янычар на небольшой барке. Она слышала, как ликовали турки, славя своего героя, разнесшего в щепы «Большую Берту». Теперь для нее это уже ничего не значило. Себастьяно был отомщен…
21
Венеция, 22 июля 1507 года,
Ка д'Оро.
Синьоре N., замок Аскольци
ди Кастелло
«Милая синьора, здесь я подхожу к весьма примечательному моменту моего повествования. Далекая моя родина неожиданно напомнила о себе, явив моему взору человека, с которым у меня были давние счеты.
Однажды мой повелитель, султан Баязид Второй, призвал меня к себе и торжественно сообщил, что нашел, наконец, способ отблагодарить меня, ибо все еще чувствует себя должником. Он сказал, что сильно обидится, если я и на сей раз откажусь от его милости. Он негромко хлопнул в ладоши, и из боковой комнаты в залу вошла девушка, чье лицо было скрыто фатой, а тело — длинной драпировкой. Баязид рассказал, что у него в гареме появились две новые жемчужины, обе итальянки. Одна знатна, образована, умна, но дерзка и своенравна, поэтому он не решился предложить ее мне, опасаясь, что ее заносчивость лишь огорчит меня. Вторая же… Султан представил ее как прекраснейшее из земных созданий и рассказал, что она — подарок Драгут-раиса, пиратского владыки. Красавицу только что привезли с острова Джерба и, по словам султана, нет в христианском мире прекраснее ее. Обладать ею — значит обладать всеми земными сокровищами.
Баязид обошел вокруг своей пленницы и, глядя мне в лицо, скинул с нее фату и драпировку. Он следил за моими глазами, ожидая увидеть в них восторг. Он не ошибся. Я был поражен, увидев, что здесь, в покоях турецкого султана — заклятого врага всех христиан, — находится дочь папы римского, красавица Лукреция Борджиа.
Она не сразу узнала меня. Во-первых, по ее мнению, я уже давно должен был покоиться на дне моря, а во-вторых, ей был в диковину мой нынешний наряд — дорогой халат, чалма, мусульманские панталоны. Как только Лукреция поняла, кого видит перед собой, она смертельно испугалась и закрыла лицо руками, предвидя неизбежность моей мести.
Баязид принял мое удивление за восхищение и спросил, достаточно ли хорош этот подарок для меня? Я поблагодарил Его Величество за такой дар и с радостью согласился принять его. Султан был страшно доволен.
Теперь Лукреция стала моей собственностью. Я пообещал ей, что, несмотря на то, что она заслуживает немедленной смерти, я сохраню ей жизнь, если она поведает мне, кто так жаждет моей смерти.
Здесь, синьора, мы подошли к такому моменту, когда многое открылось мне и многое объяснилось. Лукреция без утайки рассказала мне о предательстве лучших друзей моих — Альдо Рокко, Энрико Фоскари и Джана Контарини. Они сговорились с самим дьяволом — герцогом Борджиа, заклятым врагом Венеции. Еще задолго до того злополучного плавания моя судьба была предрешена. Они только не учли, что Господь оказался милостив ко мне и сохранил мою жизнь. Теперь я жаждал возмездия, и мое стремление поскорее вернуться в Италию лишь усилилось. Должен сказать Вам, что Лукреция многое скрыла. Она умолчала о том, что Альдо Рокко, Фоскари и Контарини уже понесли заслуженную кару. Она понимала, что желание мести будет руководить мною, и пообещала помочь мне в этом, если я вызволю ее из плена. Я согласился даровать ей жизнь, но от услуг ее наотрез отказался. Это было делом моей чести, а честь моя не могла быть запятнана ее именем. Тем не менее, Лукреция не оставляла надежду на то, что я изменю свое решение. Она даже готова была пойти против брата своего — Чезаре, но я слишком хорошо знал эту особу, слово которой не стоило ни гроша. Помоги я ей выбраться отсюда, они с братцем сразу бы убили меня. Я решил немедленно сам искать путь к свободе.
