надо, и другие сыщут… А многолюдства я не люблю, это ты правду сказал. Когда людей что муравьев, — Ильша обвёл рукой всю шумную улицу Покровку и повернул с неё в переулок, — никакой человеку цены нет. Однако тут затеряться легче… Сначала перебивался худовато, но голова-руки есть. Ныне хорошо живу, неча Бога ругать… Вон он, Кривое Колено, начинается.
Места здесь были знатные, из лучших на Москве. Коляска проехала мимо каменных голицынских палат, но это было не диво — мало ль на Москве князей да бояр? А вот в небольшом отдалении, высоко- превысоко над крышами, высунулась колокольня с невиданным на Руси завитушечным куполом и прегордыми колоннами. Была она в деревянных лесах, не до конца ещё отстроена.
— Самого Меншикова владение, Александра Даниловича, — важно объяснил Алёша залюбовавшемуся на этакую красу Никитину. — А вон и гехаймратово проживание.
Илья, очевидно, и вправду знал этот дом, потому что без Алёшкиных слов уже повернул к зелёному забору. Ворота были нараспашку. Сразу видно, что хозяину сего владения опасаться некого.
— Въезжать, что ли? — спросил Илья с необычной для него робостью.
— Давай, кати. Мы, чай, не праздно.
Сам Попов был в доме у начальника всего второй раз, однако держал себя уверенно, будто здесь дневал и ночевал.
— Палаты не шибко богатые, ибо на Преображенской службе сильно не забогатеешь, однако с большим уменьем перестроены. Поди угадай, что прежде тут стоял деревянный терем. Двор этот был на казну отписан от одного стрелецкого полковника, за измену. А моему начальнику пожалован в награждение… Штукатурка итальянская. Колонны и фигуры по ней прорисованы, издали же посмотреть — будто настоящие. За домом сад, в нём какие только цветы-плоды не произрастают! Но краше всего балкон.
Он показал на мраморную площадку, торчавшую из второго этажа и кое-как прикреплённую к стене деревянными, ещё не оштукатуренными опорами.
— Перильца хлипковаты, — со знанием дела заметил Илья, показав на ажурную оградку. — Не обопрёшься.
— Не для того поставлены, чтоб обпираться, — для красоты… Сейчас спрошу, прибыл ли хозяин.
По напрягшемуся Алёшиному лицу было видно, что начальника своего он опасается. Перекрестился малым знамением, взбежал на крыльцо, почти сразу же вернулся, чем-то взволнованный и раскрасневшийся.
— Его пока нет. Но велено идти в салон, это горница по-старому. К нам выйдет сама!
Митя удивлённо спросил:
— Хозяйка?
Не в московском обычае, чтобы жена к гостям выходила, да ещё в отсутствие мужа.
— Вдовый он. Дочь у него за хозяйку. Сейчас увидишь, — шепнул Попов. Он оглянулся на Илью.
— Ты тоже поднимайся. Посмотришь, какую я себе невесту присмотрел. Это ничего, что ты одет попросту.
Опустив голову, Ильша молчал. Потом глухо ответил:
— Не-е. Я тут. Понадоблюсь — кликните.
Митьша укоризненно показал Алёше на ноги калеки: как-де прикажешь ему по ступенькам карабкаться, ползком что ли?
— Ладно, — придумал Попов (очень уж ему хотелось, чтоб Илья тоже на его избранницу полюбовался). — Я с ней на балкон выйду, будто бы гуляючись. Увидишь и снизу.
Пока они вдвоем поднимались на крыльцо, с двух сторон украшенное новыми гипсовыми львами, Алексей наскоро напутствовал друга:
— С гехаймратом, когда явится, держись опасно. Он — волчище презубастый. Если кого невзлюбит — со свету сживёт, однако человека полезного не обидит.
Дмитрий поморщился. Ещё вопрос, желает ли он быть полезным какому-то приказному дьяку, пускай даже немецкого чина-звания.
