никогда не спрашиваешь прямо, но один бог знает, где ты черпаешь информацию! Насколько я понимаю, ты даже не представляешь, что именно связано с этим именем, просто слышала что-то, отголоски – и больше ни черта ты не знаешь! Хочешь знать, помню ли я Ингу? О да, как я могу забыть, ведь она разрушила все, что я имел! Вся моя жизнь полетела псу под хвост, и я ничего не мог поделать – просто так сложилось, и пришлось смириться. Я думал, что навсегда избавился от этого, но нет – человек, от которого я меньше всего мог бы ожидать осуждения, снова напоминает мне обо всем! Хочешь знать про Ингу? Изволь. Ей было семнадцать, и она была дочерью члена комитета Госдумы – к несчастью, личного друга моего отца. Он-то и попросил меня заняться девочкой, потому что в результате неудачно проведенной операции после перелома колена со смещением нога стала укорачиваться, и Инга начала хромать. Другие врачи давали неутешительный прогноз: в ближайшем будущем ее может ожидать полная дистрофия конечности, если не предпринять срочных мер по исправлению врачебных ошибок, допущенных при операции. Девушка она красивая, и происходящее повергло ее в глубокую депрессию. Отец решил, что я, как специалист в этой области, могу хотя бы попытаться помочь. Я согласился, потому что это было важно для отца, но никак не мог предположить, в какие последствия все это выльется! Потребовалось несколько операционных вмешательств, но мне все-таки удалось исправить ситуацию. Через полгода Инга была в полном порядке. За прошедшее время мы довольно часто виделись, ведь я был не только оперирующим, но и лечащим врачом. Она вдруг возомнила, что влюблена в меня, – до такой степени, что начала преследовать везде – на работе, дома, встречала меня у больницы и норовила проводить, искала со мной встреч во всех местах, где я бывал, – вплоть до деловых ужинов в ресторане! Потом выяснилось, что папаша Инги «забыл» сообщить мне одну важную деталь, касающуюся ее здоровья: в четырнадцать лет ей поставили диагноз «параноидальная шизофрения». Когда девчонка принимала таблетки, все шло нормально, но едва она заканчивала их принимать – начиналось по новой! Инге казалось, что от таблеток она становится вялой и менее привлекательной, поэтому, когда она находила объект для обожания, то он вынужден был на себе испытать всю мощь ее страсти! Как выяснилось впоследствии, я оказался не единственным «счастливчиком»: до этого Инга влюбилась в одноклассника, и эта неожиданная «радость» закончилась для него госпитализацией с четырьмя ножевыми ранениями. После этого ее и отправили в психушку, где поставили диагноз и посадили на лекарства. Потом «повезло» учителю физкультуры – правда, слава богу, обошлось без жертв, потому что мужик оказался сильным и скрутил девчонку в один момент. Обо всем этом я узнал только после того, как произошло непоправимое.
Как ты понимаешь, я всячески избегал встреч с девчонкой, но она не успокаивалась. Инга каким-то образом разыскала Марину, с которой мы к тому времени уже расстались, и начала забрасывать ее письмами с угрозами, потому что считала ее единственным препятствиям для наших «отношений»! Наконец я поговорил с Савостьяновым и потребовал, чтобы он положил конец выходкам своей дочери. Наверное, он попытался бы что-то сделать, но не успел, потому что однажды утром Инга ворвалась в аудиторию, где проходило совещание, и сразу же бросилась через все помещение к окну. Дело было в мае, стояла жара, и все окна были распахнуты настежь. Она вспрыгнула на подоконник, прежде чем кто-то успел среагировать, и, крикнув что-то о моей черствости и о том, что беременна, соскочила вниз. Мы находились на девятом этаже!
– Она действительно… была беременна? – спросила я, потрясенная рассказом Олега.
