защищающей неполные, отвлеченные определения предметов, „как того требуют выгоды лица и его положение“. Диалектический метод, утверждал Гегель, есть „душа всякого научного развертывания мысли“, именно он, и только он, вносит необходимую внутреннюю связь в содержание науки, и его непреодолимая сила состоит во внутренне противоречивом поступательном движении и развитии» (53,63).
«Я, разумеется, не могу полагать, — писал он во введении к „Науке логики“, — что метод, которому я следовал в этой системе логики или, вернее, которому следовала в себе самой эта система, не допускает еще многих усовершенствований, большой обработки в частностях, но я знаю вместе с тем, что он является единственно истинным. Это само по себе явствует уже из того, что он не есть нечто отличное от своего предмета и содержания, ибо движет себя вперед содержание внутри себя, диалектика, которую оно имеет в самом себе. Ясно, что никакие изложения не могут считаться научными, если они не следуют по пути этого метода и не соответственны его простому ритму, ибо движение этого метода есть движение самой сути дела» (20,33).
Открытие диалектического метода, составившее целую эпоху в философском мышлении, конечно, не было случайностью. «Гегель неоднократно подчеркивал, что в истории философской мысли существует известная преемственность, обогащение последующих философских учений духовной культурой прошлого. Мы находим у него ссылки на древних философов — Гераклита Эфесского, Платона, Сократа — как на „изобретателей“ объективной и субъективной диалектики. „…Нет ни одного положения Гераклита, — писал Гегель, — которого я не принял в свою „Логику““ (21,246). Но наиболее крупным „изобретателем“ диалектики он считал Платона. Гегель особо подчеркивал, что уже Платон в своем „Пармениде“ выводил „многое из одного“ и что это „многое“ в сущности „определяет себя как одно“. Отмечая заслуги древних философов, Гегель справедливо говорил, что каждое философское учение, будучи последним по времени, есть результат всех предшествующих философских учений. Это положение он относил и к своей собственной философской системе. В самом деле, ко времени Гегеля философия нового времени в лице Декарта, Спинозы и в особенности Дидро и Руссо, уже дала замечательные, „высокие образцы“ диалектики. Достаточно сослаться на учение Руссо о равенстве, которое, как отмечал Энгельс, уже в первом изложении выявило свое „диалектическое происхождение“. И все же образцы диалектики у выдающихся предшественников Гегеля были даны стихийно, а в некоторых случаях и вне предела философии в собственном смысле слова. Настойчивые же теоретические поиски диалектического объяснения явлений духовного и материального мира принадлежат главным образом виднейшим представителям классической немецкой философии — Канту, Фихте, Шеллингу. Однако в поисках диалектического обоснования таких проблем философии, как проблема тождества субъективного и объективного, активности и пассивности человеческого сознания, они в лучшем случае использовали лишь отдельные элементы диалектики. Наиболее значительными были успехи Канта. Решая вопрос о происхождении природы, Кант выдвинул космогоническую гипотезу, рассматривающую происхождение солнечной системы как исторический процесс, как результат борьбы сил притяжения и отталкивания, в ходе которого из рассеянных в „бездне вечности“ частиц сперва возникали местные уплотнения, отдельные вращающиеся вокруг некоторых осей комки материи, а затем планеты. Он вплотную подходил к диалектике абстрактно-теоретического мышления в таких работах, как „Опыты введения в философию отрицательных величин“, и в особенности в „Критике чистого разума“, где Кантом были сформулированы четыре антиномии чистого разума. 1. Мир имеет начало во времени и ограничен в пространстве. Мир не имеет начала во времени и границ в пространстве. 2. Всякая сложная субстанция в мире состоит из простых частей. Ни одна сложная вещь в мире не состоит из простых частей; в мире нет ничего простого. 3. Для объяснения явлений необходимо допустить свободную причинность. Не существует никакой свободы, но все совершается в мире только согласно законам природы. 