— Еще услышите.
— Кто же он? Почему ты в него так веришь?
— Да тут паренек один… Командиром третьего батальона. Бывший пограничник.
— Ну, раз пограничник — это другое дело, — засмеялся Наумов.
— Скажи, пожалуйста… И много их у вас таких? — с доброй улыбкой спрашивает Тарасов.
— Да есть. С десяток наберется. Вот, скажем, грузин Бакрадзе, тот, что Горохов занял.
Наумов нахмурился.
По нашим расчетам выходило, что Горохов заняли хлопцы Бакрадзе. Но Наумов сам стоял в Горохове и оттуда приехал к нам. Спорить не стали. Замяли это дело. И, может быть, напрасно: до сих пор Бакрадзе стоит на своем, а Наумов — на своем.
Стараясь перевести разговор на другую тему, я рассказал тогда Наумову о начале нашего рейда. При этом не удержался, пожаловался на «частного дурака» из штаба — Соколенко–Мартьгнчука. Генерал развеселился и, порывшись в планшете, показал мне текст своей телеграммы.
— На самый верх писал, — многозначительно сказал он.
И я прочитал примерно такое: «Соколенко–Мартынчук всегда вредил партизанскому движению. Надо избавить нас от опеки таких тупоумных руководителей…»
Мы в то время еще не знали, что, как только мнение командиров–практиков дошло до ЦК КП(б)У, Соколенко–Мартынчук был отстранен от руководства партизанами.
Единомыслие во взглядах на опостылевшего нам «частного дурака» стушевало «конфликт» по поводу Горохова. Засиделись с Наумовым за полночь, размышляя над сложившейся обстановкой, обмениваясь информацией. Но по какой–то глупой привычке скрывали все же друг от друга свои намерения. Первым проломил этот ненужный ледок недоверия более опытный в оперативном отношении генерал Наумов:
— Ну, теперь давай решать… Два полноценных партизанских соединения пошли по тылам четвертой армии немцев…
— Значит, нас только двое? — перебил я.
— Нет, не двое, есть еще Медведев с Кузнецовым. По–моему, это он и зовется полковником Павленко. Конспирация… — вздохнул генерал.
— Кузнецова наши разведчики в Бродах видели. А сейчас он, наверное, по тротуарам Львова прогуливается, — сказал Войцехович.
— А как ваш Кляйн? — спросил Тарасов.
— Нет, я своего разведчика берегу. Он поближе к Германии пригодится.
Наумов косо посмотрел на меня при упоминании о Германии.
— Кто же еще из партизан соседствует с нами? — поспешил я отвлечь его от этого новым вопросом.
— Да где–то на Тернопольщине — Шукаев. Еще Федоров — под Ковелем. Затем Иванов шел по моему следу, но почему–то отстал малость. Все это вроде настоящие вояки, хотя и другой, чем мы с тобою, партизанской веры. Тактика у них диверсионная.
— А вера у нас одна — получше бить врагов, — ввернул молчавший до того Мыкола.
— Правильно, — поддержал его Тарасов…
Заговорили о Рудневе, о его гибели. Задумались. Затем опять склонились над картой. Синие прожилки рек Галиции, бегущие к Пруту, а за Днестром — коричневые разводья Карпат. Для нас это не просто творение топографов, а живая земля, обильно политая кровью товарищей.
Испытывая друга, спрашиваю, кивнув на коричневую горную часть карты:
— Ну как, пойдем?
Он молчит. Потом неопределенно мотает головой и говорит уклончиво:
— Куда нам, если там самому Ковпаку наклали…
— Да вы же в голые степи ходили! — подзадориваю я.
— Ходил.
— А теперь?
— А теперь — подумаю.
— Я понимаю. Имеете другое задание?
Он опять кивает головой. На этот раз вполне определенно.
Понятно: собирается обойти Львов с северо–запада и запада с тем, чтобы нанести удар по дрогобычской и бориславской нефти. Ну что ж, разумное задание. Ковпак летом пробивался на Дрогобыч с востока — в лоб. Сейчас придумано, пожалуй, лучше: Наумова нацеливают в обход.
— Да, не много осталось нашей территории. Несколько хороших ночных маршей на запад — и упремся в границу, — размышляет Наумов.
— Одно Львовское генерал–губернаторство остается, — уточняет Войцехович.
— Кстати, какие есть у вас сведения о львовском губернаторе Калмане? — спрашивает меня генерал.
Сведений об этой шишке у нас никаких.
— Этим делом Медведев должен больше интересоваться. Его дело…
— Ну, а как вы смотрите насчет Сана и Вислы? — спрашиваю я гостей.
— Там же Польша все–таки. Иностранные дела… — отвечает Тарасов.
У Наумова оказалась карта Галиции и Польши, недавно изданная в Лейпциге.
Наши взгляды скользят по ней и устремляются туда, где кончается советская земля. Но Наумова, вижу, больше тянет на юг, где за горными кряжами раскинулось Закарпатье.
— Прямо перед нами за Саном — Краковское воеводство. Генерал–губернатор Франк. Вроде Эриха Коха, который был на Украине главным воротилой. Правее — Люблинское генерал–губернаторство, — говорит Наумов привычно. Видимо, он уже сидел наедине с этой картой. И не раз… Потом испытующе смотрит на меня: — Были твои разведчики в Польше?
— А как же… С конца января от самого Владимира–Волынского до Грубешова через Буг наведываются.
— Ну как, пойдем спаренной бригадой? — с какой–то залихватской интонацией предлагает Наумов.
Верно, спаренной бригадой идти легче. Недаром в приказе партизанского Главкома Клемента Ефремовича Ворошилова еще в сорок втором году, когда ставилась задача Ковпаку и Сабурову, был задуман именно такой спаренный рейд. На трудное дело посылались два соединения. Вдвоем легче раздвоить внимание противника, спутать его карты.
— Ну как, карпатский именинник? По рукам? — напирает генерал.
Я понимаю, что это не подковырка, а искреннее предложение. Оно совпадает и с моими намерениями. «Вот только как быть с Петей Брайко? Он же где–то под Бродами. Условились ведь ждать его здесь, северо–восточнее Львова. Дней пять — шесть…»
— А когда выход?
— Стремительность и натиск — девиз рейдовиков, — говорит Наумов, поднимая кверху кулак. А на рукаве с генеральским кантом вьется кавалерийская нагайка. — Чего топтаться на месте? Завтра в ночь и выходим.
— Не могу. Под Бродами у меня батальон.
— Так что же это за батальон у тебя? Какой это бычок, что матку не найдет. Радиосвязь есть?
— Есть, только какая–то…
— «Северок»? — спрашивает генерал.
— Он самый…
Ох уж эти мне «северки»! Москву берут, а за двадцать — пятьдесят километров — как немые.
— Ну, думай, тебе виднее. Ты командир.
— А как пойдем?
— Если бы это было по–фронтовому, так надо было бы искать стыки, — говорит генерал.
— Где же их найдешь тут, стыки? — недоумевает Войцехович.
По штабной привычке сразу же прикидывать командирскую мысль на карте он нагибается над столом, шарит то по своей, то по лейпцигской. Реки, горы, леса, дороги. Неопределенная обстановка. Есть ли у
