и плясавших. Она направлялась к Клеопе, своему брату, который сидел за большим столом напротив кресла Хананеля. Сам же Хананель по-прежнему что-то горячо обсуждал со слугами, и его бледное осунувшееся лицо стало наливаться кровью.
Мама тронула брата за плечо. Он сейчас же поднялся. Я видел, что они ищут меня.
Я стоял во дворе в самом центре дома. Я стоял перед канделябрами, и стоял уже долго.
Мама подошла ко мне и положила руку мне на плечо. Я увидел в ее глазах смятение. Она оглядела всех собравшихся, а их были сотни, и в доме, и снаружи, под навесами, всех, кто подталкивал друг друга локтями, смеялся и болтал за столами, совершенно не замечая ни сбившихся в кучку слуг вдалеке, ни выражения лица моей матери.
— Сынок, — сказала она. — Вино кончается.
Я взглянул на нее. Я видел, что случилось. Ей не было нужды говорить мне. На караван, который вез на юг вино, по дороге напали разбойники. Повозки с вином были похищены, угнаны в холмы. Весть об этом только что достигла дома, а десятки мужчин и женщин продолжали приходить на пир, который должен был продлиться еще весь следующий день.
То было несчастье невообразимое, пугающее.
Я посмотрел ей в глаза. С какой тревогой она всматривалась в меня.
Я наклонился к ней и обнял.
— Жено? — произнес я тихо. — Что за дело мне и тебе?
И пожал плечами.
— Мой час еще не пришел, — прошептал я ей.
Она очень медленно отстранилась. Один долгий миг смотрела на меня с самым странным выражением на лице: это было сочетание насмешливого возмущения и безмятежной веры. Она повернулась и подняла палец. Подождала. Один из слуг заметил ее через весь зал и двор, уловил ее взгляд и жест. Она кивнула, когда он кивнул ей. Поманила его рукой. Растопырила пальцы. Жестом велела всем подойти.
Хананель остался стоять один, без слуг, наблюдая, как они скользнули через толпу, направляясь к нам.
— Мама! — шепотом позвал я.
— Сынок! — ответила она в тон мне.
Она повернулась к дяде Клеопе и легонько коснулась его плеча, поглядывая на меня краем глаза.
— Брат, — сказала она Клеопе, — скажи моему сыну заповедь. Он недавно принял благословение своего отца. Напомни ему. «Почитай отца своего и мать свою». Разве не так говорится в заповеди?
Я улыбнулся. Склонился, чтобы поцеловать ее в лоб. Она приподняла голову: глаза добрые, но в них не было ее обычной улыбки.
Нас окружили слуги. Они ждали. Подошли мои новые последователи: Иоанн, Иаков, Петр, Андрей и Филипп. Они весь вечер старались держаться поближе ко мне, и вот теперь подошли.
— Что случилось, учитель? — спросил Иоанн.
Вдалеке виднелась фигура Хананеля, он стоял в свете свечей, скрестив руки на груди, и глядел на меня, зачарованный и сбитый с толку.
Мать указала на меня, обращаясь к слугам.
— Делайте так, как он скажет.
Теперь выражение ее лица стало добрым и естественным, она смотрела на меня снизу вверх, улыбаясь так, как улыбаются дети.
Ученики были смущены и насторожены.
Клеопа беззвучно смеялся. Он прикрывал рот левой рукой, искоса бросая на меня озорные взгляды, как мальчишка. Мама отошла от нас. Один раз она обернулась и внимательно поглядела на меня, ее лицо дышало добротой и верой, а затем вернулась ко входу на женскую половину и ждала там, наполовину скрытая задернутыми занавесками в арке.
Я посмотрел на шесть гигантских сосудов из песчаника, стоявших во дворе, сосудов для воды, которую заготавливают для ритуального омовения и мытья рук.
— Наполните их до самых краев, — велел я слугам.
— Мой господин, в них две или три меры. Чтобы донести их до колодца, потребуются все слуги, которые здесь есть.
— В таком случае, поторопитесь, — сказал я. — И позовите на помощь остальных.
Они сейчас же подхватили первый сосуд и понесли через ближайший обеденный зал в ночь. Еще несколько слуг явились за вторым сосудом, потом за третьим, и все спешили, так что спустя несколько минут все шесть емкостей стояли на прежнем месте, только полные до краев.
Хананель внимательно наблюдал за происходящим, но никто его, казалось, не замечал. Люди проходили мимо, приветствовали, благодарили и благословляли друг друга. Но его для них как бы не было. Он медленно вернулся на свое место за столом. Сел посреди оживленного разговора Нафанаила с Иасоном. Его глаза все еще были прикованы ко мне.
— Мой господин, все готово, — сказал первый слуга из тех, что стояли рядом с сосудами.
Я указал на ближайший поднос с кубками, один из множества, имевшихся в комнате.
Услышал голос Искусителя из пустыни.
«Наваждение!.. Что ж, даже Илия это смог!»
Я посмотрел на старшего слугу. Я видел смущение и едва ли не отчаяние в его глазах. Я видел страх на лицах остальных.
— Зачерпни из сосуда и наполни этот кубок, — сказал я. — Отнеси Иасону, дружке жениха, который сидит рядом с хозяином. Это ведь он распорядитель пира?
— Да, мой господин, — натянуто ответил слуга.
Он опустил черпак в сосуд. Испустил долгий тихий благоговейный вздох.
Красное вино засияло в свете свечей. Ученики смотрели, как вино течет из черпака в кубок, который слуга держал в руках.
Я ощутил, как прохлада прошла по телу, в точности так, как это было на реке Иордан. Меня охватил почти восхитительный жар. Затем все прошло, так же быстро, как началось.
— Отнеси ему, — велел я слуге.
И указал на Иасона.
Мой дядя не мог ни смеяться, ни говорить. Ученики, кажется, все разом задержали дыхание.
Слуга поспешил в пиршественный зал и обошел стол. Он протянул кубок Иасону.
Я позволил словам достигнуть моих ушей сквозь шум пира.
— Это вино только что прибыло, — сказал слуга, дрожа, еле выговаривая слова.
Иасон, не колеблясь, сделал большой глоток.
— Мой господин! — обратился он к Хананелю. — Ты совершил просто невероятное.
Он поднялся. Отпил из кубка еще.
— Почти все выжидают, пока вино опьянит, и затем подают худшее вино. Ты же приберег хорошее вино напоследок.
Хананель воззрился на него.
— Дай мне чашу, — произнес он едва слышно, и в голосе его был лед.
Иасон этого не заметил. Он уже снова заспорил с Нафанаилом, однако Нафанаил смотрел через стол на тех, кто собрался во дворе у сосудов.
Хананель сделал глоток. Откинулся в кресле. Мы смотрели друг на друга, разделенные расстоянием.
Слуги спешили к сосудам, наполняя вином пустые кубки и чаши. Поднос за подносом уносили на пиршественные столы и циновки.
Никто не видел, что Хананель смотрит на меня, за исключением Нафанаила, который медленно поднялся и подошел к нам.
Краем глаза я увидел, как мама покинула свой пост у двери пиршественного зала и исчезла за прозрачными завесами.
Юный Иоанн поцеловал мне руку. Петр опустился на колени и тоже поцеловал мне руку. Все остальные подходили, чтобы поцеловать мне руку.
