Отбивая атаки, переходим на бреющий полет. Немцы от нас «отвалили», и мы вскоре благополучно приземлились у себя на аэродроме. Несмотря на полную неожиданность вылета, мы выполнили задание и атаковали врага, во много раз превосходившего нас численностью. Выиграть этот бой нам помогли спаянность, умение повести внезапную, дерзкую атаку.
Часа через два погода улучшилась. Я опять получил задание: с группой в шесть самолетов прикрыть наземные войска в районе Кривого Рога.
Взлетели. Набрали высоту до трех тысяч пятисот метров. При подходе к объекту прикрытия наземная радиостанция навела нас на группу «хейнкелей». Их было двенадцать. Они летели без прикрытия истребителей и углубились на нашу территорию. Нам приказали атаковать их. «Хейнкели» шли сомкнутым боевым порядком в кильватере звеньев на высоте пяти тысяч метров. А мы набрали высоту пять тысяч пятьсот метров.
Зная мощное вооружение «Хейнкелей-111», я решил атаковать их с разных направлений — всей группой одновременно, чтобы расстроить боевой порядок вражеских самолетов. Подаю команду:
— Паре Брызгалова атаковать заднее звено. Я с четверкой атакую ведущее.
Летчики моей группы стремительно атакуют врага.
Немцы приняли еще более плотный боевой порядок. Я начал атаковывать ведущее звено сбоку, под большим углом. По моему самолету открыли огонь с других звеньев, шедших вслед за ведущим. Огонь заставил меня отвернуть. Нет, не допущу врага!.. И я тут же заворачиваю обратно.
Я не знал, куда собираются лететь «хейнкели», но по всему было видно, что гитлеровцы намерены бомбить какой-то объект, может быть, даже наш аэродром.
«Куда они идут, гады?»
И, словно отвечая на мой вопрос, ведущий вражеской группы поворачивает к населенному пункту, туда, где, по моим сведениям, находился штаб армии. Надо во что бы то ни стало сорвать налет врага! Стремительно захожу в хвост «Хейнкеля-111» и открываю огонь.
Одновременно Паша Брызгалов атакует заднее звено. С плоскости самолета ведущего, в которого я стрелял, начали отваливаться куски. Стрелок молчит. Подлетаю вплотную к «хейнкелю». Самолет врага заваливается на левое крыло, и с него в чистое поле сыплются бомбы. Он идет вниз.
Я оглянулся — и вовремя. Немцы пытаются расстрелять мой самолет. Быстро отворачиваю в сторону и командую:
— Орлы, бей их!
Брызгалов стремительно атакует «хейнкель», идущий сзади слева, и сбивает его.
Немцы, не выдержав напряжения, сбросили бомбы куда попало и стали в беспорядке уходить.
Мы без потерь вернулись домой.
На разборе полетов я отметил, что вся группа действовала точно и слаженно. Поэтому задание — «завалить голову», деморализовать врага — было выполнено.
Вечером из штаба наземного соединения сообщили, что экипажи вражеских самолетов, сбитых Брызгаловым и мною, взяты в плен. Немцев захватили колхозницы. Дело было так. Фашистские вояки спустились на нашу территорию на парашютах. Колхозницы, наблюдавшие за боем и за тем, как немцы прыгали, сбежались к месту их приземления. Они окружили фашистов, и те сразу сдались в плен. Наши женщины привели их в штаб.
Так закончили свою карьеру экипажи фашистских самолетов.
Через несколько дней, в первых числах ноября 1943 года, наша часть была отправлена на Большую землю на отдых. Нам этот отдых казался совсем ненужным. Но таков был приказ. Предстояли горячие бои, и нужно было набраться сил.
Скрепя сердце мы расположились на недавно еще фронтовом, а теперь уже тыловом аэродроме на левом берегу Днепра.
Отдых был своеобразный. Мы не летали на боевые задания, зато много занимались. Надо было повышать и совершенствовать свое боевое мастерство: чем больше приобретали мы опыта, тем становились требовательнее к себе. В эти дни летчики много читали, слушали беседы агитаторов, выпускали стенные газеты.