– Ты что, совсем меня не слушала?! – заорал он. – Разумеется, нет – я к ней ни разу не прикоснулся, и потом это стало известно, но история получила невероятный резонанс. Журналисты расстарались, я превратился в монстра, совратившего девочку и бросившего ее с ребенком. Потом, по мере всплывания фактов, чудовище сделали из Инги, и снова заработало сарафанное радио! Отец очень сожалел о том, что вообще обратился ко мне с просьбой помочь Савостьяновым. Его беспокоила шумиха в прессе, но больше всего он боялся, что Савостьянов использует свои связи, чтобы что-то сделать со мной. Он, наверное, понимал, что я ни в чем не виноват, но Инга все же была его дочерью, притом единственной, а я оказался виновником ее гибели, пусть ничего от меня и не зависело! В общем, мне было предложено уехать из Москвы, и я даже не собирался спорить, потому что уже так устал, что сам счел отъезд меньшим из зол. Не знаю, в каком виде тебе преподнесли эту историю, но все было именно так, как рассказываю я, а ты… Теперь я начинаю думать, что Караев, возможно, не так уж и виноват, а если да, не ты ли подкидывала ему идеи? Ты здорово умеешь манипулировать людьми, Агния, и поэтому ты, возможно, гораздо опаснее Роберта! Тебе верят, потому что разве можно усомниться в словах женщины с таким лицом? Может, все, о чем говорил следователь, – тоже правда? Может, ты действительно убила ту старушку, чтобы завладеть квартирой? Ведь ты в отчаянном положении, постоянно нуждаешься в деньгах! Как только у Роберта начались неприятности, ты поняла, что источник твоего побочного дохода иссяк, надо искать другие способы добывания средств, – и нашла выход, да?
Не знаю, что владело мной в тот момент, когда Олег стоял, осыпая меня оскорблениями и несправедливыми упреками, но я не могла пошевелиться и молча слушала все, что вылетало из его рта. Такого ужаса и унижения я, наверное, не испытывала за всю свою жизнь, но единственное, о чем я могла думать в тот момент, так это о том, что опять ошиблась в отношении Шилова, поверив Роберту. И – самое невероятное! – чувствовала огромное облегчение, оттого что узнала правду, и что она, вопреки моим ожиданиям, оказалась вовсе не такой, какой пытался ее представить Роберт.
Внезапно Олег замолчал. Его взгляд в одно мгновение угас и стал безжизненным, словно он понял всю тщетность своих слов, как будто объект его гнева и злости не стоил того, чтобы метать перед ним бисер. Он отступил к двери, а потом, резко развернувшись, распахнул дверь и вышел на лестничную площадку. Он захлопнул за собой дверь с таким шумом, что с вешалки упала моя шуба.
Я была оглушена, раздавлена, уничтожена. Взглянув в зеркало, я обнаружила там совершенно незнакомую женщину с огромными, налитыми чернотой глазами, в которых ничего нельзя было прочесть. Эта женщина словно заглянула в бездну черной дыры, да так и не смогла переварить то, что увидела там. Я уже привыкла к мысли, что между мной и Олегом все закончилось, даже, пожалуй, смирилась с этим, но понимание, что он ненавидит и – самое ужасное – презирает меня, считая ровней Роберту, причиняло почти физическую боль.
Если бы не мысль о маме и Дэне, я, наверное, решила бы, что жить больше незачем, но они
В ванную я все-таки пошла – чтобы умыться как следует, с мылом, до боли растирая щеки и лоб, пока они не стали красными, как мясо вареного рака. А потом легла в постель и зарылась в одеяло, пытаясь прогнать все мысли. У меня в голове крутились слова, когда-то услышанные то ли по телевизору, то ли по радио, хотя, вполне возможно, прочитанные в какой-нибудь книге: «Бог дает человеку лишь столько, сколько тот может вынести, и никогда не требует большего». Должна ли эта мысль меня успокоить?
…Когда я проснулась – а это, судя по потемневшему окну, было уже вечером, – в ноздри проник запах чего-то вкусного. В комнату несмело заглянул Дэн и, увидев, что я не сплю, вошел.
– Бабушка испекла «Наполеон»! – объявил он преувеличенно радостным голосом. – Пошли, что ли, ударим по нему всей батареей?
Я не хотела расстраивать сына и обижать маму, ведь они волновались за меня и переживали, как, наверное, никто на свете. Поэтому я встала, снова умылась, причесалась, заплела волосы в косу и отправилась на кухню.
– Надо Светлану позвать, что ли? – пробормотала я.
– А я уже ей позвонил! – тут же отозвался Дэн. – Она идет.
Мы вчетвером пили чай с маминым «Наполеоном», когда раздался телефонный звонок. Дэн рванулся в коридор, где стоял ближайший аппарат. Некоторое время он отсутствовал, и я, как ни старалась прислушиваться к звукам, доносящимся из коридора, не слышала ничего, кроме отдельных слов, скорее даже междометий, издаваемых моим сыном.
Наконец Дэн вернулся. Лицо у него было озадаченное.
– Представляете, это Денис звонил – ну, который выставку устраивал, помните?
Как же, забудешь такое!
– Так вот, – медленно продолжал Дэн, – он продал одну из моих картин. Я, правда, ее продавать не хотел, но клиент очень настаивает, и Денис решил мне позвонить, чтобы поинтересоваться, не передумаю