Клаудиа смотрела в глаза полные любви, и они казались ей такими близкими и родными. Впервые после разлуки с Себастьяно она не чувствовала себя одинокой…
Рене увидел теплоту в ее глазах и припал устами к ее устам. Он целовал ее жадно и нежно, как будто всю свою жизнь ждал этого момента. В душе Клаудии нарастала какая-то тревога. Она резко оттолкнула Рене и отвернулась.
— Нет, Рене. Не испытывай меня, прошу, умоляю! Ты сильный. Так будь же снисходителен к моим чувствам.
Рене был не в силах исполнить ее просьбу.
— Я буду ждать. Ждать столько, сколько потребуется. Знай это и не забывай ни на минуту. Я буду всегда рядом с тобой.
— Капитан! — крикнули с мачты. — Идем дальше или бросаем якорь?
— Что скажешь, Клаудиа? — спросил Рене, и в его голосе прозвучала грусть.
— Сделаем так. Я возьму две шлюпки и человек пятнадцать. Мы высадимся на берег. Ты обойдешь остров с запада. Там должна быть бухта, а в ней — бриг. Атакуешь и возьмешь его. Стрельба с кораблей будет командой и для нас. Мы захватим лагерь, если будем действовать быстро и слаженно.
— Хорошо, Клаудиа. Так и сделаем. — Рене осторожно взял ее руку в свои ладони. — Береги себя.
Она ничего не сказала, лишь взглянула на него с каким-то сожалением и, резко отвернувшись, быстро сбежала с мостика на палубу.
Вскоре две шлюпки достигли широкого песчаного берега и были спрятаны в прибрежных зарослях. Там же Клаудиа приказала разбить лагерь для короткой ночной передышки. Ранним утром, когда солнце еще не взошло, но его лучи уже озарили кромку горизонта золотистым сиянием, все они тронулись в путь вдоль берега.
Шли довольно долго. Кое-где скалы подступали к морю так близко, что приходилось взбираться на них, углубляясь в выжженный солнцем островной лес. Иногда же приходилось идти по сыпучим пескам, выскальзывающим из-под ног. Пираты уже начинали роптать, но Клаудиа упрямо твердила, что еще немного, и они увидят мачты брига.
Она шла впереди, уверенно ведя всех за собой. И действительно, через три часа пути кто-то вдруг закричал от радости, увидев за прибрежным уступом мачты корабля с венецианским флагом.
— Рене атакует бриг, — сказала Клаудиа. — Большинство их матросов, должно быть, на берегу. Наверное, где-то рядом лагерь.
Они направились в лес и поднялись на высокий склон. Перед ними открылась широкая бухта. Хорошо был виден бриг. На берегу поднимался дымок от костров. Пираты радостно переглядывались в предвкушении азартной схватки.
— Ну что, все готовы? — Клаудиа оглядела пиратов, с нетерпением ожидавших ее приказаний. — Спустимся вниз и окружим лагерь. Сигналом будет пальба с кораблей. Рене атакует их посудину. Тогда все и навалимся. А сейчас… Эй, Флери, Коротышка! — Двое невысоких пиратов выступили вперед. — Видите, мушкеты у костров? Постарайтесь снять часовых и унести их, но только тихо. Разбудите лагерь — погубите всех нас.
Двое скрылись в кустах, остальные же заняли позиции для атаки. Каждый выбирал холмик или камень поудобнее. Над бухтой повисла напряженная тишина. Все пираты всматривались в море, откуда должна была появиться «Большая Берта». Чуть позже с берега прибежали Флери и Коротышка, волоча за собой с полдюжины мушкетов.
Вновь воцарилась тишина. Кто-то хотел закурить, но его остановили грубым окриком. Солнце поднялось достаточно высоко, и вот-вот лагерь мог пробудиться — тогда будут обнаружены похищенные мушкеты и неожиданной атаки не получится. Пираты уже начали волноваться. В тишине были слышны их тихие проклятия. Наконец, из-за скалы показался корабль, и тут же прохладный утренний воздух прорезал хлопок пушечного выстрела. За ним второй, третий. Пираты — все как один — бросились в атаку. Матросы венецианского брига были захвачены врасплох и выглядели совершенно беспомощными. Клаудиа перебегала от палатки к палатке, пытаясь отыскать того человека, ради которого затеяла всю эту кампанию, но тщетно. Не было его и среди офицеров. Очевидно, командир брига не сходил на берег и находился на корабле.
