– Я не лезу в ваши дела и вы…
– Не снимешь?
Шагнул к стене, с которой звали в будущее четко выписанные красные буквы. Валька метнулся к столу, схватил бритву.
– Только попробуйте!
Похламков молча сорвал дощечку, кинул к порогу. Куски стекла разлетелись со звоном в стороны. Тотчас Валька прыгнул с бритвой в руках на Похламкова, но удар по голове свалил его на пол. Был он настолько сильным, что Вальку отвезли в больницу.
Следователь выслушал повторный рассказ парикмахера, ни разу не перебив, только в конце спросил:
– Хотелось бы уточнить, чем вы его ударили?
Похламков вскинул плечи:
– Не помню. Что-то под руку попалось, я и хватил.
– А по какому месту пришелся удар?
– По голове…
– Это известно, я хочу уточнить другое: по какому именно месту на голове?
– Тоже не помню.
– У пострадавшего сильно разбит затылок…
– Да, теперь вспомнил: по затылку я его и шандарахнул.
– В связи с, этим хотелось бы уточнить: пострадавший – что, бросился на вас задом?
– Н-нет.
– Почему же удар пришелся по затылку?
– Не знаю… Может, это он упал на затылок?
– «Не помню», «Не знаю»… А как вы в таком случае объясните вот это место из свидетельских показаний вашей уборщицы: «А когда он с бритвой кинулся, я испугалась, что зарежет нашего зава, и ударила по голове помойным ведром»?
Похламков спрятал глаза.
– Видимо, так и получилось.
– Зачем же пытались запутать следствие?
– Так если по совести, главная вина-то моя, вот и…
– Понятно. Только хотелось бы уточнить такую деталь: если бы уборщица не успела нанести удара, вы сами ударили бы пострадавшего?
– Обязательно и непременно!
– В целях самообороны, естественно?
Было похоже, следователь ждал подтверждения – такое давало, как догадался бы и ребенок, возможность оправдания не столько его самого, сколько теперь уже Фени: не ударь она, все равно ударил бы Похламков. Скажи он сейчас «Да» – и следствие будет прекращено, дело закрыто.
Следователь ждал от него «Да», по именно в теперешней ситуации после всего, что произошло, Похламков не мог позволить себе солгать. Даже во спасение.
– Так я пишу: в целях самообороны, – склонился -следователь над листом.
– Нет, нет, – возразил Похламков, – я его, стервеца, без всякой самообороны в тот момент вздул бы! Непременно!
Следователь поглядел на него внимательно.
– То есть?
– Понимаете, дурь над парнишкой верх взяла.
– Хотелось бы уточнить, что имеете в виду, какую конкретно дурь?
– Нечестность всяческую и хамство.
– Насчет хамства мне судить затруднительно, а что касается нечестности, то, насколько я уловил…
– Правильно уловили, я себя казню все эти дни, если надо – и по суду ответ готов держать.
– Н-да…
Следователь повертел в руках листы с показаниями Похламкова.
– Н-да… Вот ознакомьтесь и, если верно изложено, подпишите. Каждый лист.
Вышел из комнаты.
Похламков прочитал все до конца, в конце задержался, вернулся вспять, перечитал снова:
«Вопрос»: «В целях самообороны?» Ответ: «Да».
Похламков подумал вслух:
– А с виду – сухарь сухарем. Как это он: давай, говорит, ab origine.
Занес перо, чтобы изобразить свою привычную витиеватую подпись, но вдруг, представив ее здесь, на этих строгих листах, чего-то устыдился и с ученической старательностью начал выводить: Пох-лам-ков.
…На крыльце прокуратуры поджидала Феня.
– Как там?
– Вроде бы обошлось.
И спросил в свою очередь:
– Была?
– Допустили в палату. Веселый уже. Мне, говорит, теперь поправиться – раз и два!
– Больше ничего не говорил?
– Стоющего ничего, а так вообще сказал, когда уходила: только через эту вывесочку, говорит, и понял кое-что.
Похламков усмехнулся, сказал в раздумье:
– Как и я…
РЕЦЕПТ ИНЖЕНЕРА ЖЕНИ
Было раннее утро (во всяком случае, достаточно раннее, если он, Мамаду, еще не успел позавтракать), когда прибежал посланец от губернатора:
– Скорей, Мамаду!
– Прежде скажи мне здравствуй, Аман.
– Некогда, Мамаду!
– Зачем я ему вдруг понадобился?
– Не знаю, Мамаду!
Такая честь: его приглашает губернатор!
Конечно, теперешний губернатор совсем не похож на того блестящего и высокомерного французского генерала, который пребывал здесь на правах господа бога до для независимости, теперешний губернатор – такой же африканец, как и Мамаду, но все же это самое большое начальство не только у них в Сигири, а и во всей округе.
Такая честь: его приглашает губернатор… Крокодилу бы ее под хвост, эту честь!
Четырнадцать лет служил Мамаду у французского губернатора. Не служил – находился в услужении. Четырнадцать лет его руки, ум, его сердце, уставшее не от жара кухонной плиты – от страха, были подчинены одной заботе: угодить белому богу своим искусством.
Угодить ему самому, его домочадцам, гостям, собачкам, кошечкам, ручным обезьянкам, белочке в золотой клетке и золотым рыбкам в аквариуме. Четырнадцать лет!
О, такого повара, каким стал Мамаду, поискать! У парижских кулинаров практиковался. На кухню Елисейского дворца был допущен – нет, не готовить, конечно, а на ус того, другого поднамотать. В конкурсах участвовал! А только радости от своего умения, радости и гордости не ведал до той самой минуты, пока французский губернатор не отбыл восвояси.
