История религии. В поисках пути, истины и жизни. Том 2. Магизм и единобожие

аномалия человека возникла в самом начале его существования. Все «прогрессистские» прогнозы будущего неизбежно терпят фиаско именно потому, что «не замечают иррациональных сил в человеке, заставляющих его бояться свободы и рождающих в нем жажду властвовать и разрушать» (Е. Fromm. Idem, p. 34). Говоря о величии, разуме и стремлении к добру в человеке, нельзя сбрасывать со счета его слабость, раздвоенность, извращенность, волю ко злу, проявляющуюся в самых разнообразных формах: от элементарного садизма до сознательного демонического культа (см.: М. Ладыженский. Темная сила. М., 1915, где рассмотрены виды сатанического оккультизма).

Эта болезненная трещина, проходящая через все существо человека, не есть продукт лишь новой цивилизации. О ней выразительно говорят и Эврипид, и ап. Павел, и Гете. Современный мир просто сделал ее более явной и мучительной. Библейский мудрец уже стоял перед лицом трагического раздвоения человека и изобразил его в своем бессмертном сказании. И все те, кто освободился от иллюзий, находили и находят в первых главах Бытия и учения ап. Павла выражение подлинной правды о человеке.

* * *

В век Бэкона, Гоббса и Локка, в век торжества рационализма Паскаль противопоставил христианское учение о Грехопадении всем другим попыткам истолковать человеческую драму. Но при этом он отказывался видеть в Библии умозрительные построения, а принял учение о падшем человеке во всей его парадоксальности.

«Первородный грех, — писал он, — есть безумие в глазах людей, но я этого не отрицаю. Вы не можете, стало быть, упрекнуть меня в неразумии за это учение, так как я выдаю его за безумие. Но это безумие мудрее всей мудрости человеческой, потому что безумное слово Божие мудрее человеков (1 Кор 1, 25). Ибо без этого учения как определить, что такое человек? Все его состояние зависит от этой незаметной точки» (Б. Паскаль. Мысли о религии. М., 1902, с. 76). «Божественное безумие» для Паскаля — это видение реальности, не умещающейся в рамках обычной логики. Философ показывает, что, рассматриваемый под двумя углами зрения в отдельности, человек предстает то как полубог, то как полудьявол. Фиксация на одной лишь из этих сторон неизбежно порождает либо ложный оптимизм, либо беспросветный пессимизм. «Зная превосходство человека, люди не знали его поврежденности: это заставило их избегать лености, но зато вводило в самомнение. Если же они сознавали испорченность своей природы, то не разумели ее достоинств и, избегая, таким образом, тщеславия, повергались в отчаяние» (там же, с. 77).

Паскаль отрицал необходимость выяснять конкретные детали Падения, поскольку они не имеют жизненного значения. «Это, — говорил он, — нам и не нужно знать для того, чтобы выйти из нашего жалкого положения; для нас важно убедиться, что мы действительно жалки, повреждены, разлучены с Богом, но искуплены Иисусом Христом» (там же, с. 78).

Но человеку свойственно пытаться осмыслить даже то, что находится на грани постижимого умом. Во всяком случае, разум его испытывает и исследует опыт до тех пределов, куда он может, хотя бы частично, проникнуть. Поэтому, несмотря на всю правоту Паскаля, было бы противно человеческой природе закрывать путь пытливой мысли, ищущей приблизиться к тайне Первородного Греха.

И первое, на чем сходятся все размышляющие об этой тайне, это свобода, ибо в ней может осуществиться как полное богоподобие человека, так и уклонение его от путей истинной жизни.

3) Человек и свобода

Уже непосредственные данные самоанализа естественно приводят человека к идее свободы воли. Какие бы аргументы ни выдвигали против нее сторонники детерминизма, вполне очевидно, что человек может направлять свою волю вопреки давлению внешних сил. Он способен возвыситься над потребностями своего тела, свойствами своего характера, социальными условиями. Его дух оказывается в состоянии побеждать время и пространство, проникать туда, куда не может проникнуть тело; он созерцает прошлое и даже дерзает заглядывать в грядущее. Замысел, план, предвиденье, выбор, решение — все это черты, радикально отличающие человека от прочих живых существ (см.: Н. Лосский. Свобода воли. Париж, 1928, где дается критика детерминизма).

