подтягиваюсь. Правой рукой снимаю из-за спины фанерную приспособу и насаживаю ее промежутком между брусками на острия пик. Перевалочная площадка готова. Усаживаюсь на получившийся насест и, оглядываясь, перебрасываю трос во двор. А где, интересно, собачка? Ведь гавкал же кто-то из-за ворот в прошлую мою экскурсию. Ага, вот она несется. Здоровый азиат, злобно рыча, приближаетсяся огромными прыжками с той стороны, где из-за забора доносится шум соседской вечеринки. Ну что ж, песик, познакомимся. А заодно оценим приобретенные мною неизвестно как таланты. Я рыкнул, чувствуя пробуждающуюся во мне силу, и скользнул вниз.
— Ну, здравствуй, мой маленький, — с кровожадной ухмылкой шагаю навстречу азиату.
Если бы у него вместо лап были колеса, то сейчас наверняка послышалось бы душераздирающее визжание тормозов. Пес засеменил, жалобно скуля и пытаясь поджать хвост. Но так как хвост ему купировали еще в раннем возрасте, то за отсутствием оного бедняга ухитрялся поджимать весь зад, скрутившись при этом, как улитка. Мне почему-то даже стало его жалко.
— Ладно, успокойся. Не буду я тебя убивать, — протягиваю руку и треплю азиата за короткие, тоже купированные уши. Пес, задирая голову, лижет мне запястье и, судя по намокающей под ним траве, писается.
Прокурорский дом погружен в сон. Во всяком случае, ни одно окно не светится. Обхожу вокруг и замечаю открытую балконную дверь на втором этаже. Попасть в дом через парадный вход вряд ли удастся, ибо двери наверняка заперты. Поэтому открытая дверь на балкон как нельзя кстати. Остается только попасть на сам балкон. Сопровождаемый пытающимся всячески выказать свою преданность псом, обследую двор. Под навесом, рядом с поленницей дубовых дров для бани, нахожу то, что искал — алюминиевую лестницу. Во всех частных дворах, где мне приходилось бывать, обязательно за каким-нибудь сараем или под забором лежит либо деревянная, либо металлическая лестница. Прокурорский двор не был исключением.
В комнате, в которую попадаю через балкон, спит, пуская слюни на подушку, юная толстуха. Наверняка прокурорская дочка. Очень аккуратно — еще не хватало разбудить эту жертву благополучной жизни — пробираюсь мимо кровати и, протиснувшись в приоткрытую дверь, оказываюсь в просторном коридоре. Стены без всякого вкуса увешаны различными картинами, чеканками, масками и всякой прочей ерундой, никак не гармонирующей друг с другом. Справа коридор оканчивается лестничным маршем, ведущим вниз. Слева выход в зимний сад, уставленный кадками с экзотическими растениями. Из-за дверей напротив доносится басовитый храп. Думаю, этот ночной певец мне и нужен.
Вдруг замечаю, как начинает опускаться дверная ручка, и спешу вновь скрыться в дочуркиной комнате. Вот те на! В коридор, на ходу запахивая халат, выходит глава местной прокуратуры Геннадий Дмитриевич Скобин собственной персоной. А кто же тогда продолжает храпеть?! Фигура прокурора бесшумно — толстый ворс ковролина скрадывает звук шагов — удаляется в сторону зимнего сада и скрывается за последней дверью. Оттуда доносится характерное журчание. Любопытство толкает меня в открытую дверь спальни напротив. Опа! Оказывается, храпит полная женщина, разметавшаяся в позе морской звезды по кровати. Несмотря на то, что кровать довольно большая, места для муженька практически не остается. Доносится урчание смываемого унитаза. Выскальзываю из спальни и спешу на встречу с хозяином.
Сполоснув руки, прокурор вытирает их о висящее рядом с умывальником полотенце. Увидев меня, его полузакрытые сонные глаза вмиг расширяются, пытаясь вылезти из орбит от удивления.
— Т-ты кто?
— Я солнечный лучик, заблудившийся в ночи. Не подскажите, как пройти в библиотеку? — Произнеся этот неоригинальный экспромт, резким ударом под ребра выбиваю из блюстителя закона дыхание.
