— Зря стараетесь. Я не чувствую поцелуев. Лучше помогите свернуть оболочку. Этот аппарат нам еще понадобится.
А у Норда не хватило терпения ждать, пока они возятся с шаром.
— Я на разведку! Догоняйте!
— Я с тобой! Милый Курт, вы ведь управитесь сами?
Укрывшись за елью, они смотрели на славный домик, окруженный чудесным газоном. Вокруг ни забора, ни ограды. Сбоку торчала очаровательная башенка, увенчанная сказочным петушком.
Песчаная дорожка огибала участок и снова уходила в лес, но неподалеку, за деревьями, светились окна других домов.
— Suburbian paradise,[110] — заметила княжна. — Словно мы не в Подмосковье, а где-нибудь в Новой Англии.
— Даже образцово-показательный поселок «Сокол» по сравнению с этой идиллией блекнет, — согласился Норд. — Кто это так хорошо поет? Давай подсмотрим.
Они подкрались к окну и осторожно заглянули внутрь.
Их взглядам открылась очаровательная картина. Славный семейный вечер: отец в кресле курит трубку, мать играет на пианино, сынишка поет. Комната — просто картинка. Всё довольно скромно, но опрятно и чисто. На еще не убранном после ужина столе ваза с фруктами, пряники с баранками, чайные чашки и самовар.
Мальчик выводил хрустальным голоском:
— Какая прелесть, — растрогалась Зоя. — Этому малютке петь бы в церковном хоре, а не про Ильича…
Гальтон схватил ее за руку и оттащил от окна. По дорожке кто-то шел. Прятаться было поздно.
Мужчина с вислыми усами увидел их, приподнял соломенную шляпу и приветливо поздоровался:
— Добрый вечер, товарищи! Что-то не признаю… — Он подошел ближе. — А-а, вы, наверно, новенькие. Только прибыли?
— Новенькие, — напряженно ответил Норд. — Прибыли. Да.
— В 47-й? Вместо Киселевых?
— Хм. Да. Вместо Киселевых.
Незнакомец пожал руку сначала Гальтону, потом Зое.
— Добро пожаловать. Заблудились в темноте? Это поначалу со всеми бывает. Все-таки лес. Хоть и без волков, — он добродушно засмеялся. — А я из 122-го. Опанас Иванович меня зовут.
— Зоя.
— Га… Гаврила… Лаврентьевич. Очень приятно…
Опанас Иванович с интересом их рассматривал.
— Какой у вас затравленный вид. Мы с Любой — это моя жена — в первые дни тоже были такие. Забудьте прошлое, как страшный сон. Всё, что осталось по ту сторону забора, для нас больше не существует. Настоящая жизнь здесь.
— Здесь? — переспросил Норд, ничего не понимая.
— Ну да. В лесном поселке «Ленинский путь». Просто мы тут живем в конце этого пути, а вся остальная страна в самом его начале. Но она движется в нашу сторону семимильными шагами. Помните, что вам очень повезло. Поздравляю. Так проводить вас до 47-го? Это на противоположном краю территории. Но я перед сном все равно гуляю, мне нетрудно.
— Да, пожалуйста…
Местный житель оказался приятнейшим гражданином — предупредительным, не слишком любопытным, а главное разговорчивым. Он повел новых знакомых по дорожке, которая петляла по лесу меж чудесных, уютных домиков. Иногда навстречу попадались прохожие, всё тоже исключительно симпатичные люди. Опанас Иванович с ними раскланивался, про Гальтона и княжну говорил: «Это новенькие, вместо Киселевых».
Удивительно, но никто, ни один человек, не поинтересовался, кто они такие и откуда приехали. В этом была какая-то странность.
В поселке «Ленинский путь» странностей вообще хватало. За деревьями и коттеджами открылась большая поляна, застроенная красивыми каменными домами. Здесь было светло, всюду горели фонари. Чичероне объяснил, что это «оргцентр» поселка: все производственные, культурные и бытовые учреждения.
— Здесь мебельная мастерская, где я работаю, — показывал он. — Люблю возиться с деревом. Мои стулья даже на выставку возили! А Любе нравится выращивать цветы. Видите стеклянную крышу? Это теплица, в ней тюльпаны лучше голландских. Обязательно загляните туда завтра, Люба будет рада.
Нарядное здание с колоннами оказалось домом культуры: сверху — огромный портрет Ильича и горящая надпись из красных лампочек: «ВЕЧНО ЖИВОЙ!». Рядом украшенная флажками доска почета «Наши передовики» с множеством фотопортретов.
— Третий в шестом ряду слева — это я. На Первое мая удостоился, — скромно сообщил Опанас Иванович.
Были в поселке и школа, и детсад, и фабрика-кухня, и какой-то «Центр семдомбыта».
— Время уже позднее. У нас после кино все обычно расходятся по домам, — словно извиняясь за пустые улицы, говорил провожатый. — Но магазин открыт, если вам что-нибудь нужно.
Он с гордостью остановился перед освещенной стеклянной витриной. После скудных московских она поражала изобилием: тут лежали головы сыра, толстые и тонкие колбасы, всевозможные консервы, фрукты.
— Какое у вас замечательное снабжение, — похвалила Зоя. — Не то что за забором. В Москве и за картошкой очередь стоит, а тут у вас и кабачки, и баклажаны.
Сопровождающий со значением покашлял, будто она сказала что-то неприличное:
— Зоенька, дорогая, разве вы забыли правило номер 6? «Новым членам Контингента строжайше запрещается рассказывать старым членам Контингента о жизни за пределами поселка; старым членам Контингента строжайше запрещается слушать подобные рассказы». Это, знаете, не шутки. Правила существуют для того, чтобы их соблюдать. Вас ведь предупреждали? И подписку брали?
— Конечно. Просто она еще не привыкла, — быстро произнес Гальтон. — Не сердитесь.
— Ничего, привыкнете. По правилам я должен буду об этом завтра доложить. Но я скажу, что заткнул уши и ничего не слышал, а вы сразу опомнились и прикусили язык. — Опанас Иванович снова заулыбался, давая понять, что инцидент исчерпан. — Да вы заходите в магазин, заходите!
Внутри не было ни продавцов, ни кассового аппарата.
— Удивляетесь? — абориген довольно рассмеялся. — У нас все на доверии. Цена написана на товаре. Видите? «Два талона», «Три талона», «Семь талонов». Нам зарплату выдают талонами. Берете, что вам нужно, а соответствующее количество талонов кладете в ящик. Почти как при коммунизме. Только при коммунизме каждый будет получать по потребностям, а у нас действует принцип социализма: от каждого по способностям, каждому по труду. Я вижу, вы смотрите на папиросы? Берите, Гаврила Лаврентьевич, берите. Вот, я кладу талон, а вы мне потом отдадите, с получки. Вы уже знаете, где будете работать?
— Мы с женой медики.
— Это превосходно! У нас чудесная амбулатория!
Они пошли дальше. Посреди каждого перекрестка белело по гипсовой статуе: то колхозница со
