должны, просто обязаны упасть под действием собственной тяжести.
И так — раз за разом, шаг за шагом — все вверх и вверх, пока не прогрызешься сквозь семидесятиметровую толщину руды от этажа до этажа, пока не высунешь голову там, на отметке, близкой к высоте главного корпуса Московского университета на Ленинских горах. Все вверх и вверх, и на каждом отрезке одно и то же: проходка забоя, шпуры, пыль, немеющая спина, дрожащие от усталости руки и ноги. Потом — закладка аммонита, взрыв. И пауза. Пауза, после которой не знаешь, а что тебя ждет в черном чреве забоя?
Очень тяжелый и опасный труд. И пожалуй, главным образом отсюда, из таких вот забоев-нор, шел тот «процент травматизма», что фигурирует во всех отчетах о работе шахты наряду с технико- экономическими показателями.
— Знакомая картина, — произнес с горьким вздохом кто-то из гостей. — Так называемая опасная зона.
— Вывели мы из этой зоны человека, — сказал Громадский удовлетворенно. — И считаем это самым большим своим достижением.
Неожиданный финал, как и можно было ожидать, обернулся для Громадского камнепадом вопросов, Однако директор рудника не растерялся: перевалил их на Дубынина. Дубынин сказал:
— Все, в общем-то, просто…
И умолк, раздумывая, как бы это в двух словах обрисовать гостям содержание метода, который позволил вывести человека из опасной зоны. Да, именно в двух словах, хотя недавно, выступая с лекцией перед студентами горно-металлургического института, он затратил на это полтора часа.
Тогда во время лекции он начал с того, что изобразил с помощью мела на доске рудное вкрапление в толще земли — этакое гусиное яйцо, положенное на бок. Прочертил над яйцом, по ходу продольной оси, две линии — вроде как бы туннель бурового горизонта, «расставил» буровые станки и на этом пока прекратил здесь «горные работы».
Второй воображаемый туннель протянулся параллельно первому, но ниже, в самой толще яйца — это был как бы откаточный горизонт. По обеим сторонам Дубынин нарисовал несколько прямоугольных ниш — будущих камер для выпуска руды, а под выходами из них «проложил» в туннеле рельсы и поставил на них вагоны: тут будет производиться погрузка руды и ее откатка, то есть доставка к стволу шахты для последующего подъема в скипах на-гора.
Так будет производиться погрузка руды… Но где она, руда, предназначенная для погрузки? И тогда мел профессора пронизал верхнюю половину яйца, зажатую между двумя горизонтами, пучками вертикальных линий, протянувшихся от воображаемых буровых станков к тем самым нишам. Это стволы скважин — их нужно пробурить с помощью станков (а не ручными перфораторами, как делалось раньше), пробурить сверху вниз (а не снизу вверх, не из забоев-нор), заполнить на всю глубину аммонитом (на всю глубину от горизонта до горизонта, а не в мелкие дыры-шпуры, высверленные в стенах забоев) и взорвать. Отколотая от целика и раздробленная руда просядет в ниши — бери ее отсюда, грузи в вагоны, увози, откатывай на рудный двор.
Расстояние между буровым и откаточным горизонтами — нет, не на рисунке, конечно, а в шахте — равно высоте 25-этажного дома, и вот тут возникает одна из главных трудностей для бурильщиков: пройти весь пучок скважин нужно строго вертикально, пройти так, чтобы там, внизу, на уровне откаточного горизонта, стволы их не имели отклонения даже на метр. Только в этом случае весь пучок сработает с полной отдачей, только в этом случае последующий взрыв обеспечит наиболее полное обрушение руды.
Проходка пучка в двенадцать-пятнадцать скважин отнюдь не простое дело. Не случайно горняки Криворожья, узнав о дерзкой попытке сибиряков, даже заявили, что сие невозможно. Пришлось сибирякам ехать потом к ним, делиться опытом.
На буровом горизонте закладывается будущий успех всего коллектива шахты, успех, определяемый мастерством бурильщиков, их трудовым накалом, их, если хотите, упрямством. И все же не это главное, не это определяющее для жизни шахты — главное в том, что благодаря этому методу удалось наконец вывести людей из забоев, удалось избавить от тяжелого физического труда, удалось исключить элемент опасности. Именно поэтому за новым методом проходки вертикальных скважин закрепилось название, состоящее из двух букв — ББ: безлюдный, безопасный.