Вновь прощаюсь с Вами, любезная синьора.
Да хранит Вас Господь».
Сегодня султан опять обещал прийти к Клаудии. Она с отвращением представляла себе, как он появится на пороге ее темницы с золочеными решетками и молчаливыми стражами. Ее одели в полупрозрачные одежды, надушили благовониями. Другие наложницы советовали ей не перечить султану, ибо чем дольше она будет испытывать его терпение, тем яростнее будет его гнев.
— Пойми, Клаудиа, — говорила молодая гречанка Елена, — он любит добиваться любви постепенно, а не брать ее силой. Поэтому он так долго милостив с тобой. Но если его страсть угаснет, тебя отправят в работницы или продадут какому-нибудь вельможе. Там жизнь уже не будет такой беззаботной, как здесь, у Баязида. Поэтому ты должна стараться продлить его интерес к себе. Будь ласкова, ублажай его.
— Мне страшно подумать, что я могу остаться здесь навсегда. Тогда и жить незачем. — Клаудиа встряхнула волосами, мешая Елене красиво уложить ее локоны. — А уж как представлю, как этот индюк прикасается ко мне…
— Не говори так больше никогда, — испугалась Елена. — Он самый великий правитель, самый могущественный. Ты должна полюбить его, у тебя нет иного выхода.
— У меня есть выход… — Клаудиа произнесла это таким голосом, что Елена содрогнулась.
— О чем это ты?
— Если он прикоснется ко мне, я наложу на себя руки.
— Гордячка! Я тоже так думала, но когда поняла, что выхода отсюда нет… — Елена тяжело вздохнула. — У меня был жених… Там, на Крите. Я любила его, и мы хотели обвенчаться. Но турки сказали, что он должен служить в армии османов. Когда они пытались схватить его, он уложил с десяток из них. Тогда они убили его, его сестру и родителей, сожгли всю деревню, а нас отправили в рабство. Сначала я тоже проклинала свою судьбу, но когда узнала, как обращаются с христианскими пленниками за стенами дворца, долго благодарила Бога за то, что он спас меня от такой участи.
— Как же ты попала к султану в гарем?
— Мне помогла мать Баязида. Она — гречанка и, когда может, заступается за нас.
— Как же это произошло?
— Нас привезли в Константинополь, и меня купил один иранский купец. В порту его поймали с какой-то контрабандой в трюмах и хотели казнить, но он откупился мною. Я стала рабыней начальника, который следил за оплатой налогов в порту, он купил себе более высокую должность, заплатив за нее мною. За меня давали хорошую цену. Так я и переходила из одних рук в другие. — Елена уже почти завершила свою работу и теперь украшала прическу Клаудии яркими цветами. — Наконец султанша-мать увидела меня в одном богатом доме и, узнав, что я гречанка, взяла к себе, на женскую половину. А там уже и сам султан приметил меня…
— И что же, ты довольна?
— Не знаю, поймешь ли ты меня, но после того, как со мной обходились, словно с вещью, я не могу не радоваться хоть какому-то спокойствию. Жизнь моя все равно кончена.
Клаудиа молчала. Она понимала, что Елена по-своему права, но себя в такой роли не представляла. Ей было страшно подумать, что она сможет когда-нибудь смириться с положением рабыни. Клаудиа Гримальди, знатная венецианка, проведет остаток своей жизни в любовницах, а потом и в прислугах мерзкого турецкого деспота — нет! Лучше свести счеты с жизнью! Единственное, что останавливало ее, это страх перед Богом.
Наконец Елена закончила свою работу и покинула комнату. Клаудиа погрузилась в раздумья. Лишь там, в воспоминаниях, ей было тепло и уютно. Там она встречалась с Себастьяно…
В то лето они отправились в Пьемонт, к знаменитому Джакомо Жакерио, художественные дарования которого были известны по всей Италии. Кардинал Паскино, венчавший их в Венеции, пригласил художника