Внутри бывшего терема всё, что возможно, было переустроено на европейский лад. Сени расширены, из них наверх, в вышнее жильё, по-нынешнему «бельетаж», поднималась свежепоставленная лестница. Достигнув верхней площадки, Попов остановился у окна и, схватив Митю за руку, вскричал:
— Вон она, зри!
Окно выходило в сад, устроенный не по-русскому обычаю: дорожки все прямые, пересекающиеся под углами, деревья неестественно остриженные, а вместо кустов малины да смородины — прямоугольники цветов.
На ближней к дому дорожке, спиной к наблюдающим, стояли двое: юноша в серо-голубом камзоле и стройная девица, тоже одетая по-немецки. Её стянутая в талии фигура и гордая посадка головы Дмитрию сразу понравились. Понравилась и необычная причёска: коса уложена округ макушки венцом.
— Моднейшая средь дев куафюра, «Богиня Диана», — похвастал Алексей. — Во всей Москве столь просвещённых девиц поискать — не найти…
Он говорил ещё, но здесь девушка обернулась, и Никитин перестал что-либо слышать. И ведь не сказать, чтобы она была раскрасавицей — вот уж нисколько. Не дородна, не грудаста, а, напротив, совсем тоща; щеки не пухлы и не румяны, губы не сердечком, лоб слишком высок, глаза продолговаты (раскрасавице положены круглые). Но когда Дмитрий увидел это скуластое, рассерженное чем-то лицо, его будто толкнула некая сила — не назад, а вперед, так что бывший запорожский казак поневоле схватился за подоконник. Кто-то тряс его за рукав.
— Эй, очнись! Ты что, видал её раньше?
Алёшка смотрел на друга с подозрением и чуть ли не испугом. У Никитина едва нашлись силы отрицательно покачать головой.
— …Если б видал, запомнил бы. Такую-то… — прошептал он и тем выдал себя с головой.
Попов побледнел.
— Кто это с ней? — нахмурился Дмитрий на юношу. Наглец мало того что отворачивался, когда чудесная дева ему что-то выговаривала, но ещё имел дерзость кривить свою белую, неприятную физиономию. То есть, лицо-то у него было очень даже красивое, но именно это обстоятельство Никитину и показалось неприятным.
— Не бось, этот тебе не соперник. Брат её, недоросль.
Сказано было зло, враждебно. Спохватившись, Митя посмотрел на товарища. Тот ответил тяжелым взглядом. Помолчали. Наконец, Дмитрий опустил глаза и тихо молвил:
— Ты прав. Лучше девы на свете нет. Но я твоему счастью не помеха. Я был бы пёс бесчестный, коли бы встрял. Ты первый её нашёл, ты жених…
Тяжело дались ему эти слова, но были они окончательными. Алёша это сразу почувствовал и успокоился.
— Ну то-то.
Разговор меж братом и сестрой закончился тем, что невежа вовсе от неё отвернулся, а прекрасная дева, гневно топнув ножкой, пошла в дом.
— Кровь сильно видно? — спросил Попов, оглядывая перед кафтана, весь в тёмных высохших пятнах. — Эх, нехорошо…
Никитин тоже наскоро поправил свой кунтуш, отряхнул рукавом пыль с сапог.
Внизу, под лестницей, появилась хозяйка, и гвардии прапорщик принялся выписывать замысловатые выкрутасы ногами и руками, будто Петрушка на веревочках.
— Это я, Алексей Попов! Счастлив лицезреть! — воскликнул он, застывая в изящной позитуре: правая рука прижата к груди, левая на рукояти шпаги, ноги приставлены носок к каблуку.
— Узнала, как не узнать, — раздался звонкий, безо всякой девичьей застенчивости голос. Странные слова сопровождались не менее странным смехом.
Митя несколько удивился. Чудно жениху себя по имени называть, будто напоминая, а невесте уверять, что она его отлично узнаёт. Может, приврал Лешка и никакой он пока не жених?