Метод ББ входит составной частью в технологию, разработанную Дубининым и его соавторами. Теперь на каждом очередном участке рудного тела, предназначенном для отбойки (обычная ширина такого участка — полтора десятка метров, длина — до двадцати пяти), пробуривается не одна скважина, а сразу целый пучок, двенадцать-пятнадцать ходок. И одновременный взрыв всего пучка ни в коей мере нельзя сравнить по силе и эффективности отбойки с тем «хлопком», какой обеспечивался шпурами.
Но неизмеримо возросшая по сравнению со шпурами сила взрыва пучка имеет и обратную сторону: ударная волна, распространяясь по рудному телу, может разрушить скважины в соседних пучках. Вот где Дубынину пришлось поломать голову, чтобы найти способ обезопасить соседние пучки! Додумался он тогда, в общем-то, до простой вещи: по его предложению между пучками стали пробивать особые компенсационные щели. Иными словами, создавать воздушную прослойку. Первая же такая щель (кстати сказать, образованная с помощью того же способа — взрыва специально пробуренных скважин) в прах повергла все доводы скептиков. Своей воздушной подушкой она гасила ударную волну взрыва.
Компенсационные щели были предметом особой гордости Дубынина, и сейчас он ждал, что Громадский пригласит членов комиссии на буровой горизонт, продемонстрирует им проходку пучка скважин, покажет одну из подготовленных щелей. Как раз поэтому он без подробностей, лишь в общих чертах, обрисовал гостям метод ББ. Однако директор рудника, следуя какой-то своей логике, повел всю группу не на буровой, а на откаточный горизонт — на тот его участок, где выемка руды велась по старой технологии: с применением скреперных лебедок.
По деревянной лесенке все поднялись из штрека вслед за Громадским в узкую, но довольно глубокую нишу, выдолбленную в рудном теле для скреперной лебедки. Низко нависший неровный потолок заставлял невольно пригибать голову, по бугристым стенам сочилась грунтовая вода. На вбитом в потолок крюке висел днищем кверху объемистый фонарь с протянувшимся к нему гибким шлангом. Бледный свет не достигал дальних углов ниши.
В конце ее обозначилось в потолке жерло колодца, образованного взрывом пучка скважин и уходящего вверх, к буровому горизонту; под колодцем высилась куча обрушившейся руды. В противоположной стороне поместился со своей лебедкой скреперист. Увидев гостей, он приветливо улыбнулся, блеснув белой полоской зубов.
От двух барабанов лебедки тянулись канаты к ковшу — скреперу. Один канат предназначался для того, чтобы подавать ковш вперед, к лебедке, а второй, пропущенный через систему блоков, должен был оттаскивать его на исходный рубеж.
Машинист включил лебедку, правый барабан стал накручивать на себя канат, и ковш потащился волоком по полу, загребая из кучи руду. Кверху взметнулось облачко пыли: вначале бесформенное, оно быстро обрело контуры доисторического ящера и устремилось, подхваченное невидимыми токами воздуха, навстречу гостям.
Ковш между тем приблизился к металлическому помосту, на котором была установлена лебедка, и руда скатилась по желобу вниз, под помост, в специальный бункер с люком: отсюда ее уже будут грузить в вагоны. Скреперист возвратил с помощью второго каната освободившуюся чашу ковша обратно, а затем снова потянул, загребая руду к себе. Только на этот раз цикл не прошел с давешней гладкостью: ковш «подавился», захватив слишком крупный кусок руды, как говорят горняки, негабарит. Он не протолкнется через люк, его надо прежде раскрошить.
Пришлось машинисту остановить лебедку и действовать кувалдой. Брызнули во все стороны мелкие крошки руды, кувалда, будто спружинив, подпрыгнула на глыбе — а той хоть бы что, даже трещинка не зазмеилась.
Удар! Еще удар!
Так молотобойцы усмиряют в кузнях железо. Только там они имеют дело уже с чистым металлом, податливым, размягченным в горне, а тут — что твой железобетон, спекшийся в недрах земли.
— На такую вот непроизводительную работу, — сказал Громадский, кивнув на кувалду в руках
