не предпринимали таких попыток, в некоторые головные части, особенно при пусках в акваторию Тихого океана, без какой-либо закономерности, так, чтобы каждый раз это выглядело неожиданным, закладывалось 150 килограммов взрывчатки. Эти «головки» взрывались прямо над буем.
На командном пункте в бункере, в ожидании, когда под руководством Васи Целкина закончится процесс наведения на цель по курсу, делились впечатлениями от японского мультфильма.
Фильм был достаточно крамольным, поэтому к его просмотру допустили только высший командный состав полигона, а от представителей промышленности — заместителей главных конструкторов и начальников отделов.
В фильме показали, как американцы готовят к пуску свою ракету. Шикарные пульты, комбинезоны с яркими и безумно красивыми эмблемами. Подготовленную ракету доставляют на старт на шикарной «телеге». Американец, ответственный за установку ракеты на пусковой стол, нажимает кнопку на пульте, и ракета начинает подниматься.
Но как только наклон ракеты достигает примерно сорока пяти градусов, раздается сигнал на обеденный перерыв. Американец бросает ракету в наклонном положении и уходит. Он заканчивает установку только после сытного обеда. С самонадеянным выражением лица он нажимает кнопку «пуск» и ракета взрывается.
Дальше показали, как подготавливают ракету русские.
Голые по пояс люди в солдатских галифе и домашних тапочках болтаются подле ракеты, а из открытых люков торчат задницы, обладатели которых старательно сучат хилыми ножонками. Командует всем этим с помощью мятого рупора офицер с таким лицом, которое могло бы стать яркой иллюстрацией дегенерата из фильма ужасов.
«Телега», которую тащат на стартовую позицию за дышло несколько человек, переваливается с боку на бок на яйцевидных колесах.
Чтобы поставить ракету на пусковой стол, бородатый мужик вращает какую-то рукоятку. Когда наклон ракеты достигает примерно сорока пяти градусов и раздается сигнал на обеденный перерыв, мужик продолжает вращать рукоятку одной рукой, а другой рукой лезет в карман, достает сухарь и принимается его грызть.
После нажатия кнопки «пуск» ракета благополучно улетает, а с орбиты доносится голос спутника: «бип, бип». Из распахнутых окон здания, по словам рассказчика, сильно смахивающего на нашу гостиницу «люкс», раздаются пьяные вопли отмечающих успех русских ракетчиков.
— Ну что ж, скоро увидим, так ли это? — говорит, улыбаясь, подполковник Матренин Иван Иванович, который руководит всеми операциями по подготовке и пуску. Матрёнин, без преувеличения, самый главный на старте человек.
Безграничное уважение вызывает этот деликатный и предельно скромный человек, чей облик и манера общения никак не гармонируют с формой подполковника. Удивительно, как он может удерживать в своей памяти, не пользуясь схемами или чертежами, весь стартовый комплекс и системы ракеты с их бесчисленными ПЩС, ЭПК, кабелями, топливными магистралями, системами управления, последовательностью срабатывания и многое другое. Да не просто удерживать в памяти, а знать на какой стадии находится подготовка к пуску, какие операции выполняются в текущий момент и какие действия он должен предпринять в случае аварийной ситуации на том или ином этапе подготовки.
И при этом никакой нервозности или суеты. Предельное спокойствие и деликатность, граничащая с доброжелательностью. Вот что значит технарь, увязывающий в единое целое все разрозненные стартовые и ракетные системы, спроектированные разными конструкторскими бюро и изготовленные на множестве разных предприятий!
Общаясь с Матрёниным, Ковалёв вдруг поймал себя на мысли, что вообще не припомнить случая, чтобы руководитель высокого ранга позволял себе повысить голос на подчиненного. Даже под мощным прессингом высшего руководства страны, требовавшего неукоснительного соблюдения сроков. Наделенные неограниченной властью, и Валентин Петрович Глушко, и его заместители Владимир Иванович Курбатов и Виктор Сергеевич Радутный даже в самые, казалось бы, провальные моменты, вели себя предельно корректно и доброжелательно.
В самом деле, что стоило Члену ЦК КПСС, Депутату Верховного Совета СССР, распаляясь, стереть в порошок и выгнать с работы молодого специалиста, каким был Ковалёв, за любой промах в работе?