Большую идейно-воспитательную работу среди летчиков нашей части вел парторг Беляев. Он чем-то напоминал мне моего первого комсомольского руководителя в техникуме — Мацуя. Парторг уделял особенно много внимания укреплению дружбы летчиков в бою и на земле, укреплению наших моральных качеств.
В перерывах между боевыми вылетами он часто выступал с лекциями и докладами. Был он хорошим оратором. Горячо, увлекательно говорил о нашей большевистской партии — организаторе и вдохновителе борьбы и побед советского народа; рассказывал о героическом труде советских людей в тылу; на примере отличившихся советских воинов воспитывал в нас мужество и отвагу. Он умел связать будничные задачи нашего полка с обстановкой в стране и на всем фронте. Похвалив кого-нибудь, он спешил добавить:
— Но помните: главное — не зазнаваться, не успокаиваться на достигнутом.
Беляев часто поручал кому-нибудь из нас выступить с докладом или провести беседу с молодыми летчиками и техниками. Беседы по обмену опытом с молодыми летчиками, которые рвутся в бой, но еще не имеют опыта, играли большую воспитательную роль и вводили молодежь в настоящую боевую работу. И я тщательно готовился к таким беседам. Советовался с Беляевым о том, какие вопросы, по его мнению, нужно осветить. Теперь, окрепнув в боях, я нередко вспоминал, как волновался, проводя впервые беседу о боевой дружбе и взаимопомощи в бою.
Политические беседы, которые я проводил в полку, дали мне очень много. Мой кругозор расширялся, я все больше и больше понимал, как велика сила идейной закалки, к чему обязывает сознание, что ты не просто летчик, а летчик-большевик
Летчики-коммунисты никогда не боялись выступить с резкой критикой товарища, с которым дружили, и это укрепляло нашу спайку. Вместе обсуждая поведение друг друга, получив указание товарищей, легче выправить допущенную ошибку.
Наши летчики высоко ставят чувство товарищества, и тем не менее они не боятся резко и остро критиковать нерадивого, недисциплинированного, зазнавшегося, всех тех, кто позорит нашу дружную фронтовую семью.
Наши партийные собрания проходили в суровой фронтовой обстановке, нередко на лицах летчиков еще сохранялся отпечаток пережитого в бою.
Партийные собрания были большой школой политического воспитания. Мы знали, что каждый летчик отвечает за свои действия. Но мы, члены партии, чувствовали себя ответственными за поведение каждого однополчанина и со всей строгостью относились к себе, зная, что нас равняются беспартийные товарищи.
Парторг часто беседовал с нами об этом, о ведущей роли коммунистов в бою.
Вся работа нашей партийной организации была подчинена одной цели — достижению победы над врагом.
6 ноября, в канун праздника, я собрал летчиков и техников эскадрильи в землянке на аэродроме. Партийная организация поручила мне сделать доклад.
Наши походные лампы, мигая, освещали сосредоточенные лица моих боевых товарищей. Было тепло — топилась печь.
Я сделал доклад о двадцать шестой годовщине Великого Октября.
Вспомнил недавние бои над днепровскими переправами. Летчики слушали внимательно. Вдруг дверь отворилась, и в землянку вошли начальник политотдела, заместитель командира по политчасти, парторг и комсорг.
Я, как полагается, рапортовал полковнику, что делаю доклад. Он ответил: «Отлично, продолжайте!» — и, разрешив летчикам сесть, сам сел у печки.
Когда я кончил, он подошел ко мне, пожал руку и, улыбаясь, словно лично у него произошло что-то хорошее, сказал:
— Товарищ старший лейтенант, ЦК ВЛКСМ награждает вас, воспитанника Ленинского комсомола, почетной грамотой за боевую деятельность и двадцать шесть лично сбитых самолетов врага.
И, поздравив меня, полковник прочел текст грамоты.
