— Да, все дело в волнениях на море! — повторил он сквозь кашель.
Но благодаря этому кашлю вышло так, что он слишком сильное ударение сделал на словечке «на», так что получилось «нАА!», а поскольку это словечко соединялось в его речи со словом «море», то и получилось нечто несуразное, напоминающее «Аморе».
— Чем смеяться надо мной и моим кузеном, — сказал Диафеб, переставая кашлять, — лучше бы вы, ваше высочество, узнали истинную причину нашего появления в Греческой империи.
— Неужели существует еще какая-то «истинная причина», помимо той, о которой нам известно? — изумилась принцесса. — Ведь мой отец написал письмо магистру Родоса, в котором просил о помощи против турок. И великий магистр Родоса, посоветовавшись с королем Сицилии, избрал для этой цели самого лучшего из рыцарей и отправил к нам Тиранта Белого.
— Каждая вещь и каждый поступок, — с важным видом произнес Диафеб, — имеет несколько причин, каждая из которых является истинной в той сфере, которую охватывает. В сфере телесной наше появление здесь было вызвано желанием вашего царственного батюшки. Но в сфере духовной все обстояло совершенно иначе, и эта причина, как продиктованная высшими силами, главенствует над прочими.
— Назовите нам ее, в таком случае, — нахмурилась Кармезина.
Хмуриться у нее получалось плохо, ибо кожа на ее лбу была слишком гладкой и упругой вследствие чудесной молодости принцессы, так что морщинка между бровями никак не желала складываться. И поэтому принцесса перестала хмуриться, а вместо этого изогнула брови.
— Что ж, если правда вам придется не по вкусу, можете отправить меня с мельничным жерновом на шее прямо в морскую пучину, — храбро заявил Диафеб. — И все же главная причина нашего появления в Византии — упорные слухи о несравненной красоте вашего высочества. Не видя еще принцессы Кармезины, но лишь слыша о ее достоинствах, мой господин и брат Тирант испытал сильнейшее желание увидеть эту несравненную принцессу и сделаться ее слугою. И если придется нам вести здесь кровопролитные войны — то мы готовы и на это исключительно из любви к вам и ради возможности взирать на вас.
— Клянусь страданиями матери, которая произвела меня на свет! — воскликнула тут принцесса. — Да разве не для того, чтобы вести здесь войны, вы сюда и прибыли?
— На самом деле нет, — отважно сказал Диафеб. — Войны — лишь приятное дополнение к основной причине. Как я уже и говорил, Тирант предпринял это путешествие для того, чтобы предстать перед дочерью императора, а когда это свершилось, слег в постель, сраженный вашими совершенствами. Довольно было одного лишь взгляда на вас, чтобы он захворал смертельно. А теперь, когда вам известно все, прошу меня простить.
И он откланялся, поцеловав Кармезине руку и подмигнув из-за ее плеча девице Эстефании.
— Погодите! — окликнула его Кармезина, когда Диафеб находился уже возле самой двери.
Он остановился.
Принцесса встала и стремительно подошла к нему. Он смотрел, как она двигается, и от души желал Тиранту успехов, ибо по походке сразу же определил, что Кармезина должна быть превосходна в постели. Легкая скованность ее движений свидетельствовала о том, что она была еще девственницей, а манера держать голову чуть вскинутой говорила о робости и одновременно с тем отваге.
— Погодите! — повторила она, настигая Диафеба.
— Вам угодно что-либо приказать мне? — спросил Диафеб вполголоса. — Так приказывайте, ваше высочество, и не сомневайтесь в том, что я выполню любое ваше распоряжение!
Она взяла его лицо в ладони и поцеловала несколько раз, осторожно прикасаясь душистыми губами к векам, переносице и губам.
— Возьмите с собой мои поцелуи, — прошептала Кармезина. — Оставьте себе один или два, а остальные отдайте Тиранту.
Диафеб очень близко видел ее лицо, бледное, с едва различимым румянцем на скулах. «А глаза у нее станут раскосыми, когда она закричит от наслаждения, — подумал он. — Недурно, хотя мне больше нравятся круг- логлазые, вроде Эстефании…»
Он поцеловал принцессу в лоб, туда, где начинались волосы.
— Не сомневайтесь, ваше высочество, — произнес Диафеб церемонно. — Ваше поручение будет исполнено.
Тирант не спал — ворочался на кровати. Но он по крайней мере избавился от одежды и обуви и изображал на постели стройную букву «I», что, по мнению Диафеба, было успокаивающим признаком.
При виде Диафеба он так и подскочил:
— Что она сказала?
— Хотите прохладной воды? — спросил Диафеб. — По-моему, у вас начинается жар.
— Дьявол! Я сгорю в этом жару, если не услышу ответа немедленно!
— Мой дорогой брат, — растягивая слова, произнес Диафеб, — она дала мне кое-какое поручение, которое я теперь намерен выполнить. Пожалуйста, сядьте спокойно и закройте глаза.
— Закрыть глаза?
— Вы будете делать то, что вам говорят, или мне рассказать Кармезине о том, что вы упрямее носорога?
— Носороги не упрямы, а ревнивы.
— Любой ревнивец упрям. Закрывайте глаза, иначе поручение останется невыполненным.
— Но для чего мне закрывать глаза?
— Для того, чтобы меня не смущать.
И когда Тирант зажмурился, Диафеб быстро поцеловал его в губы.
Тирант тотчас оттолкнул его:
— Что это?
— Поцелуй от Кармезины.
Тирант обтер рот и недоверчиво улыбнулся:
— От Кармезины? Мне показалось, что это были вы, кузен.
— Это воистину был я, но поцелуй исходит от Кармезины.
— Вы слишком отличаетесь от Кармезины и к тому же известны своей насмешливостью. Я вам не верю.
— Чем же поцелуй, переданный от меня, вам неугоден?
— В нем ощущалась фальшь. Это заговор. Вы желаете насмеяться надо мной.
— Стоило бы насмеяться над вами, хотя бы потому, что вы сами, дорогой кузен, много раз смеялись над влюбленными. Но сейчас я серьезен, как еврейский зубодер.
— Все равно ваш поцелуй фальшивка. У вас растут усы и борода.
— Не может быть! — Диафеб провел рукой по подбородку. — У меня кожа как у младенца! Я брился нынче утром.
— А сейчас вечер, и ваше лицо колется.
— Боже правый! Это все женское коварство…
— Не пойму, — сказал Тирант, — при чем здесь женское коварство?
— Женщины уверяли меня, что мое лицо их вовсе не колет, а мне доводилось целовать женщин и утром, сразу после бритья, и вечером, когда щетина уже отрастала…
— Что ж, пришлось вам поцеловать мужчину, чтобы узнать о себе всю правду.
Тирант провел ладонями по щекам и вздохнул. Глянул на кузена в щель между раздвинутыми пальцами:
— Вы не смеетесь надо мной?
— Вовсе нет, — заверил его Диафеб. — Она действительно обрадовалась, когда я сказал, что вам неможется от сильной любви к ней. И приказала передать вам поцелуи. Парочку я, правда, оставил себе — по-родственному.
Тирант улыбнулся и снова растянулся в постели.
— Я, пожалуй, сейчас засну, — пробормотал он. — А завтра непременно с нею повидаюсь.
Вчерашние волнения так захватили Тиранта, что он, как выяснилось, почти не видел роскошного
