ей удавалось «читать» только тех людей, которые владели теми или иными предметами, попадавшимися ей в руки. Мертвых людей. Умерших давным-давно. Так почему же она «прочла» этого вполне живого, дышащего мускулистого жеребца, на сто процентов состоявшего из тестостерона? Этого бога во плоти, зачем-то спустившегося на землю и напялившего на себя черную футболку, которая, надо признать, сидит на нем безупречно?
— Ты владеешь замком в одиночку? — спросила Хармони, чтобы убедиться в своей догадке. — И нет никаких совладельцев или родственников, которым принадлежит часть собственности?
— Это было бы слишком просто, — ответил Пэкстон. — Я бы с удовольствием переложил этот кошмар на плечи какого-нибудь родственничка. Ей-богу, каждый из них этого заслуживает.
Подозрения Хармони взяли верх над другими чувствами.
— Ты много времени проводил здесь, когда был ребенком?
— Чтоб ты знала, я здесь родился.
Святой астрал!
— А почему не в больнице?
— Меня угораздило появиться на свет, когда на улице бушевало то, что все журналы наблюдений назвали «метелью в сто часов» 26 февраля 1969 года. Буран был такой, что ураган бы обзавидовался. Так что у меня не было возможности доставить собственную мать на материк. А какое это имеет отношение к… — Пейджер Пэкстона подал признаки жизни, не дав ему договорить. — Прораб вызывает. — Он стукнул кулаком по кнопке «Вниз», и лифт остановился на втором этаже. У выхода Пэкстон повернулся к Хармони: — Стой, где стоишь.
— Гав! — отозвалась она и вышла из лифта.
Встав вверху лестничного пролета, она смотрела, как он бежит вниз по ступенькам, восхищаясь его пружинистыми, словно у пантеры, движениями и пожирая глазами крепкий зад, который наверняка не уступал в твердости его грудным мышцам. Сексапильный и очень привлекательный Ураган Пэкстон, дух которого так пропитал эту древнюю цитадель, что он стал ее личным горшочком золота[7], неожиданно врученным магией.
В ту же секунду, когда Пэкстон отпустил ее руку и ушел, Хармони поразилась тому, как долго позволила ему держать себя за руку, как будто это было в порядке вещей. Однако теперь ей казалось, что ее одурачили и что-то отобрали, а читать его стало сложнее, что, впрочем, неудивительно. Близость к предметам всегда давала ей возможность понять, какая энергетика от них исходит, а прикосновения к вещам проясняли тонкие флюиды, которые чувствовала Хармони. Именно прикосновения выводили на первый план образы, запахи, звуки. Флюиды положительные поднимали настроение и повышали тонус, отрицательные ввергали в депрессию, а иногда из-за них Хармони даже заболевала.
Вот почему единственными, кому она разрешала к себе прикасаться и кому доверяла безоговорочно, были ее сестры. Ровно до того момента, как в ее жизни нарисовался этот расцветущий Кинг-Конг.
Он прикасался к ней прямо здесь, в замке, сверху донизу пропитанном негативом. И Хармони не просто позволяла ему это делать — она получала удовольствие от прикосновения его кожи к своей и тонула в собственных ощущениях. Она хотела этого так, как жаждет воды путник, пойманный в ловушку в самом сердце выжженной солнцем пустыни.
Когда она успела так сильно поджариться, что высохла досуха?
Хармони ненавидела, когда к ней прикасаются. Терпеть не могла, когда ее таскают на руках и когда вторгаются в ее личное пространство. Когда-то отец говорил ей, что такого ужасного и постоянно орущего ребенка, каким была Хармони, наверняка еще свет не видывал. Но когда Пэкстон вынес ее из замка (причем дважды), а потом притащил обратно, ей пришлось заставить себя делать вид, что она с ним борется.
Его руки согревали. Мало того, Хармони была уверена, что его прикосновения могли превратить ее в пепел. Добавь он чуточку мужского внимания в эти прикосновения, и кто знает, какой ад они вдвоем могли бы устроить.
