знакомым. Все сказали бы, что Тревис спятил, и отчасти он догадывался, что и впрямь сходит с ума, но…
Голубь был тот же самый.
Тревис удивленно наблюдал за ним, а на следующий день принес хлеба и накрошил на подоконник. Он то и дело поглядывал в окно, ожидая появления голубя, но тщетно. Следующие несколько дней отсутствие птицы угнетало Тревиса. Иногда он утешал себя мыслью, что голубь прилетел их навестить и удостовериться, что Тревис по-прежнему рядом с Габи. Или напомнить, что надежда умирает последней. Или сказать, что он сделал правильный выбор.
Сидя на крыльце и думая обо всем этом, Тревис удивлялся, что может смотреть на своих счастливых дочерей и разделять радость. Он успел забыть само ощущение благополучия. Ощущение, что в мире все хорошо. Может быть, появление голубя знаменовало перемены в их жизни? Задумываться о знаках и приметах свойственно человеку, и Тревис понимал, что будет всем рассказывать эту историю до тех пор, пока жив.
Вот что случилось: утром, на седьмой день после появления голубя, Тревис работал. В одной палате его дожидался больной кот, в другой — щенок добермана, которого привели на прививку, в третьей сам Тревис накладывал швы нечистокровному лабрадору, который распорол лапу, продираясь сквозь колючую проволоку. Он закончил, затянул узелок и уже собирался рассказать владельцу, как следить за ранкой, когда в палату без стука вошла медсестра. Тревис удивленно взглянул на нее.
— Звонит Элиот Гаррис, — сказала та. — Хочет с вами поговорить.
— Вы можете сами ответить? — спросил Тревис, глядя на собаку.
— Он говорит, это срочно.
Тревис извинился и попросил медсестру закончить за него. Зашел в свой кабинет, закрыл дверь. На телефоне мерцал огонек — Гаррис ждал на линии.
Сейчас Тревис уже не был уверен в том, что именно он ожидал услышать. Когда он поднес трубку к уху, его посетило зловещее предчувствие. Элиот Гаррис впервые позвонил ему на работу. Собравшись с силами, он нажал кнопку.
— Тревис Паркер слушает.
— Доктор Паркер, это Элиот Гаррис. — Голос звучал бесстрастно. — Приезжайте в клинику как можно скорее.
Наступило короткое молчание, и миллион мыслей пронесся в голове Тревиса: Габи перестала дышать; наступило ухудшение; надежды больше нет. Он стиснул трубку, как будто надеясь остановить время.
— Как она? — наконец выдавил он.
Снова пауза. Совсем короткая. Впоследствии Тревис говорил, что это мгновение тянулось целую вечность. А потом Гаррис произнес два слова, которые заставили его уронить трубку.
Тревис выглядел очень, очень спокойным, когда вышел из клиники. По крайней мере так потом говорили ассистенты. Глядя на него, нельзя было догадаться, что случилось. Тревис миновал регистратуру, не обращая внимания на тех, кто там сидел. Все, начиная от персонала и заканчивая владельцами животных, знали, что его жена в коме. Восемнадцатилетняя Мадлен, дежурная, уставилась на него широко раскрытыми глазами. Почти вся клиника уже была в курсе, что позвонил Гаррис. В маленьких городках новости распространяются мгновенно.
— Пожалуйста, позвоните моему отцу и попросите приехать, — сказал Тревис. — Мне нужно отлучиться.
— Да, конечно, — ответила Мадлен. Она помедлила. — Все в порядке?
— Вы бы не смогли меня отвезти? Боюсь, я сейчас не в состоянии сесть за руль.
— Конечно, — испуганно сказала девушка. — Только сначала я позвоню, хорошо?
Пока она набирала номер, Тревис стоял как вкопанный. В приемной воцарилась тишина. Даже животные, казалось, поняли: что-то случилось. Голос Мадлен, разговаривавшей с его отцом, доносился откуда-то издалека. Тревис лишь смутно сознавал, где он находится. Только когда девушка повесила трубку и сказала, что доктор Паркер сейчас будет, Тревис пришел в себя и увидел страх на лице Мадлен. Молодая и неискушенная в жизни, она первой задала вопрос, который был на уме у всех:
— Что случилось?
