прилавка организованно стояла очередь из местных старушек.
— Доченька, дай мэни ще ирмишели тилограмчик, — неторопливо заказывала первая бабулька.
Ревностно, взглядом контролёра, проследив, на каком делении остановилась стрелка весов, старушка, решая, чего бы ещё купить, принялась рассматривать витрину, защищенную стеклом. Очередь предупредительно отступила на шаг, чтобы обеспечить старушке обзор выставленных круп и ценников.
— Доченька, мэни ще рису тилограмчик, — выбрала, наконец, старушка и полезла за кошельком.
Ковалёв, дожидаясь, почувствовал, как от безнадёжности становится тоскливо где-то внизу живота.
— Скильки з мэнэ? — спросила она продавщицу.
Та, постучав костяшками на счётах, назвала сумму. Старушка, поплевав на изнурённые работой пальцы, с нескрываемым сожалением принялась отсчитывать «три карбованца и двадцать копиёк», одновременно прикидывая в уме, на сколько «нагрела» её продавщица.
Тут на свою беду Ковалёв взглянул на «авоську» — сумку, сплетённую из ниток в виде сетки, дрожавшую в старческой руке, и увидел, как из порвашегося рыхлого бумажного пакета стекает на пол тонкая струйка сахарного песка.
— Бабушка, — сказал он. — У вас песок на пол сыплется.
— А ты, растуды твою мать, — ошибочно решив, что Ковалёв намекает на её старость, и оттого неожиданно рассердившись, благообразная старушка предрекла: — А ты доживёшь до моих лет, с тебя ещё не так песок посыплется!
— Давай! — понимающе потребовала продавщица. — Без сдачи?
— Без сдачи, — Ковалёв аккуратно высыпал мелочь в пухленькую руку симпатичной полненькой продавщицы.
Зажав бутылку мёртвой хваткой в правой руке, Ковалёв на одном дыхании промчался сквозь вокзал, пересек свободный первый путь, поскользнувшись на маслянистом рельсе и пробежав, будто собака с перебитой передней лапой, опираясь на левую руку, несколько метров, и вскочил на нижнюю подножку уже покатившегося вагона.
Так завершился этап стендовых испытаний двигателей, а доставка на полигон первой ракеты нового типа должна была состояться летом будущего года.
Для приобретения опыта появилась возможность поработать на пусках ракеты предыдущего поколения.
Для многих сотен людей — проектировщиков, монтажников, гражданских и военных строителей, офицеров и их жен, выпускников военных академий, солдат срочной службы, представителей опытно- конструкторских бюро и промышленных предприятий путь на полигон начинался по-разному.
Одни ехали несколько суток железной дорогой, пропитываясь специфическим запахом немытых, потных тел, неубранных сортиров, грязной одежды и постельного белья, усиленных солнцем в раскалённых вагонах, до станции Тюра-Там. Другие, если это было зимой, летели самолетами Ту-104 до Ташкента. Летом Ту-104 в Ташкент не летал — в невыносимую ташкентскую жару тяга двигателей этого авиалайнера резко уменьшалась, и её не хватало, чтобы поднять в обратный путь самолёт, под завязку заправленный керосином и полностью загруженный пассажирами. Летом выручал Ил-18.
В Ташкенте пересаживались в поезд и, переночевав в вагоне, приезжали, но уже с юга, на ту же станцию.
Для Июдина и Ковалёва путь на полигон в холодный ноябрьский вечер начинался прямо в Химках, откуда заводская «Волга» повезла их по Ленинградскому шоссе через центр Москвы в аэропорт «Внуково».
Поскольку на полигоне приказом начальника генерала Захарова был официально установлен «сухой закон», каждый, кто летел в командировку, обязан был прихватить хотя бы одну бутылочку коньяка. Если же человек приезжал с двумя бутылками, то, по крайней мере, на несколько дней становился для всех другом, товарищем и братом. Приезд в командировку без коньяка приравнивался к смертному греху.
Поэтому, на Пушкинской площади рядом с магазином «Армения» Июдин попросил шофёра остановиться.