4. К миру принадлежит как его причина безусловно необходимое существо. Нет никакого абсолютно необходимого существа ни в мире, ни вне мира как его причины. Гегель увидел в этих формулировках нечто рациональное, положительное; увидел диалектическое противоречие, то есть то, что составило в его учении важнейшую категорию или всеобщий принцип развитая абстрактного, логического мышления. Между тем сам Кант, обнаруживший противоречие в человеческом разуме, не понял, что антиномии в сущности говорят не о беспомощности человеческого разума, а о противоречивом характере самой действительности. Гегель подчеркивал теоретическое достоинство кантовских антиномий в „Науке логики“ и в особенности в „Энциклопедии философских наук“. Здесь он признал сам факт обнаружения антиномий как важный успех философского познания и вместе с тем упрекал Канта за достигнутый им „отрицательный результат“, то есть за признание „непознаваемости вещей в себе“. „Истинное же и положительное значение антиномий, — писал Гегель, — заключается вообще в том, что все действительное содержит внутри себя противоположные определения и что, следовательно, познание и, точнее, постижение предмета в понятиях означает именно лишь осознание его как конкретного единства противоположных определений“ (22,97). Кроме того, он писал о Канте как о философе, который снова напомнил о диалектике и отвел ей подобающее место. Это подчеркивание заслуг предшествующих философских учений отнюдь не помешало Гегелю с небывалым успехом расширить рамки прошлых философских достижений и представить весь исторический и духовный мир в виде бесконечного процесса движения и развития. Все, что нас окружает, заявлял он, может быть рассматриваемо как образец диалектической логики. Эта универсальность, всеобщность диалектического процесса развития составляет характерную черту философского учения Гегеля» (53,65).
Приступая к творческой разработке диалектической теории развития, Гегель подверг критике широко распространенные в его эпоху метафизические представления о сути и значении метода в философии и науке. «Он утверждал, что философия, но сути дела, все еще не нашла своего истинного метода и что только он, Гегель, в „Феноменологии духа“ дал образчик истинного метода философской науки, применив его к конкретному предмету — к сознанию. Философия „смотрела с завистью на систематическое сооружение математики, — писал Гегель, — и пробовала заимствовать у нее ее метод или обходилась методом тех наук, которые представляют собою лишь смесь данного материала, опытных положений и мыслей, или, наконец, выходила из затруднения тем, что грубо отбрасывала всякий метод. Но раскрытие того, что единственно только и может служить истинным методом философской науки, составляет предмет самой Логики, ибо метод есть сознание о форме внутреннего самодвижения ее содержания“ (20,32). Так метко критиковал Гегель метафизические представления о методе, о его роли и значении. Но Гегель не только критиковал ложные, антинаучные представления о методе, он убедительно доказал, что метод не есть „нечто отличное от своего предмета и содержания“ и что его нельзя привнести извне или заимствовать у той или иной науки. Истинный философский метод, утверждал он, можно вывести или извлечь лишь из самого предмета или содержания философии, в данном случае из логики, так как логика и метод по своему происхождению и по своему внутреннему содержанию тождественны. Исходя из принципа абсолютного тождества мышления и бытия, мысли и действительности и противопоставляя этот принцип кантовскому метафизическому разрыву логики и природы, Гегель пришел к гениальной мысли о единстве логики, диалектики и теории познания, что явилось серьезным вкладом в философскую теорию» (53,66).
Несмотря на признание тождества мышления и бытия, гегелевский идеализм проявился в представлениях о значении бытия, природы. Хотя он и признавал значимость категории бытия («категории бытия суть существенные определения идеи, в общем равные по своему принципиальному значению остальным логическим категориям» (24,40)), но при этом отводил природе уничижительную роль («для мысли не может быть ничего более малозначащего по своему содержанию, чем бытие» (24,40)). Этот аспект можно считать, на наш взгляд, одним из пробелов в гениальной гегелевской философской системе.
Диаметрально противоположную значимость бытию, природе придали в своей философской системе классики марксизма. Принцип единства диалектики и теории познания имел у них своим основанием, базисом не абсолютную идею, а реальный, материальный мир, материальную действительность.
