поднялась, как будто бы резко вздернутая кверху за волосы.
— Прочь, говорю вам, с первого до седьмого, изгоняю вас сейчас же!
Еще один крик сотряс воздух.
И она застыла неподвижно.
Ее пробрала дрожь, долгая и вполне естественная, преисполненная боли. Она стала медленно оседать, пока навзничь не легла на песок, голова откинулась набок, глаза наполовину закрылись.
Тишина.
Женщины стали отчаянно плакать и истово молиться. Если она умерла, значит, такова была воля Господа. Воля Господа. Воля Господа. Они с опаской приблизились.
Когда Равид и Миха поравнялись со мной, я поднял руку.
— Мария, — позвал я тихим голосом.
В ответ тишина: стоны ветра, шуршание пальмовых листьев, шелест шелковых занавесок на носилках.
— Мария, — позвал я. — Повернись ко мне. Взгляни на меня.
Медленно-медленно она сделала так, как я велел.
— О милосердный Боже, — едва слышно проговорил Равид. — Милосердный Боже, это наша сестра!
Она лежала, словно только что разбуженный человек, слегка недоумевающая и сонная, обводя взглядом всех, кто стоял перед нею.
Я опустился на колени и протянул руки, и она протянула мне свои. Я привлек ее к себе. Она не издала ни звука, но цеплялась за меня, когда я целовал ее в лоб.
— Господи, — произнесла она. — Мой Господь.
Хриплый надломленный стон Равида был единственным звуком в окружавшей нас тишине.
Я дремал.
Я видел их, ощущал прикосновения их рук, но не сопротивлялся.
Рабы омыли меня освежающими струями воды. Я чувствовал, как они снимают с меня истрепанную одежду. Как вода льется по волосам, стекает по спине и плечам.
Время от времени глаза мои обращались вверх. Я видел золотое полотнище шатра, хлопавшее на ветру. Омовение продолжалось.
— Немного похлебки, мой господин, — произнесла женщина рядом со мной. — Но только немного, ибо ты истощен.
Я сделал глоток.
— Больше нельзя. Теперь спи.
И я уснул под пологом.
В пустыне похолодало, но у меня не было недостатка в одежде и одеялах. Снова похлебка, проглотить и спать дальше. Похлебка, всего одна ложка. А потом далекие голоса, взволнованно говорящие что-то разом.
Наступило утро.
Я наблюдал его приход одним глазом, уткнувшись в шелковую подушку. Я видел, как свет разгорается, прогоняя тьму все выше и выше, пока та не ушла и весь мир оказался залит светом, и тень шатра была прохладной и спасительной.
Передо мной стоял Равид.
— Мой господин, наша сестра просит разрешения прийти к тебе. Мы хотели бы, чтобы ты отправился домой вместе с нами, чтобы позволил ухаживать за тобой, пока ты не выздоровеешь, чтобы ты жил с нами под одной крышей в Магдале.
Я сел. Я был одет в льняные одежды, расшитые по краю листьями и цветами. На мне был мягкий белый плащ с широкой каймой.
Я улыбнулся.
— Мой господин, что мы можем для тебя сделать? Ты вернул нам нашу возлюбленную сестру.
Я протянул к Равиду руки.
Он опустился на колени и быстро обнял меня.
— Мой господин, — сказал он. — Она теперь помнит. Она знает, что ее сыновья мертвы, что ее муж погиб. Она плакала по ним и будет плакать снова, но теперь это наша сестра.
Он возобновил уговоры. Вошел Миха и тоже стал уговаривать меня ехать с ними.
— Ты ослабел, мой господин, ты слаб, хотя демоны послушались тебя, — сказал старший брат. — Тебе нужны пища, питье и отдых. Ты совершил чудо. Позволь нам позаботиться о тебе.
Второй брат, Миха, упал на колени. У него в руках была пара сандалий, украшенных алмазными застежками. И он сделал то, что — я уверен — за свою жизнь не делал ни для кого. Он застегнул эти сандалии у меня на ногах.
Женщины стояли в сторонке. Среди них была Мария.
Она двинулась вперед маленькими медленными шажками, словно готовая к тому, что в любой миг я могу запретить ей приближаться. Она остановилась поодаль. Восходящее солнце светило ей в спину. Она была чисто вымыта, одета в чистое платье, волосы спрятаны под покрывалом, лицо умиротворенное, несмотря на многочисленные царапины и заживающие синяки.
— И Господь благословил меня, и простил меня, и привел меня обратно от сил тьмы, — сказала она.
— Аминь, — договорил я.
— Чем я могу отблагодарить тебя?
— Ступай в Храм, — сказал я. — Туда вы и держали путь. Ты увидишь меня снова. Ты поймешь, когда мне нужна будет твоя помощь. А сейчас мне пора. Я должен вернуться к реке.
Она не поняла, что это значит, но оба ее брата поняли. Они помогли мне подняться на ноги.
— Мария, — снова обратился я к ней и протянул руку. — Взгляни. Мир стал другим. Ты чувствуешь?
Слабая улыбка.
— Я чувствую, учитель, — сказала она.
— Обними своих братьев, — велел я. — А когда увидишь прекрасные сады Иерихона, остановись и взгляни на сад вокруг тебя.
— Аминь, рабби, — отозвалась она.
Слуги принесли мне туго увязанный узел с моей старой одеждой и порванными сандалиями. Мне подарили посох.
— Куда ты направляешься? — спросил Равид.
— Хочу навестить своего родственника, Иоанна бар Захарию, на реке… к северу отсюда. Я должен его отыскать.
— Тогда поторопись и будь осторожен, мой господин, — сказал Равид. — Он сильно разозлил царя. Говорят, дни его сочтены.
Я кивнул. Я обнял их всех, одного за другим, братьев, женщин, рабов, которые мыли меня. Я помахал на прощание усталым носильщикам, которые стояли в тени пальм.
Мне предлагали взять золото, еды и вина в дорогу. Я не принял ничего, кроме еще одного глотка воды.
Я оглядел свое новое платье, великолепный плащ, чудесно сработанные сандалии. И улыбнулся.
— Какая мягкая одежда, — прошептал я. — Никогда еще я не одевался так.
Сухое шипение ветра пустыни.
— Это совсем ничего, мой господин, самая малость, самая малая малость, — сказал Равид, и остальные подхватили его слова, и он повторял их снова и снова.
— Вы были так добры ко мне, — сказал я. — Вы одели меня, как мне и следовало одеться, потому что я направляюсь на свадьбу.
— Мой господин, ешь понемногу и медленно, — сказала женщина, которая кормила меня. — Ты истощен, и у тебя лихорадка.
