из них потом не возвращались на родину. Вспомните хотя бы неаполитанского адмирала Канцони. Арудж уговорил его принять приглашение. Когда же наутро несчастный проснулся, над его эскадрой уже развевался турецкий флаг!
— Да… Вы правы, с этими арабами надо быть начеку.
— Взгляните-ка туда, синьор Рокко! — Капитан уставился в подзорную трубу. — За нами следует незнакомое судно. Движется ровно, не приближается. Кто это может быть?
— Дайте взглянуть, капитан. — Князь взял из его рук подзорную трубу и долго рассматривал в нее очертания корабля-преследователя. — Понятия не имею! Уже темно, я вижу только силуэт. Флага тоже не разглядеть. Он даже не пытается приблизиться к нам. Странно!
— Господа, это очень похоже на историю с адмиралом Педро де Наварро, — сказал офицер.
— Какая еще там история? — спросил князь, складывая трубу.
— Разве вы не знаете? При захвате Пеньон де Веллеса?
— Не тяните же, говорите. Думаю, вам не хочется попасть в переделку?
— Это уж точно! Так вот, после разгрома турецкого флота он преследовал адмиральский фрегат, но потерял его. Два дня они носились по морю, пока не нашли его, наконец, у берегов Сицилии.
Все внимательно слушали рассказчика. Капитан наблюдал за горизонтом, линия которого уже растворилась в темноте, соединив море и небо в одну сплошную непроглядную стену.
— Паруса были сильно потрепаны ветрами, и Наварро вел себя осторожно. Сначала он отдал приказ спустить с кормы все пустые бурдюки и наполнить их водой, что резко снизило скорость. Расстояние между кораблями оставалось прежним. Когда же стемнело, бурдюки были подняты, и Наварро стал стремительно приближаться к тихоходному турецкому фрегату. Захват же произошел молниеносно. Турки так растерялись, что сопротивления почти не оказали.
— Да уж, поучительная история.
Капитан докурил трубку и сунул ее за пазуху.
— Князь, я бы присмотрел за этим странным незнакомцем, — согласился штурман.
— Да, на всякий случай не спускайте с него глаз, — приказал Рокко и встал. — А теперь, синьоры, прошу в мою каюту. Ужин давно готов, пора подкрепиться. Завтра с утра мы подойдем к берегам Африки, нам потребуются силы…
12
Венеция, 16 мая 1507 года,
Ка д'Оро.
Синьоре N., замок Аскольци
ди Кастелло
«Не буду скрывать, синьора, я с нетерпением жду того дня, когда увижу Вас. Ни с кем еще я не говорил так откровенно, как с Вами. Уверен, и Вам есть что рассказать о моей милой Клаудии, о ее последних годах жизни. Страдала ли она? Думаю, что да. Мне даже кажется, что я чувствовал это. Какая-то сила тянула нас друг к другу все эти годы и помогала мне выжить. Если бы не моя любовь к ней, вряд ли бы у меня хватило мужества на такую долгую борьбу.
Обещайте, синьора, что сохраните данное Вами обещание и откроетесь мне после того, как я закончу свое повествование. Сейчас же я вновь возвращаю Вас в жаркие африканские пески, в унылую и безжизненную пустыню, так непохожую на цветущую природу милой нашей родины.
Вскоре лошадь моя погибла от отсутствия воды. Я воспользовался ее мясом, чтобы хоть как-то поддержать себя. Соли у меня не было, поэтому этой пищи мне хватило лишь на один день — на жаре мясо быстро испортилось. Теперь я шел пешком, без воды и пищи.
Прошло три дня. От голода и жажды у меня начались галлюцинации. Везде мне мерещилась вода, я слышал ее плеск, мне нестерпимо хотелось прижаться губами к струйкам сыпучего песка, которые были так похожи на маленькие ручейки… А эти миражи… Мне виднелось море вдали, но оно медленно отступало по мере приближения к нему. Когда я еще не был так истощен, я понимал нереальность этих видений. Но теперь, измученный до крайности, я, словно неразумное животное, бросался в разные стороны, но так и не находил живительного источника. Я понимал, что вот-вот окончательно потеряю сознание и умру. Язык распух во рту, и я уже не мог произнести ни слова, кожа сморщилась, висела на мясе клочками и я был похож на дряхлого старика. Потом я уже не мог идти. Я полз. Мне казалось, что я плыву и плыву в ласковых теплых водах Адриатики…
Наконец наступил момент, когда я потерял сознание. Последним моим желанием было, чтобы все завершилось поскорее, ибо не было больше сил терпеть медленное погружение во тьму, в преисподнюю. Итак, я умер…
…Очнулся я от кашля. Надо мной склонился человек и пытался напоить из бурдюка. Ему это удалось, и я с жадностью стал пить. Пил долго и неистово, пока на это не ушли все силы. Тогда я положил голову на песок и глубоко вздохнул.
Мой спаситель оказался французом. Он был молод, высок и крепок, и звали его Рене. Он сразу представился мне пиратским капитаном и спросил, не смущает ли меня то, что я обязан своей жизнью бандиту? Я ответил, что благодаря пиратам я оказался здесь, так что сам Бог велел им и спасти меня.
Рене помог мне встать. Мы прошли буквально десяток шагов вверх по высокому бархану, и, когда достигли его вершины, моему взору открылось море. После слепящего песка оно казалось очень темным, почти черным. Я сразу окунулся в его теплые воды. Оказалось, что я всего несколько шагов не дополз до желанной цели. Если б Вы знали, синьора, какое чувство восторга охватило меня, когда я, как ребенок, плескался в воде. Ведь я уже простился и с небом, и с морем, и с землей…
Мы о многом успели поговорить, пока шли с Рене вдоль берега на Запад — к Алжиру. Правда, он избегал рассказов о своем ремесле, но его можно было понять. Рене не мог быть уверен, что я не буду свидетельствовать против него.
Я допытывался у Рене, кто из их пиратской братии мог напасть на меня. Описал их флаг и корабли, но он не мог вспомнить никого, кто в то время был в том районе. Все пиратские флотилии отошли тогда к Джербе, где герцог Альба со своей армадой хотел водрузить испанский флаг. А может, он просто не хотел выдавать этих злодеев. Так я до сих пор и не знаю имени тех корсаров, которым был обязан всеми своими злоключениями.
Четыре дня мы шли вдоль берега. Дважды нам приходилось вступать в стычки с арабами. Но теперь у нас было оружие, и мы стойко оборонялись. В этих схватках мы плечом к плечу защищали нашу свободу, хотя знали, что она поставит нас по разные стороны баррикад. В одном из боев Рене был ранен в шею. Еще бы несколько миллиметров, и пуля перебила бы артерию, так что Рене должен благодарить судьбу, что остался жив.
Вообще, Рене верил в судьбу и выдумал некую философию, оправдывающую разбой. Ее суть в том, что богатые грабят бедных, опираясь на закон, а они, корсары, грабят богатых, рассчитывая лишь на собственную отвагу. Но я понимал, что это лишь самооправдание. На самом деле этот бесшабашный вояка любил пиратскую жизнь, любил риск и независимость. Он не копил денег и мог за одну ночь спустить две- три тысячи дукатов. Совершенно лишенный художественного вкуса, Рене щеголял в шелковых рубахах и парчовых штанах и украшал свои шляпы роскошными перьями и крупными бриллиантами. Лишь сам французский король и горстка аристократов могли позволить себе ту роскошь, с помощью которой этот красавчик очаровывал в трактирах портовых красоток.
