Иногда жена доводила его до исступления, и ему начинало казаться, что все аргументы исчерпаны, остаётся последний — ударом кулака в обезображенную криком физиономию прекратить этот крик раз и навсегда.
Он одевался и уходил из дома, чтобы побродить по парку и успокоиться или, если была возможность, брал очередной отпуск, даже в самое неподходящее для отпуска время, и уезжал к матери, чтоб хоть как-то успокоиться. Но через неделю жена присылала телеграмму, сообщая о болезни дочери, и он возвращался.
Жена вроде бы радостно встречала его, а на следующий день вновь начиналась пытка.
Ему давно уже стало понятно, что жена вышла за него замуж не по любви, а по какой-то другой причине, которая навсегда останется для него тайной. Потому что её поведение невозможно объяснить ничем, кроме отсутствия любви. Когда же у него возникала мысль о разводе, перед ним появлялись любящие глазки пока ещё несмышлёной дочки, и он гнал от себя эту мысль.
Теперь он ненавидел свою жену и перестал выполнять то, что называется супружескими обязанностями. Она же в ответ стала жаловаться своим подружкам, что её муж стал импотентом. Когда до него дошли эти слухи, он ещё сильнее возненавидел эту проклятую им жизнь и невольно, всё чаще и чаще, стал заглядываться на других женщин.
Тем не менее, он всё же продвигался по служебной лестнице, и даже вступил в партию, потому что это необходимо для полётов в заграничные командировки. Не членов Коммунистической партии Советского Союза, не женатых и не имевших детей в загранкомандировки не пускали, наверное, чтоб не сбежал в какую-нибудь страну. Известно, что только в загранкомандировках можно было чуть больше заработать, чем в Союзе, а также получить талоны для посещения магазина «Берёзка», где продавались заграничные товары, которые в обычных магазинах купить было невозможно.
Поскольку его биография формально соответствовала критериям отбора для заграничных полётов, Великанцева включили в состав экипажа Гарнеева, как ведущего инженера по испытаниям.
После посещения нашей делегации на Парижском авиасалоне президентом Франции генералом де Голлем, экипажу, к всеобщей радости всего личного состава, который насчитывал семь человек, объявили, что их командируют на юг Франции, в Марсель. Там они будут реально участвовать в тушении лесных пожаров, с завидной закономерностью опустошающих каждое лето леса на побережье Средиземного моря.
Совместно с летающими лодками «Каталина», снабжёнными противопожарным оборудованием.
— Конечно, — говорили французские специалисты, — не только грузоподъемность «Каталины» не идёт ни в какое сравнение с геликоптером русских, но и её маневренность. Русский геликоптер может вылить свои двенадцать тонн воды очень точно на угрожающий очаг огня, в то время, как «Каталина» это делает пролётом. Зачастую, вода, вылитая ею, испаряется, не долетая до земли. И всё же, мы хотели бы, чтобы и геликоптер, и «Каталина» поработали вместе. Результаты вашей работы не исключают того, что мы можем заказать Советскому Союзу партию геликоптеров, может быть, несколько десятков штук. Мы надеемся, что возможности вашего геликоптера вы раскроете во всей полноте.
Они перелетели на юг Франции в первой половине июня. В этот же день, как только им определили место стоянки и заправки вертолёта горючим и водой, а также места в отеле, мэрия города Марсель устроила банкет в их честь.
Кроме официальных властей Марселя на банкете присутствовали представители местного отделения компартии Франции и шесть французских специалистов, которые по очереди будут летать с ними, оценивать эффективность вертолёта и обучаться работе с противопожарным оборудованием.
Получилось так, что переводчица получила место за столом как раз напротив Великанцева. Она, мило грассируя даже тогда, когда говорила русскую часть фразы, уверенно переводила то, что говорилось обеими сторонами в официальной части банкета. А говорилось, что местные власти благодарны могучему Советскому Союзу, он снова пришёл на выручку Франции, как это не раз было в истории взаимоотношений между двумя странами, что французская сторона сделает всё от неё зависящее, чтобы русские соколы ни в чём не нуждались.