А они понимали, что если человек работает за кульманом, на стенде, или травится гептилом и азоткой на летных испытаниях, значит этот человек их единомышленник. За что и получали взамен безграничную любовь и уважение.
Между тем, команды следовали за командами, заправка компонентами топлива закончилась, и Матренин по громкой связи объявил пятнадцатиминутную готовность.
Ковалёв вышел из бункера. Ночь. Ни одного автобуса. Рядом, подсвеченная прожекторами, стоит заправленная и подготовленная к пуску ракета. Дверь в бункер за спиной Ковалёва задраили изнутри.
Пришлось бежать в сторону КПП к выходу с площадки. Команда «ключ на старт» прозвучала из динамиков, когда Ковалёв пробегал мимо бетонных плит и блоков, предназначенных для ремонта первого старта. Можно было бы бежать и дальше, еще есть несколько минут, но шальная мысль «прочувствовать пуск» заставила Ковалёва повернуть в лабиринт проходов между бетонными блоками, припасёнными для ремонта первого старта, и спрятаться за ними.
А в это время в ракете, одиноко стоявшей на пусковом столе обезлюдившей стартовой площадки, раскручивались гироскопы системы управления, компоненты топлива через открывшиеся клапаны подошли к мембранам, а в измерительном комплексе началась протяжка пленок телеметрической системы.
Команда «Пуск», прозвучавшая в динамиках, заставила сердце стучать прямо в уши, отсчитывая последние секунды от той минуты необратимого процесса, что отделяет эту команду от запуска рулевых двигателей.
Вспышка запустившихся рулевых двигателей осветила округу на секунду низко-низко, у самой земли, и тут же невообразимый грохот и свет пламени трех маршевых двигателей, поднимающих от пускового стола перед собой три сотни тонн, заполнили собой все пространство.
Ракета медленно уходила все выше и выше. Вот уже факелы пламени, длина которых больше, чем длина самой ракеты, рвут скачками уплотнения воздух, не достигая земли. Ракета, повинуясь системе управления, наклонилась, ложась на траекторию, и оттого, что теперь двигатели жерлами сопел смотрели на Ковалёва, звуковое давление стало настолько сильным, что все внутренние органы задрожали, будто обрываясь, и Ковалёв, попытавшись кричать, не смог издать ни звука.
«Семьдесят пятая секунда. Давление в камерах в норме. Восьмидесятая секунда. Полет нормальный». Это доносилось из динамиков на фоне удаляющегося рокота.
Под впечатлением пережитого апокалипсиса Ковалёв побрёл к измерительному комплексу. А с опустевшего старта доносилось: «…цатая секунда. Разделение ступеней нормально».
Через сорок — сорок пять минут поступило сообщение, что головная часть поразила цель. Это радостное и трепетно ожидаемое сообщение на полигоне называется «квитанцией».
— Кто нас учит, мудаков? — вырывается из общего шума голос крепко подвыпившего человека.
— Глеб Михалыч Табаков! — отвечает ему дружный хор слившихся в едином порыве глоток.
Глеб Михайлович Табаков до недавнего времени был директором предприятия под Загорском, на котором прежде, чем приступить к летным испытаниям, проводили огневые стендовые испытания ракет или их отдельных блоков, таких, к примеру, как боковые блоки ракеты Р-7. Теперь Табакова назначили Заместителем министра Общего машиностроения.
Вся гостиница, совсем как в том мультфильме, праздновала удачный запуск.
Валентин Романов, слесарь-сборщик их Химок, открыв дверцу холодильника «ЗИЛ», цедил через прозрачную полиэтиленовую трубку спирт из зеленой бутыли, занимавшей весь внутренний объем холодильника, в стеклянный графин. На графине, чтоб его было невозможно спутать с точно таким же, но наполненным водой, белой эмалью нарисован зазывно улыбающийся череп и перекрещенные кости с гипертрофированными мослами.
А Валерка, то есть, старший лейтенант Кузьмин, довольный тем, что удалось так удачно прицелиться, тянул к Ковалёву очередной граненый стакан. Он грамотно держал стакан, в котором плескалась нагревшаяся при дозировке смесь спирта с водой, двумя пальцами за самое донышко, чтоб чокнуться