Не прошло и пяти минут, как все было кончено. Большинство матросов и офицеров даже не успели оказать сопротивление. Теперь они стояли перед пиратами и представляли собой жалкое зрелище. Многие были полураздеты и протирали сонные глаза, не понимая, что происходит. Пираты по-хозяйски ходили по палаткам, размахивая пистолетами и собирая все, что имело какую-нибудь ценность. С офицеров были сняты все цепочки, перстни и дорогая одежда. Теперь своим жалким видом они ничем не отличались от матросов.
Клаудиу больше интересовало, как обстоят дела на кораблях. Там происходила какая-то суета, доносились отдельные выстрелы. Она уже хотела послать шлюпку на помощь абордажной команде, но в это мгновенье венецианский флаг медленно пополз вниз, и она с облегчением вздохнула.
— Свяжите пленных! Соберите все барахло, возьмите их шлюпки — и быстрее на корабль!
Клаудиа спокойно отдавала распоряжения. Дело было сделано, но теперь ей предстояло самое главное.
— Скажите капитану, чтоб он прихватил с корабля их командира! Я жду.
Когда шлюпка отделилась от корабля и начала медленно приближаться к берегу, Клаудиа пристально всмотрелась в фигуры сидящих в ней людей. Вот пираты, вот Рене, сидящий на корме, а рядом с ним… Она тотчас же узнала его…
Шлюпка приближалась, и теперь Клаудиа уже видела его глаза. Они смотрели на нее пристально и неотрывно, и что-то странное было в этом взгляде… То ли упрямство, то ли страх, а может быть, раскаяние.
Наконец шлюпка уткнулась в песчаный берег. Джан Контарини сразу направился к Клаудии. Он учтиво поклонился и холодным, едва слышным голосом произнес:
— Вы обхитрили меня. Теперь судите, я готов принять кару.
— Очень трогательно, синьор, что в вас наконец проснулось благородство, — ответила Клаудиа. — Во всяком случае, надеюсь, мне не придется стыдиться вашей трусости, как это уже имело место с князем Альдо Рокко.
— Мне следовало сразу догадаться, что бедняга Альдо пал жертвой не пиратов. Но кто мог подумать, что вы воскресли из мертвых?
— Вы неглупый человек и как будто верующий. С того света иногда возвращаются. Или вы не верите в историю с Иисусом? — Она невольно улыбнулась, ибо чувствовала, что крепко задела религиозные чувства Джана.
Это была странная вера. Он много грешил, с успехом проворачивая множество вполне меркантильных дел, добрая часть которых не обходилась без какого-нибудь злодейства. Его набожность стала предметом многочисленных шуток в Венеции, ибо всякая его исповедь истолковывалась людьми не иначе как признак только что совершенного проступка. Он грешил и каялся — и был, как ни странно, искренен в своем лицемерии, ибо, не покаявшись, он не мог грешить. Он давно уже чувствовал, что дамоклов меч вознесен над ним, и молил Бога, чтобы тот повременил с исполнением приговора. Но всему есть свой срок, и в эту минуту Джан Контарини понимал, что его час пробил.
— Господь помутил мой рассудок. Ведь было очевидно, что это ловушка. Когда Альдо пришло то роковое письмо от того торговца скакунами… как его там…
— Абу аль-Вазира.
— Да. Я сам отговаривал князя снаряжать корабль. И теперь вот… Какой же я глупец!
— Вы не глупец. Просто вы очень любите драгоценные камешки. Признайтесь, вы поспешили сюда, думая, что удача сама плывет к вам в руки? — Клаудиа с усмешкой смотрела на своего врага.
— Но я действительно слышал легенду о том, что на этом острове император Константин XI велел построить в скале монастырь и спрятать там от турок сапфир «Око Господне».
— Да, это красивая легенда…
— И когда греческий монах написал мне… То есть теперь я знаю, что это написали вы… в общем,
