Я сказал:
– Если вы думаете, что я злюсь на вас за паучью пещеру, то вы ошибаетесь. Я вам даже благодарен. Это был чудесный тренажер.
– Врагу своему не пожелаю такого тренажера, – раздельно и четко проговорил сержант.
Он все так же глядел на меня через плечо, и я довольно скоро сообразил, что раз так, то я, выходит, не враг его.
…Бывают мысли… бывают отношения между людьми, когда эти мысли становятся понятны одновременно двоим.
Это – нехорошие мгновения.
Сержант подошел ко мне, уселся на стул, так что его сапоги касались моих колен, и спокойно выговорил:
– Ты – не враг. Ты – 'вонючий'. Враги – дракон здесь, драконы на других планетах, а ты – 'вонючий', – он ткнул в меня пальцем, и лицо его исказила брезгливая гримаса.
– У тебя же на лбу написано: 'вонючий'! Вот гляди, гляди, – он сунул мне фотографию головы дракона, – видишь? видишь?
Я старался сидеть прямо. Кровь отливала у меня от щек.
'Может, встать по стойке 'смирно'? – подумал я и тут же усомнился. – Да нет. Не стоит. Решит, что издеваюсь'.
– Знаешь, как получаются 'вонючие'? – сержант нагнулся ко мне, прихватил меня за гимнастерку. – Знаешь? 'Вонючий' всегда из идейных или из 'борзых', из наглых. Я, мол, самый, самый – и сигнал координатору… – сержант говорил горячо, наклонялся, приближал свое лицо к моему ближе и ближе. Я слышал запах у него изо рта – и запах этот был неприятен. -
…Потом, – рассказывал сержант, – героя снаряжают и он топает в пещеру… В Сверхпещеру. Там холодно и зябко. Обратно героя выволакивают уже с полными штанами дерьма. Это, между прочим, мудро устроено. Раненый, даже избитый, искалеченный человек может быть героем. Человек обгаженный, обделавшийся – какой же герой? Он – 'вонючий', от него смердит за километр. Какова обида? – сержант засмеялся, вскочил со стула. – Может, поэтому 'вонючие' и не говорят? Мы-мыкают, экают. Ничего не соображают. Звери, хуже зверей… Только что, совсем недавно был он лучшим из 'отпетых', добился такой чести – угробить 'чудище обло, озорно…', координатор согласен, чудище не прочь – и вдруг из 'первых', из героев – в самые распоследние, в клинические трусы с ослабевшей прямой кишкой.
– Благодарю, – тихо выговорил я, – благодарю за совет и за науку.
– Не за что, – сержант хлопнулся на стул, – не за что. Я тебя почему просвещаю, – сержант положил руки на стол, сжал кулаки, – чтобы ты знал, какая участь тебя ждет. Я здесь уже давно, много карантинов готовил…
– Вы, – вежливо спросил я, – следите за всеми своими выпусками, коллега сержант?
Сержант поглядел на меня, ничего не ответил. Мы молчали.
Сержант барабанил по столу, насвистывал, наконец он сказал:
– Так вот, у меня было шесть, как ты изволил выразиться, выпусков – немало. Двух 'вонючих' я помню.
– Что, – спросил я, – похож?
– Очень, – сержант заулыбался, – очень. Вам будут фильмы показывать про то, как делаются 'вонючими', а ты, Джекки, запомни, что я тебе сказал.
– Запомню, – кивнул я. – Меня об этом и русалколовы предупреждали.
– Во, – сержант ткнул пальцем в потолок, – во как! И там знающие люди… – сержант внимательно поглядел на меня, потом сказал: – Иди… Не хочешь пить – дружить с сержантом – иди… топай… Огнемет почисти. Сегодня к прыгунам идем.
Я повернулся, чтобы идти.
– Стой, – лениво окликнул меня сержант.
Я остановился, повернулся к сержанту, недоумевая: вроде поворот был выполнен правильно.
Я дернулся невольно, но успел подавить вскрик ужаса или омерзения: за канцелярским столом, наклонившись вперед, хищно, словно перед броском, сидел – корявые когтистые лапы в стол, раздвоенное жало часто-часто вымелькивает из пасти – прыгун.
– Коллега сержант, – вежливо спросил я, – чем могу? В чем провинность?
Прыгун осклабился, потом встряхнулся всем телом, словно сбрасывая с себя сон, наваждение – и передо мной вновь сидел сержант Джонни собственной персоной. 'Померещилось', – решил я.
– Ну как? – поинтересовался Джонни, будто стараясь развеять мое успокоительное 'померещилось'.
– Нормально, – ответил я и уточнил: – Это вы нарочно или случайно?
– Случайно, конечно, – Джонни потер шею лап… нет, нет, рукой, конечно рукой, потом повертел головою, – случайно, мил-друг Джекки, вот такое тут дело… Задержишься, заработаешься, надышишься миазамами – и ты уже не человек, не 'отпетый' – прыгун или царевна… Вот какое дело…
– Да, – оторопело сказал я и повторил: – Дааа.
– Вот тебе и 'дааа', – сержант посмотрел на меня, потом достал из сейфа фотографии.
– Хочешь Афродит покажу… голеньких?
– Спасибо, – ответил я, – я онанизмом не занимаюсь.
Я боялся увидеть Мэлори.
Сержант вздохнул, сложил стопку фотографий.
– Ну как хочешь, – он глядел на меня теперь жалобно-виновато, – видишь, куда ты попал, а? Всюду – провал… всюду – гибель: если не искалечат на планетах драконы, тогда или в 'вонючие', или…
– Коллега сержант, – сказал я, – я заверяю вас: никому и слова не скажу о том, что я видел…
– Что я видел… – усмехнулся Джонни.
– Разрешите вопрос?
– Валяй…
– Все тренажеры… ну… из бывших 'отпетых'?
– Нне обязательно, – покачал голвой Джонни, – я точно не знаю, ты деликатно у Наташки спроси.
– Почему деликатно?
– Во-первых, потому что это дело тебе не должно быть известно, а во-вторых, потому что муж у нее… хм…хм…
Мы наконец остановились в седьмой пещере.
Первого прыгуна я хлестнул удачно, он шлепнулся на камни и отполз в сторонку.
Здесь главное – не пережать, не резануть слишком сильно; убийство прыгуна – дело опасное, дело наказуемое. Но и недожать, хлестнуть слабовато тоже хреново. Прыгуны – убийцы. Эти тренировки часто со смертельным исходом.
– Куродо, – гаркнул я, увидев зависшего над моим приятелем прыгуна, – Куродо!
Покуда Куродо поворачивался, я успел шлепнуть по лапе ящерки. И шлепнул не слишком удачно: струя огнемета перерезала сухожилье, лапа надломилась, повисла бессильно, жалобно, по-человечьи.
Прыгун грянулся оземь, но (мне повезло) поднялся, воя, откатился в дальний угол пещеры.
– Джек! – заорал сержант, – Я тебя, блин, из карцера не выпущу! Еще искалечишь ящерку, на рапорт, к гнидам отправлю! Золотой фонд разбазаривать!..
Я смолчал.
Куродо шепнул мне: 'Джекки, спасибо'.
Я сшиб еще одного прыгуна и сделал это аккуратно – чуть резнул по вытянутой зеленоватой морде. Прыгун кувырнулся и кубарем откатился прочь.
Куродо опустил огнемет.
– Ты что? – шепнул я ему и хлестнул по подобравшемуся для прыжка мускулистому, вздернувшему костяной перепончатый гребень над хребтом прыгуну.