На лицах отразились сочувствие и забота. Большинство клиентов знали Тревиса много лет, некоторые — с детства. Кое-кто, в основном персонал, успел подружиться с Габи, и после аварии они — по крайней мере мысленно — оплакали ее. Это их не касалось — и все-таки касалось, потому что Тревис вырос в Бофоре. Оглядываясь, он видел в глазах людей не просто любопытство, но что-то сродни любви. Он не знал, что сказать. Он сотни раз воображал этот день, но сейчас в голове было пусто. Тревис слышал собственное дыхание. Если сосредоточиться, можно было даже расслышать, как бьется сердце. Его мысли витали слишком далеко, чтобы ухватиться хотя бы за одну, не говоря уже о том, чтобы перевести в слова. Тревис не знал, что делать. Правильно ли он понял Гарриса, или это сон? Может быть, он ослышался? Он прокрутил в памяти разговор, ища скрытый смысл, пытаясь нащупать за словами реальность, но, невзирая на все усилия, не в состоянии был собраться и ощутить полагающиеся случаю эмоции. Ужас мешал ему чувствовать что бы то ни было. Позже Тревис будет говорить, что как будто балансировал между невероятным счастьем и величайшей скорбью, застряв где-то посередине и зная, что одно неосторожное движение — и он упадет.
Он ухватился руками за стол, чтобы не потерять равновесия. Мадлен подошла, звеня ключами от машины. Тревис оглядел приемную, посмотрел на девушку, затем уперся взглядом в пол — а потом поднял глаза и одними губами произнес то, что услышал по телефону несколько секунд назад:
— Габи очнулась.
Двадцать минут спустя, не менее тридцати раз сменив ряд и трижды проскочив на красный свет, Мадлен остановилась у входа в клинику. Тревис за время поездки не произнес ни единого слова — только улыбнулся в знак благодарности, когда открыл дверцу машины.
Он волновался и был возбужден свыше всякой меры. В то же время Тревис не мог избавиться от мысли, что не так понял Гарриса. Может быть, Габи очнулась всего на мгновение, а затем снова впала в кому; может быть, кто-то принял желаемое за действительное. Может быть, Гаррис имел в виду лишь какое-то неопределенное улучшение. Голова у Тревиса, когда он шагал к дверям, кружилась от надежды и отчаяния.
Элиот Гаррис ждал его и казался куда более сдержанным, чем Тревис мог вообразить.
— Я уже вызвал терапевта и невролога, они приедут через несколько минут, — сказал он. — Пойдемте в палату.
— С Габи все в порядке?
Гаррис, почти посторонний человек, положил руку ему на плечо и легонько толкнул вперед.
— Ступайте, — сказал он. — Она вас звала.
Кто-то открыл перед Тревисом дверь — он даже не понял, мужчина или женщина. Тревис вошел и поднялся по лестнице — чем выше он поднимался, тем слабее становился. На третьем этаже толкнул дверь и увидел медсестру и санитара, которые как будто ожидали его. По их взволнованным лицам Тревис догадался, что служители, наверное, наблюдали за его приездом и теперь хотели рассказать, что случилось, но он не остановился, и они промолчали. Еще шаг — и у него едва не отказали ноги; Тревис на мгновение прислонился к стене, чтобы не упасть. А потом двинулся к ее палате.
Вторая комната слева. Дверь была открыта. Подойдя ближе, Тревис услышал негромкие голоса. На пороге он задержался и подумал, что стоило хотя бы причесаться. Впрочем, какая разница? Он вошел в палату, и лицо Гретхен просияло.
— Я была в больнице и случайно узнала… Я просто не могла не приехать…
Тревис почти не слышал медсестру. Он видел только Габи, свою жену, которая лежала на больничной кровати. Она, кажется, не вполне понимала, где находится, но ее улыбка сказала Тревису все, что он хотел знать.
— Я знаю, вам нужно о многом поговорить… — продолжала Гретхен.
— Габи? — прошептал Тревис.
— Тревис… — хрипло отозвалась та. Ее голос стал сиплым и ломким, но все равно — это был голос Габи. Тревис медленно шагнул к кровати, не сводя глаз с жены. Гретхен попятилась и тихо прикрыла за
