Михайле Ломоносову первое звуковое письмо, многое переменилось. Важней всего было пояснить жене, что хоть «ключ» и в «фармацевте Великого Человека», но ни в коем случае нельзя подступаться к Анкру в одиночку, без поддержки могущественных сил. Тогда, в Ректориуме, профессор ещё не знал, как силён противник. Если Кира доберётся до первого тайника, а за ним и до второго, это будет означать, что Самсон Фондорин пал в бою и его дело предстоит продолжить жене. То есть
Кира — самая умная женщина на свете. Она поймёт смысл, не очевидный для человека постороннего.
Как и в тот раз, профессор принял меры предосторожности.
Место для «секрета» он устроил, вскрыв одну из дубовых плашек пола. Вырезал на ней ножом буквы своего девиза, вставил обратно. Сверху пролил чернил, чтоб плашка бросалась в глаза. О существовании лаборатории знают только графиня и Кира. Первая легкомысленна и ненаблюдательна, ей в голову не придёт разглядывать паркет. Вторая наблюдательна, остра и к тому же будет знать, что муж где-то здесь оставил для неё весточку.
На случай, если чужой человек — слуга графини или кто-то из мародёров — всё же доберётся до тайника, Фондорин вновь оставил не один пузырёк, а четыре: в три других налил смертоносных ядов, ибо дело принимало слишком серьёзный оборот и миндальничать тут было нельзя. На кону судьба отечества.
Но, уже наполнив склянки отравой, Самсон заколебался. Мародёры — чёрт с ними, так выродкам и нужно. А если кто-то из своих? Скажем, решит Мари-Гри что-нибудь переделать в тайнике, запустит мастеровых, а те, по обыкновению русского человека без раздумий пить любую дрянь, похожую на спирт, возьмут, да и высосут роковой напиток? На эту оказию Фондорин приписал на каждой наклейке «яд». Француз не разберёт, а свой поостережётся.
Подкрасил растворы, чтоб вышли одинакового цвета. Не забыл капнуть испарителя. А для Киры, чтоб знала, в которой из бутылочек «теле-фон», пропитал каучуковую пробку эссенцией горького миндаля, её любимым ароматом. Остальным пробкам, спокойствия ради, Фондорин сообщил запахи, от которых у жены начиналась мигрень: ландышевый, розовый, лимонный.
За этими хлопотами профессор упустил момент, когда шайка покинула дворец. Выглянул через зеркало, видит: Капитана нет, дверь заперта на задвижку, а Персиянка спит на канапе.
Более удобного стечения обстоятельств могло и не представиться.
Быстро уложив в сак самое необходимое и вооружившись модестиновым флаконом, Фондорин тихонько открыл дверцу. Пригнувшись, вылез из камина.
Сердце отчаянно билось, но не от страха — от экспериментаторского волнения. Теория теорией, но всегда волнуешься, когда приходится испытывать новый препарат в действии.
Он на цыпочках приблизился к спящей женщине. Она свернулась на диванчике клубком, словно кошка. Вероятно, среднему мужчине подобная самка показалась бы чертовски соблазнительной. Её полные щёки были румяны, мясистые губы приоткрыты, зубы влажны и белы, выпяченный таз округл, однако профессор глядел на это примитивное, похотливое существо с отвращением (наверное, извинительным, если вспомнить, как сильно соседка истязала Самсона Даниловича своими криками и песнями). Поднеся опрыскиватель к самому лицу актёрки, он надавил на грушу.
Ля-Персьенн вдохнула, сморщила нос и захлопала неестественно длинными ресницами. Теоретически одного вдоха было достаточно, но на всякий случай Фондорин нажал ещё раз.
— Ап-чхи!
Красотка пробудилась и порывисто села, спустив ноги. Она смотрела на незнакомого человека снизу вверх испуганно, но не пыталась ни встать, ни крикнуть. Выражение лица было растерянным, из открытого рта вытекла слюна, но Персиянка её не вытерла.
— Поднимись.
Она вскочила, оказавшись на полголовы выше низенького профессора.
— Сядь.
Села.
Отлично. Теперь нужно было проверить, готова ли она совершить действие, на которое нипочём не согласилась бы по собственной воле.
— Стукни себя по голове. Вот этим.
Он подал ей лежащую на полу туфлю.
Без малейшего промедления брюнетка ударила себя по лбу, даже не попытавшись отворотить острый каблучок.
Из лопнувшей кожи засочилась кровь, Фондорину стало совестно.
— Довольно.
Следующий этап проверки: способен ли объект не просто выполнять простые команды, но и отвечать на вопросы. Что бы такое спросить, о чём женщина вроде Персиянки правды не скажет?
— Ты припрятала что-нибудь из драгоценностей?
— Да, — сразу сказала она, всё так же зачарованно глядя ему в глаза. — Вот.
Подняла подол платья, залезла куда-то под кружевные панталоны, порылась и, одно за другим, извлекла рубиновое ожерелье, бриллиантовый перстень, ещё какую-то коробочку.
— Убери назад. Мне это не нужно.
Превосходно! Модестин выдержал испытание выше всяких похвал. Ну, а теперь за дело.
— Слушай меня внимательно. Сейчас ты подойдёшь к двери, отодвинешь засов и пригласишь караульного войти. Предложишь ему бежать вместе с тобой, прихватив ларец. Если он станет сомневаться или спорить, ты проявишь хитрость. Ты ведь умеешь дурить мужчинам голову?
— Да. Это легко.
— Действуй. Он должен подойти к ларцу и начать в нём рыться. Поняла?
— Да.
— Если сделаешь всё, как сказано, я буду тобой доволен.
— Я всё сделаю.
— Исполняй!
Он встал так, чтобы створка его прикрыла. Не очень понятно было одно: насколько модестин притупляет коммуникативную способность объекта. Хватит ли у зомби живости вести разговор?
Размеренно, немного враскачку актёрка приблизилась к двери и загремела щеколдой.
— Эй, ты что? — донёсся с той стороны хриплый голос. Судя по акценту, то был «кузен Джузеппе». — Лодовико запретил это делать!
Профессор встревожился. Лучше б часовым оказался «тупой Шульц», а не родственник Капитана.
— Отопри. Я тебе должна что-то сказать.
Женщина медленновато выговаривала слова, в остальном её речь не отличалась от обычной.
— Что-то случилось? Сейчас…
Лязгнул засов, створка открылась внутрь, заслонив Самсона.
— Иди. Я тебе покажу одну вещь. Она тебе понравится.
— Что за вещь? Мне нельзя сюда входить! Если вернётся Лодовико, он меня убьёт, ты его знаешь.
— Ты мужчина или трус? Иди за мной. Просто посмотри, что лежит вон в том ларце. Не бойся. Мы услышим, если они вернутся.
Умница, похвалил профессор то ли Персиянку, то ли идеально корректный модестин. Чернокожим колдунам такое совершенство и не снилось!
Фондорин дождался, пока Джузеппе дойдёт до ларца и откроет крышку.
— Мама моя! Свинья-мадонна! — ахнул «верный кузен». — Да тут… Лодовико мне всего этого не показывал!
Разбойник согнулся, трясущимися руками стал перебирать драгоценности. Женщина безучастно стояла рядом, повернув лицо к Самсону.
Теперь можно было спокойно уходить — Джузеппе ничего вокруг не видел и не слышал.
