Старичок сразу потерял к нам интерес.
— Пройдите по коридору и подождите, пока мастер освободится, — сказал он, зевнул и снова закрыл глаза.
Мы пошли по узкому коридорчику и подошли к проему, завешанному тяжелыми шторами. Из-за штор неслись отчаянные крики малыша. Мы заглянули. В ярко освещенной комнате, на площадке, огороженной маленькими деревянными перильцами, стоял белобрысый карапуз и отчаянно ревел. Рядом суетилась его мама, безуспешно пытаясь сунуть в руку малышу огромный разноцветный мяч. Напротив стоял высокий бородатый фотограф, с длинными растрепанными волосами, чем-то похожий на постаревшего д’Артаньяна.
— Мамаша, да успокойте же вы наконец ребенка! — кричал он, хватая себя за волосы. — У меня уже сил нет!
— Ах, товарищ фотограф, ради бога, простите, — отвечала женщина. — Он у нас почему-то ужасно боится брюнетов. Особенно бородатых. Вы знаете, в нашей семье все блондины.
— Что же, побриться прикажете?! Волосы выкрасить? Мальчик, да замолчи ты хоть на секунду! Посмотри в эту дырочку. Сейчас оттуда птичка вылетит. — И фотограф замахал своими длинными руками, изображая, наверное, как вылетит птичка.
Малыш закричал с удвоенной силой.
Мы с Клочиком потихоньку продвинулись в глубь комнаты. Заметив, что малыш нас видит, я скорчил рожу и подмигнул ему левым глазом. А Клочик показал ему «козу».
И до чего же удивительный народ эти маленькие! Не успела еще последняя пара слез скатиться с толстых щек малыша, а он уже не кричал. Будто кто-то нажал кнопку и выключил звук. Тогда Клочик показал ему язык, а я подмигнул правым глазом.
И малыш вдруг потешно засмеялся, сразу позабыв, что он боится бородатых брюнетов.
— Великолепно! — закричал фотограф и бросился к аппарату.
Через минуту он сердечно тряс наши руки, приговаривая:
— Вы спасли меня от инфаркта! Честное слово, эти дети когда-нибудь сведут меня в могилу.
— Пустяки, — отвечал Клочик, довольный, что все началось так удачно.
— Нет, нет, это не пустяки. Инфаркт — это очень серьезно. И потому я решил вас отблагодарить. Я сделаю ваши портреты на блюде. «Групповой портрет двух друзей на блюде». Гениально!
— На блюде? — удивленно переспросил Клочик.
— Да, да, именно на блюде! Впрочем, можно и на тарелочках. Так что прошу садиться. Под лучи, так сказать, юпитеров.
— Нет, спасибо, — сказал Клочик. — Мы к вам совсем по другому делу.
— Жаль, — сказал фотограф. — И что за народ такой недалекий пошел. Все кричат: старина, «ретро», гоняются за бронзовыми канделябрами, набивают плечи ватой и при этом совершенно забыли о старой доброй фотографии. Да что там блюдо — портрет обычный заказать не желают. Паспорт и пропуск — вот и вся палитра. А портрет на блюде — это же песня! Ренессанс!
— А мы к вам как раз насчет портрета, — нашелся Клочик. — Вот у вас на витрине фотографии висят…
— Ну, висят. Бездарная, скажу вам откровенно, работа. Но их выставили еще до того, как я сюда пришел. Надо заменить, да руки не доходят.
— Конечно, заменить! — радостно подхватил Клочик и достал из кармана Ленкину карточку. — У нас как раз есть отличный портрет. Вы его только увеличьте, ну и подретушируйте, если, конечно, нужно.
Фотограф мельком взглянул на карточку и обиженно отвернулся.
— Шутите. Тут и не видно ничего толком. Обычная любительская халтура.
— Как это, халтура? — оскорбился Клочик. — Да вы, пожалуйста, внимательно посмотрите. Все прекрасно видно! Даже чайник!
— Чайник, может, и видно, — сказал фотограф. — Но у нас же не магазин хозтоваров. Нет, нет, не выдумывайте. Давайте лучше я сделаю вас на блюде. Бесплатно. Поверьте моему слову, через год-два вам в очередь придется записываться, чтобы портрет на блюде заказать.
— Товарищ мастер, — занервничал Клочик. — Вы даже не представляете, какая это замечательная девочка! Отличница! В Греции два года жила!
— Ну и что. Я тоже пять лет жил в Кирово-Чепецке. Но это не дает мне оснований вывешивать свой портрет на витрине.
— Значит, вам фотография не нравится? — угрюмо спросил Клочик.
— Не нравится.
— А если я вам ее живую приведу?
— Кого?
— Ну, девочку эту. Повесите вы тогда ее на витрину?
— Живую?
— Ну, зачем. Вы сами ее портрет сделаете.
— Не знаю, не знаю. Надо посмотреть.
— Отлично! — сказал Клочик. — Мы будем у вас через полчаса. Ждите.
Когда мы вышли из ателье, я сказал:
— Ты что, рехнулся, трубадур? Ты давай безумствуй, но меру знай. Неужели и вправду собираешься тащить сюда Ленку?
— Конечно, — ответил Клочик. — Да фотограф только ее увидит, сразу согласится.
— А если нет?
— Что нет?
— Если он не захочет Ленку на витрину вешать? Ох, Клочик, худо тебе будет! Да Ворожева тебя на пушечный выстрел не подпустит.
Но я понимал, что спорить с Клочиком было бесполезно. Да и вообще, разве можно разговаривать с человеком, у которого чувства.
Ленку мы увидели, когда она выходила из парадной своего дома.
Заметив нас, она сказала:
— Хорошо, что я вас встретила. Просто не знаю, что с дедушкой делать. Ни с кем не разговаривает, на улицу не выходит и даже газет не читает. Мучается, прямо ужас. А Клавдия Александровна как?
— Болеет она, — сказал Клочик. — Грипп у нее.
— Никакой это не грипп, — сказала Ленка. — Это у нее на нервной почве. Витя, надо что-то придумать. Нельзя же все так и оставить.
— Придумаем, — сказал Клочик. — Пошли быстро!
— Куда?
— Да тут недалеко. В фотоателье.
— Это еще зачем?
— У меня там фотограф знакомый работает, — сказал Клочик. — Увидел он у меня твою карточку и говорит: вот наконец то, что я искал. Ты, говорит, обязательно мне эту девочку приведи. Я сделаю ее портрет и повешу на витрину. А то, говорит, такая там любительская халтура висит — смотреть тошно.
— А ты не врешь? — подозрительно спросила Ленка.
— Вот еще. Что мне, делать больше нечего? Да ты вон у Лехи спроси.
— Все точно, — сказал я. — Он еще сначала на блюде хотел тебя сделать. А потом говорит: нет, говорит, такой портрет на витрине висеть должен.
— Но так сразу, — неуверенно сказала Ленка. — Мне же надо подготовиться…
— Ничего не надо, — сказал Клочик. — Главное — быть естественным. Пошли. Мастер ждет.
Через пять минут мы снова были в ателье.
К счастью, посетителей там не оказалось. Фотограф сидел в кресле и ел бутерброд с сыром.
— Вот и мы, — сказал Клочик. — Как договаривались.
