необходимый для любого развития элемент, как монета. Невероятная скученность меровингских монетных дворов удивительным образом редеет уже на подступах к Рейну, а на той стороне реки не было создано ни одного заметного цеха, если не считать Фризии (которая, несомненно, избежала политического господства франков). Хождение монеты в зарейнской Германии не существовало до самой каролингской эпохи: в этом регионе по-прежнему расплачивались драгоценными металлами на вес[333] . Городская цивилизация также не была привита в этих землях.

Подобная реакция ставит перед нами вопрос, некоторые социальные аспекты которого были хорошо изучены Р. Шпранделем[334]. Он показал, что вопреки экспансии за Рейн в VI в. продолжала существовать римская концепция границы цивилизованного мира, проходящей по этой реке. Новая аристократия, возникшая в результате сближения франкских завоевателей и сенаторского класса, отвернулась от восточных регионов. Это негативное отношение изменилось только с воцарением Пипинидов во второй половине VII в. — тогда же, когда центр тяжести франкского государства, до тех пор привязанный к району Сены, Марны и Уазы, сместился на северо-восток [335].

Создается впечатление, что политика Теодеберта и Парфения — если она вообще проводилась — ориентировалась на совершенно иные перспективы, как и послужившая ей образцом политика Теодориха. Однако столетие, протянувшееся со смерти Хлотаря I (561 г.) до прихода к власти Пипина Геристальского (679 г.), можно считать подлинной катастрофой для Германии.

VIII. Проблемы институтов

А) Юридические рамки варварского общества

Изучение институтов варварской Европы не является предметом данной книги[336]. Однако необходимо подчеркнуть, что европейская цивилизация зиждилась не на примитивном антагонизме между «римским» и «германским». К моменту падения Империи римское право уже утратило свою монолитность. Все современные исследования стремятся распознать за фасадом классического права, которое в конце концов одержало верх с кодификацией Юстиниана, право вульгарное, из провинциальной практики, иногда вторгающееся в имперское законодательство, начиная с эпохи Константина.

Кажется доказанным, что римские кодексы, составленные при варварском владычестве («Бревиарий Алариха» для вестготского государства в 506 г.; «Lex Romana Burgun-dionum» (Римский закон бургундов) у бургундов в начале VI в.; «Edictum Theoderici» (Эдикт Теодориха) того же времени у остготов; «Lex Romana Curiensium» (Римский закон города Кур) VIII в. в Реции)[337] , основываются на вульгарном праве, успех которого на Западе уже не мог сдержать авторитет Империи. Так же глубоко это право проникло и в законы, предназначенные для самих варваров. Но не зашла ли «вульгаризация» еще дальше? Именно так полагает целая школа историков права, особенно в Испании[338].

Что же касается германского права, то, поскольку оно фиксировалось на латыни, мы никогда не встречаемся с ним в чистом виде. Самые архаичные черты оно снова приобретает у франков (Салигеская правда из 65 статей, около 507–511 гг.) и лангобардов (Эдикт Ротари, 643 г.). Несмотря на свою раннюю дату, первое законодательство вестготов (Кодекс Эвриха, около 470–480 гг.) и бургундов (Loi Gombette, около 501–515 гг.) отражает значительные заимствования из римского права. От германского права остготов и вандалов ничего не сохранилось. Аламанны и бавары уже утратили независимость, когда составляли свои законы (Pactus Alamannorum, Lex Bajuvariorum): они содержат заметные заимствования из салического, готского и канонического права. Прочие варварские законодательства (рипуариев, тю-рингов, франков- хамавов) представляют собой вторичные компиляции, появившиеся в VII, VIII и IX вв. на основе Салической правды. Английские законы — единственные, написанные на германском наречии (Законы Этельбрета Кентского, конец VI в.), — составляют отдельную группу.

На основании древнейших из этих текстов можно с легкостью выявить общий «дух» варварского права, для которого характерны следующие черты: исключительно устная и формалистическая процедура, персональность права, важная роль поручителей и ордалий, тарификация денежных штрафов (wergeld), кровная порука и пр. Все эти особенности, несомненно, были частью общего германского наследия: многие из них обнаруживаются и в скандинавском праве, зафиксированном в письменном виде в XII в., — учитывая, что оно создавалось независимо от римского влияния. Однако во многих варварских правах можно отыскать римские идеи или новшества.

Красноречива сама идея кодификации: римляне создавали кодексы, частные или официальные, начиная с конца III в. (Григорианский кодекс). Нельзя исключить и того, что с персональным правом летов и федератов познакомила, хотя бы и неофициально, вульгарная римская практика. Некоторые статьи Салической правды относительно вергельда настолько благоприятны для королевской власти (тройной размер вергельда за людей короля, причем значительная часть денежного штрафа отходит королю), что они, безусловно, представляют собой поправки, внесенные после усиления династии Меровингов[339].

С другой стороны, римские идеи достаточно быстро сказывались на варварской практике, чтобы несколько королевств отказалось от некоторых своих «основополагающих принципов». Так, государство вестготов, оставившее после себя более всего законодательных памятников, отказалось от персональности законов в пользу римской (и современной) идеи территориальности. Когда и как? Споры продолжаются и по сей день.

Приверженцы традиционной интерпретации считают, что готы жили по «Кодексу Эвриха» (около 470–480 гг.), пересмотренному Леовигильдом (около 570–580 гг.), а римляне — по «Бревиарию Алариха» (506 г.). «Книга судей» Реккесвинта (654 г.), запрещавшая обращение к иным законам под страхом штрафа, породила территориальное право, впоследствии отчасти переработанное Эрвигом (lex renovata от 681 г.) и, безусловно, Эгикой (693 г.). Но мы уже давно задаемся вопросом: не существовал ли принцип территориальности еще со времен Леовигильда? В 1941 г. Гарсиа Галло выдвинул новую версию: он предложил отнести возникновение территориального права к еще более раннему периоду[340]; это самая крайняя позиция. Алваро д;Орс считает, что «Кодекс Эвриха» не является очень древним образчиком германского права и представляет собой иное, как памятник вульгарного латинского законотворчества, составленный под влиянием галльских юристов и территориальный по характеру[341]. По его мнению, германские черты по-настоящему проявились, возможно, под франкским влиянием, только начиная с Реккесвинта, а вестготы так и не знали персонального права.

Еще слишком рано судить, какова будет судьба этих гипотез. Однако было бы слишком рискованно предполагать существование персонального права в конкретной стране, если документы правовой практики (которые отсутствуют в Испании) не подтверждают этого явным образом через обращение к professio legis.

Аналогичные сомнения высказаны Роэльсом в отношении бургундского законодательства[342]. Нет никакой уверенности в том, что «Бургундская правда», с одной стороны, и «Римский закон бургундов», с другой, представляли собой два параллельных официальных текста, предназначенных один для германских, а второй для римских подданных бургундского короля. Вполне возможно, что так называемый «Римский закон бургундов» (заголовок придуман современными учеными) был всего лишь частной компиляцией[343], а «Бургундская правда» была территориальной.

В таком случае следовало бы допустить, что готское и бургундское право стало персональным только в рамках франкского государства, после завоевания Бургундии сыновьями Хлодвига и после

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату