Освободи дорогу другим! А если будешь почивать на лаврах и топтаться на месте, то завтра на твоё место другие придут и бортанут тебя с твоего олимпа! Расти, пацан, пока тебя учат! И о матери не забывай — она тобой гордиться должна! А разве этим, — он опять кивнул на папку, — можно гордиться? Ну что, всё понял?
— Всё понял, Аристарх Петрович! Уж больно прямое и доходчивое объяснение! Я думаю, вряд ли кто- нибудь объяснит мне всё более понятно!
— Так вот, если ты за оставшиеся два дня не покажешь мне «Московскую осень», пеняй на себя! Выгнать тебя никто не выгонит, но уважать перестану! Так что хватай свою голубоглазую музу в охапку, — уже с улыбкой добавил учитель, — и вперёд, на баррикады! Ей, кстати, ещё парочка реально творческих работ тоже не помешает! Валяйте!
— Спасибо, Аристарх Петрович!
Сразу после мастера ребята планировали поход в кафешку, но его пришлось отложить на более позднее время, когда стемнеет. К великой радости Роба Алечка восприняла идею с «Московской осенью» с готовностью и энтузиазмом. Они, недолго думая, бросили папки в камеру хранения на вокзале и снова «пошли в разведку». Они до самых сумерек бегали по дворам и с огромным трудом нашли нужные местечки — уж больно «осень» была ранняя!
Итак, замысел был найден и сформулирован, оставалось только «впрячься»!
Вздохнув с облегчением, ребята забрали папки из камеры и с чувством выполненного долга «забурились» в любимую кафешку.
Время уже было не обжорное и знакомый официант, увидев любимых клиентов снова сияющих и снова вместе, только спросил, им только как обычно или ещё что, и принёс им два креветочных салата и два зелёных чая. Ребята засмеялись и поблагодарили. А Роб сказал, что чуть позже они, видимо, всё же не откажутся от десерта.
Ну, конечно же, Робка рассчитывал сегодня на разговор, и если не на откровенность, то хотя бы на рассказ на тему «Как я провела лето». Ему до сих пор не давали покоя выводы кошки и тёти Вали. Он хотел от Али каких-нибудь подтверждений или опровержений их и своих выводов. Они мило молча ели креветки, они смотрели друг на друга, они соскучились друг по другу. Только что-то было не как обычно. Что-то мешало обоим расслабиться. Они словно чего-то ждали друг от друга. Каким-то знаковым местом стал для них этот столик в этой кафешке. Робка вдруг поймал себя на мысли, что его сейчас на самом-то деле совсем не интересует, как Аля провела это лето. Он чувствовал, что всё между ними осталось, как было, но не понимал, хорошо это или плохо. Ему что-то хотелось изменить, сдвинуть с мёртвой точки. Потому что дальше так продолжаться не могло — молчание загоняло их в тупик.
— Скажи… — начал Робка.
— Да? — словно вышла из гипноза Аля.
— Скажи… — у него почему-то вдруг всплыли в голове слова тёти Вали «…боятся потерять…»
— Что? — снова спросила Алечка.
— Помнишь, ты рассказывала… что твоё плохое лето в год взрыва… началось с того, что ты потеряла друга? Когда ты это сказала, у тебя было такое выражение лица… Я вспомнил это только сейчас, но тогда мне стало страшно за тебя. — Робка поднял глаза и увидел, что лицо девочки побледнело, а глаза стали словно стеклянными, мутного серо-синего цвета застывших зимних луж. Они смотрели куда-то сквозь Роба и не мигали. И ему опять стало страшно.
— Аленький, — позвал Робка, — Алюш, что с тобой, маленький? — медленно, мягко выговорил Робка, который понемногу начал что-то понимать, — расскажи, как это случилось?
На стеклянные глаза девочки начали наворачиваться слёзы.
— Это я его убила! — не своим голосом проговорила она.
Робка остолбенел!
— Ты?
— Это я его убила! — не меняясь в лице и голосе, повторила девочка.
Робка медленно поднялся, обошёл вокруг столика, присел рядом с девочкой, осторожно обнял её за плечо одной рукой, другой взял её руку.