Постепенно, с ростом числа выпитых тостов, помощь переводчицы требовалась всё реже и реже, а когда на банкете, как и следовало по логике вещей, наметился всплеск советско-французской дружбы, Великанцев, как и она, воздерживавшийся от обильного употребления спиртного, пригласил её потанцевать.
Гарнеев, бывавший за границей много раз, свободно беседовал с представителем властей, а Петра — с французом по имени Мишель.
Они двигались между разбившимися на пары французскими и русскими мужчинами с потными лицами, что-то объяснявшими или доказывавшими друг другу, под непонятный, мурлыкающий напев, который Великанцев не смог бы назвать ни танго, ни фокстротом, ни твистом.
— Биг мен! — восторженно тыкал в грудь нашего штурмана Нестеренко маленький, толстенький и очень лохматый француз итальянского происхождения.
— А вот я, к примеру, не знаю итальянского языка в принципе, — чуть ли не стучал себя в грудь Нестеренко, убеждая представителя французской стороны. — А кличку запросто прилеплю тебе на итальянском! Скажи мне, ты итальянец?
— Си, си, итальяно! — отвечал тот и согласно кивал головой.
Они общались так громко и экспрессивно, что к ним стали прислушиваться остальные.
— Тополино! — торжествующе объявил Нестеренко под одобрительный гул.
— Мышонок! О, теперь так будут звать не только его, но и его детей! — перевела Элен то, как оценил прозвище француз по имени Патрицио. — Но вы ведь знаете, мсье Борис, что ваш Гоголь сказал нечто подобное ещё в прошлом веке.
— Я знаю то, что у французов всегда был свой путь в лёгкой музыке, — ответил Великанцев, придерживая её правой рукою за талию. — Как бы вы назвали этот танец — медленный фокстрот, танго?
— О, нет, — ответила она. — Это просто песня такая. Это французский шансон.
— Уж не Ив ли Монтан поёт?
Великанцев вспомнил, как в конце пятьдесят шестого года в Москву приехал этот известный французский актёр со своей женой Симоной Синьоре. Студенты тогда на всех вечеринках распевали: «Когда поёт Иван Монтан, пустым становится студенческий карман, и сокращаются расходы на питанье, когда поёт Иван Монтан». Когда же компания достигала потребной их душам кондиции, в ход шёл другой, куда более похабный напев: «Сиськи во! Жёпа, как абажюр, я совсем не тужю, что на тебе лежю…» Ну, и так далее. Разумеется, Великанцев, держа в руках такую красавицу, не стал распространяться об этом.
Он медленно, не зная предстоящей реакции, но действуя так, чтобы не вызвать преждевременного гнева, приподнимал пальцами правой руки край кофточки у неё на спине. И когда его пальцы проникли под кофточку и коснулись кожи, по всему её существу пролетел лёгкий трепет.
«О, какая она заводная. Что значит француженка! — с восторгом подумал Великанцев. Ему была очень лестна её реакция. — Такая смугленькая, несмотря на европейские черты лица. Не иначе, у неё в роду кто-то был туземцем. У них, французов, это модно, всякие там колонии».
— Как думаете, обойдутся тут без нас? — спросила она его.
— О, мадмуазель, уверен, переводчик им, по крайней мере, на сегодня, уже не нужен.
— В таком случае, беру на себя смелость пригласить вас на прогулку по морскому побережью. У меня тут недалеко припаркован автомобиль.
К удивлению Великанцева, средиземноморское побережье Франции оказалось очень похожим на Кавказское побережье Чёрного моря. Разве что дорога была более ухоженной да сглажены мостами дальние заезды в русла ручьёв с крутыми поворотами в глубине ущелья, называемые у нас на Кавказе «тёщиными языками».
Роль пассажира у такого юного и прехорошенького водителя, какой была Элен, для Великанцева была необычной. В Советском Союзе с его проблемными дорогами, отсутствием сервиса и дефицитом автомобилей женщина за рулём редко встречалась.
Здесь же, во Франции, автомобиль давно перестал быть роскошью, и выполнял изначальное предназначение, как средство передвижения.