Известный современный генетик Т. Добжанский оценивает духовную свободу как водораздел, пролегающий между эволюцией видов и развитием культуры. «Биологическая эволюция породила ту генетическую основу, которая сделала возможной новую специфически человеческую фазу эволюционного процесса. Но эта новая эволюция, включающая в себя культуру, протекает по своим собственным законам, не выводимым из законов биологических… Способность человека свободно выбирать идеи и действия — одна из основных особенностей человеческой эволюции. Вероятно, свобода есть даже нечто более важное, чем все специфические свойства человека. Человеческая свобода обширнее, чем «осознанная необходимость» — единственный вид свободы, признаваемый марксистами. Человек свободен бросить вызов необходимости, хотя бы в своем воображении. Этика проистекает из свободы и немыслима без свободы» (Th. Dobzhansky. The Biological Basis of Human Freedom, I960, p. 134).

Макс Планк точно так же ставит свободу выше всего в человеке, даже выше познания внешнего мира. «Не научное познание, — говорит он, — опирающееся на обусловленные рассудком рассуждения, но свободная воля, направленная на этические цели, является тем, что фактически указывает направление нашим действиям» (M.Planck. Vom Wesen der Willensfreiheit, 1955, S. 27—28). Именно свобода как «экзистенциальная самостоятельность» делает, по мнению М. Шеллера, человека духовным существом, т. е. подлинным человеком (М. Scheller. Die Stellung des Menschen im Kosmos, 1928, S. 47).

* * *

Этот примат свободы в человеческой природе всегда утверждался христианским вероучением, согласно которому свобода есть аспект богоподобия человека, его причастности Царству Божию.

ВЫ ПОЗНАЕТЕ ИСТИНУ, И ИСТИНА СДЕЛАЕТ ВАС СВОБОДНЫМИ (Иоанн 8, 32).

К СВОБОДЕ ПРИЗВАНЫ ВЫ, БРАТЬЯ (Гал 5, 13).

Стремление человека к своему божественному идеалу, его любовь к Истине, к Богу и его служение высшим замыслам — все это проявления свободы. Но свобода была бы призрачной, если бы не предполагала возможности воспротивиться призыву Творца и избрать свой путь. «Бог вкладывает в человеческую личность возможность любви и следовательно — отказа» (В. Лосский).

Об этом непрестанно свидетельствует вся святоотеческая традиция, начиная с первых веков (см.: св. Юстин. 2 Апология, 7, 6; Татиан. Слово против эллинов, 7, 3; Афинагор. Прошение, 31; св. Ириней. Против ересей, 4, 37; св. Феофил. К Автолику, 2, 27; Тертуллиан. Против Маркиона, 2, 5; Ориген. О началах, 2, 10, 6; Против Цельса, б, 5; св. Иоанн Дамаскин. Точное изложение православной веры, XII).

«Без свободы, — говорит Н. Бердяев, — непонятно ни миротворение, ни грехопадение, ни искупление. Без свободы нельзя понять феномена веры. Без свободы невозможна теодицея [Богооправдание]. Без свободы нет смысла мирового процесса» (Н. Бердяев. Философия свободного духа. Париж, 1928, I, с. 177).

В понятии свободы нужно различать несколько аспектов. В негативном плане она есть «неподчиненность воздействию извне» (С. Франк. Реальность и человек. Париж, 1956, с. 308). В позитивном — она есть, по выражению Гегеля, «бытие из себя», самоосуществление. «Ее нельзя считать, — указывает Франк, — беспредельной возможностью чего угодно, беспричинностью в абсолютном смысле. Она не только сочетается с необходимостью, но есть необходимость — именно внутренняя, как определенность самим собой; она противоположна только рабству, принуждению извне» (С. Франк, там же).

Но помимо этого существует и особый вид свободы, которая увлекает человека от полноты Божественного бытия и от его собственной природы во тьму хаоса и небытия. Это есть измена себе и Богу во имя безусловной иррациональной спонтанности. Это разрыв бытия и провал в бездну пустоты.

Мы называем этот иррациональный импульс, эту судорогу духа «свободой», хотя, в конечном счете, она