— Аленький, этого не может быть, ты не похожа на убийцу, ты не можешь убить человека, — Роб говорил медленно, размеренно, он почему-то знал, что сейчас нужно говорить именно так.
— Я — убийца! — убеждённо сказала Аля тем же голосом.
— Нет, это была не ты, ты не виновата, это сделала не ты! — убеждал её Роб тем же размеренным голосом, не меняя тембра.
И вдруг Аля бросилась к нему на грудь и зарыдала. Все обернулись. Робка сделал знак глазами официанту, тот быстренько успокоил немногочисленных посетителей, и они продолжили заниматься каждый своими делами.
Аля подняла заплаканные глаза на Робку — это была уже прежняя Алечка, но с бледно-голубыми измождёнными заплаканными глазами. У парня сразу отлегло от сердца.
— Робочка, я виновата, но я не хотела, правда! — она умоляюще посмотрела на Роберта.
— Я знаю, Аленький, я верю тебе! Успокойся, я с тобой. Ты сейчас придёшь в себя и всё мне расскажешь по порядку, правда?
Аля кивнула.
— На вот, выпей! — Робка подал ей стакан воды, уже предусмотрительно принесённый официантом.
Она отпила из стакана, положила голову на грудь Робу и закрыла глаза. Немного успокоившись, она вновь открыла их и на минуту задумалась.
— Начни с начала, — подсказал ей Робка.
Она грустно улыбнулась и начала:
— Его звали Димкой. Мы дружили с первого класса. Так уж получилось, что и жили мы в соседних подъездах, и учились в одном классе и даже дачи у нас были рядом. Мы были даже не как брат с сестрой, не как два друга или как две подружки. Мы были всё это, вместе взятое. Мы вместе гоняли на великах по дачным улочкам, вместе играли в куклы и в машинки, вместе ходили на рыбалку, вместе лазили по деревьям и стояли друг за друга горой. Вместе мы были сила! Все окрестные пацаны нас боялись и всегда считались с нами! Правда, мы сами никого не задирали, но с нами всё равно предпочитали не связываться. У нас не было секретов друг от друга, но были общие секреты, которые мы свято хранили от других. Бывало, нам даже попадало за затеи друг друга. Сколько раз ловили нас за уши на соседских дачах и приводили то к моим, то к его родителям. Но нам всегда было так весело и интересно друг с другом!
Родители запрещали нам ходить одним через дорогу на судоходный канал, а там был так здорово. Там были камни, с которых можно было удить бычков и на которых можно было загорать. А ещё там водились змеи, которых мы боялись, но которые нас не трогали. Главное было смотреть под ноги.
В тот день мы втихую ни свет ни заря смотались на канал ловить бычков. Мы закинули удочки и стали ждать. Было такое тихое ясное утро! Солнышко ещё только поднималось, всё вокруг было окрашено мягким теплом рассветной зари. Где-то допевал свою песню соловей. Стоя с удочкой в руках, я любовалась нежными красками восхода и мурлыкала себе под нос какую-то приятную песенку. Я даже не заметила, как, закрепив в камнях свою удочку, ко мне тихонечко подошёл Димка. Он робко и не очень решительно обнял меня за плечо и шепнул мне на ушко:
— Я люблю тебя, Алька! — и добавил уже громко: — Я так тебя люблю!.. — и чмокнул меня в щёчку.
Это было так неожиданно, но безумно приятно. Я повернула голову и увидела его глаза, светившиеся счастьем… В легком смущении отвела я взгляд и вдруг заметила, как мой поплавок резко ушёл под воду.
— Клюёт! — заорала я и вытащила здоровенного бычка.
Димкин поплавок тоже нырнул и он чуть не прозевал поклёвку, едва успев добежать до удочки. Клевало в то утро на редкость хорошо и мы, быстренько натаскав штук по пятнадцать-двадцать рыбёшек, чтобы хватило пожарить в томате на завтрак, побежали наперегонки домой. Не было ещё и семи часов утра. Машин на дороге в это время обычно вообще не было. Димка бегал быстрее меня. Он убежал вперёд, а я отстала и подвернула ногу на камешке. Я вскрикнула, когда он уже выбежал на дорогу. Он обернулся ко