Ковалёв после короткого изучения роскошной витрины, решил купить коньяк KB (коньяк выдержанный высшего качества):
— Мне, пожалуйста, две бутылки коньяка «Армения» и парочку кубинских сигар.
— А зачем ты берёшь дорогой коньяк? — спросил Июдин, — Возьми коньяк «три звёздочки», он недавно на международной выставке получил золотую медаль. И стоит четыре-двенадцать, а не семь сорок. Можно вместо одной бутылки «Армении» купить две трёхзвёздочных бутылки. Всё равно из одной бочки наливали.
— Нет, Анатолий Павлович, — решил Ковалёв. — Вдруг встречу там ребят, с которыми учился в институте. Пусть для них будет маленький праздник. А сигары — это, конечно же, баловство, я их в жизни не пробовал. Одну сам выкурю, другую подарю кому-нибудь.
К назначенному времени Июдин и Ковалёв стояли у газетного киоска в самом старом и, вероятно, самом первом здании аэропорта, на фасаде которого чеканными буквами говорилось о том, как успешно самолеты бороздят воздушное пространство страны и какие города приблизились к Москве благодаря авиации.
Пассажиры, поджидавшие свои рейсы, с интересом разглядывали непонятную для них группу людей, к которой со стороны лётного поля подошел человек в форме пилота и начал, заглядывая в ученическую тетрадь, делать перекличку, тут же бегло проверяя командировочные удостоверения.
Одна из женщин, то ли сгорая от любопытства, то ли опасаясь пропустить регистрацию на свой рейс, спросила:
— Куда ваш самолет летит?
— Куда билет дали, — ответил ей за всех Июдин.
— А куда билет дали? — не унималась женщина.
— В карман! — нашёлся Июдин, гордый своей причастностью к тайне, и, обращаясь к Ковалёву, посоветовал: — Ты, Володя, садись в автобус последним, а на стоянке выйдешь первым и первым садись в самолет на лавку по правому борту, у самой пилотской кабины.
Автобус, покружив по летному полю, подъехал к стоянке авиаотряда, приписанного к «фирме» Сергея Павловича Королева. Самолеты отряда стояли компактной группой на площадке между взлетной полосой и рулежной дорожкой.
Как и советовал Анатолий Павлович, Ковалёв первым вышел из автобуса, первым забрался в самолет и занял место у самой пилотской кабины по правому борту. Это был транспортный Ли-2, поэтому пассажирам пришлось разместиться на алюминиевых сиденьях, откинутых с бортов.
Попутчиками оказались несколько офицеров в форме артиллеристов и одна женщина, по поведению которой было видно, что она летит к мужу.
Все успели крепко замерзнуть. В замкнутом пространстве фюзеляжа, казалось, было еще холодней, чем на улице, от которой пассажиров отделяла только обшивка из дюраля толщиной в доли миллиметра, приклепанная к открытым, безо всякой отделки, шпангоутам и стрингерам. Пока самолет выруливал на взлетную полосу, от дыхания людей обшивка покрылась коркой льда.
Как только самолет лег на курс и под черный силуэт правого крыла поплыли огни Москвы, командир, занятый до этого взлетом, видимо, поинтересовался у борттехника:
— А ты включил обогрев пассажирской кабины?
— А как же, — ответил тот, — давно, как только «движки» прогрелись.
И, привычно нащупав в темноте кабины нужный рычажок, передвинул его.
Тут же под сиденьем, на котором разместился Ковалёв, из трубы диаметром сантиметров тридцать, вмонтированной в стенку пилотской кабины, хлынул под приличным давлением раскаленный воздух, а еще через пару минут Ковалёв почувствовал, что сидит скорее на сковороде, чем на аскетичном сиденье самолёта, и принадлежащий ему Божий дар уверенно превращается в глазунью.
Для того чтобы не дать своему начальнику насладиться результатами розыгрыша, Ковалёв поднялся и под ехидными взглядами попутчиков перешел в хвост самолета, где лежали свернутые чехлы, и улегся на