Оглядываю уборную. Обстановка явно не располагает к задушевной беседе. Да и мало ли кому еще приспичит посетить это место. Отстегиваю от пояса бобину с упаковочным скотчем. Несколько секунд, и прокурорский рот залеплен, а руки надежно смотаны за спиной. Похоже, дыхание у него восстанавливается, и он начинает что-то мычать. Шлепаю его по затылку и показываю кулак. Приняв аргументы, Геннадий Дмитрич замолкает. Беру его за шкирку и проталкиваю в зимний сад. Здесь обнаруживается лестница, ведущая на верхний, мансардный этаж. Поднимаемся по ней и оказываемся в просторном зале, посередине которого расположен бильярдный стол. Оглядываю обстановку. Красиво живут блюстители закона, однако. Толкаю прокурора в плетеное кресло, сдираю скотч с его рта, усаживаюсь напротив.
— Ну, здравствуй, Геннадий Дмитрич, — произношу, глядя в его глаза, выражающие полное недоумение, смешанное со страхом. — Значит, как пройти в библиотеку, ты не знаешь?
— Что тебе нужно? — наконец совладал с собой мой пленник.
— Ну что ж. Если ты не желаешь предложить мне что-нибудь выпить, можно перейти прямо к делу. Нужно мне всего лишь, чтобы прокуратура начала наконец заниматься своими непосредственными обязанностями. А именно, привлекала преступников к ответственности.
— Мне бы хотелось услышать более конкретные требования, — прокурор, похоже, окончательно пришел в себя и начинал проявлять похвальную выдержку.
— Нам, — я сделал ударение на слово 'нам', чтобы у собеседника создалось впечатление, что за мной стоит некая группа людей, — нам необходимо, чтобы твое ведомство как следует поджарило задницы братьям Сараевым. И чтобы долго тебя не уговаривать, я уполномочен заявить, что на кон выставлены жизни всего твоего семейства.
Минуту прокурор переваривал услышанное, потом задал вполне резонный вопрос:
— Кого вы представляете?
Его обращение ко мне на 'вы', говорило о том, что мой спектакль удался, и прокурор поверил в реальность некой силы, стоявшей за мной.
— Неважно, — встаю из кресла и, склоняясь над ним, тихо, но внушительно, продолжаю. — Для тебя, Гена, важно поверить, что от тех, кого я представляю, зависит твоя жизнь.
— Что я должен предъявить Сараевым?
— Ха! Да все, что у прокуратуры на них есть. Ты же не будешь утверждать, что не имеешь никакой информации о проделках этих толстунов? Раскрути дело о пожаре на центральном рынке. Выдай ордер на арест сынули, угробившего по пьяни невинных людей. Да что я тебя учу? В конце концов, кто из нас прокурор, ты или я?
Прохожу к большому аквариуму у противоположной стены, давая Геннадию Дмитричу время на раздумье. Всегда мечтал о таком огромном аквариуме. Но, к сожалению, в моей однушке маловато места. Да и стоит такое удовольствие наверняка недешево.
— Это нереально, — наконец произносит прокурор. — С их связями я лишусь своего кресла в тот же день, как заварю эту кашу.
— Не надо паниковать раньше времени, — я поворачиваюсь к прокурору. — Если бы ты не умел строить хитроумные комбинации, то не жил бы в таком особняке. Вот и пораскинь мозгами, как и рыбку съесть, и… Ну, ты понял. В любом случае, лучше лишиться кресла, чем головы.
— Что будет, если откажусь?
Наши взгляды встретились.
— Ну что ж. Тогда я убью все твое семейство и отправлюсь к тому, кого поставят вместо тебя.
Смог бы я сделать это на самом деле? Ну, уж ему-то голову свернул бы.
— Смогу ли я рассчитывать на поддержку, в случае чего? — Прокурор заерзал в кресле. Связанные за спиной руки мешали усесться удобно, да и затекли уже наверняка.
— Все будет зависеть от твоего усердия, — снова беру бобину со скотчем и подхожу к нему. — Разговор окончен. Теперь ты должен сказать только 'да' или 'нет'. Ну?
— Да! Вы не оставили мне выбора, — и торопливо добавил: — Руки теперь можно освободить? Затекли уже совсем.
— Извини, дорогой, — с этими словами я снова заклеил ему рот. — Я бы тебя освободил, но не могу нарушить инструкцию.
Сказав про загадочную инструкцию, направляюсь к лестнице. Уже спускаясь, снова обращаюсь к прокурору.
— Полчаса сиди на месте. Потом можешь обратиться к супруге, чтобы развязала.
Как только я, провожаемый преданным скулежом азиата, перемахнул забор в обратном направлении,