Как-то так вышло, что магический дар привел ее к этому мускулистому красавчику, который хранит свои секреты за семью замками и глаза которого не снились и самому Иисусу. К человеку, к которому Хармони тянуло не меньше, чем его — к ней, пусть он никогда и не признается в этом ни самому себе, ни тем более ей.
Она видела в нем настоящего мужчину в каждой черточке — в лихом изгибе черных бровей, в лучиках морщинок от смеха вокруг глаз, которые, кстати говоря, вызывали ее искреннее удивление, не говоря уже о том, что казались ей просто мегасоблазнительными. Такие, как Пэкстон, играли главную роль в сексуальных фантазиях каждой женщины на земле, и Хармони не была исключением. У таких недосягаемых, излучающих мощную сексуальность мужчин было заключенное в камень сердце, а вокруг них — их собственными руками воздвигнутые непробиваемые стены, которые кричали неоновым светом «Эмоционально не доступен!»… Он был зверем, которого мечтает приручить любая женщина.
Не прошло и пяти минут, как Пэкстон снова оказался наверху и встал в позу, которая ясно говорила о том, что он взял себя в руки и держал в узде свои эмоции. Перед Хармони стоял настоящий сержант- инструктор по строевой подготовке, сменивший по одному приказу человека, который вышел из себя из-за того, что почувствовал нечто такое, чему не мог найти название. Но внутри него бурлил настоящий кипяток, и Хармони с удивлением поймала себя на мысли, что хочет найти в себе то же самое — такую же неуемную сексуальную силу, которая была в нем и которую он так успешно скрывал от всех, кроме нее. Надо признать, скрывал он действительно успешно, потому что весь его вид источал чистое презрение, пропитавшее атмосферу вокруг.
— Так кто ты такая? — холодно спросил Пэкстон.
Тот же вопрос Хармони хотела задать ему, когда наткнулась на кирпичную стену вокруг его сердца.
Вздрогнув, она сложила руки на груди. «Читать» его не было самым приятным и спокойным занятием в ее магической жизни.
— Я уже говорила. Меня зовут Хармони Картрайт. Мы с сестрами владеем антикварным магазином «Бессмертная классика» на Пикеринг Уорф[8] в Салеме. Я закупщик. Старый замок, старая одежда, улавливаешь связь? За спрос ведь денег не берут. Так как? Мне все-таки дадут возможность посмотреть, есть ли здесь что-то полезное для меня?
Из принципа, который соответствовал его представлениям о самозащите, Пэкстону хотелось ответить «нет», и Хармони прекрасно это понимала, но он всем нутром презирал человеческую слабость, особенно свою собственную. Он в сотый раз уставился на ее топ, и на этот раз что-то в словах «Я обладенная и горжусь этим!» заставило его нахмуриться.
Ее грудь определенно отвлекала Пэкстона, и этот факт его очевидно раздражал. Хотя Хармони и побаивалась того, что может «читать» его, ей нравилось, что ему приходится тратить время на то, чтобы обдумать, что именно и как он хотел с ней сделать.
Просто ужас какой-то! Их обоих влечет друг другу, но она знает о том, что это взаимно, а он — ни сном, ни духом. Причем ей хочется дать выход этому влечению, а он борется с ним. Ох уж эти возможные и невозможные возможности…
Хармони знала, что он позволит ей остаться, потому что был на редкость упрямым. Ну, и еще потому, что она превратила его либидо в кипящий котел эйфории. Возбуждаясь все больше и больше, сержант с трудом переживал момент неожиданной и нежелательной вспышки страсти, но его тело активно и вполне эффективно боролось за независимость от мозгов.
Радуясь своей способности поставить этого жеребчика на колени (к расцветущему сожалению, только фигурально выражаясь), Хармони посмеивалась про себя, но понимала, что нельзя позволять внезапно обретенной власти затуманить голову. Потому что, кроме мощнейшего возбуждения, Пэкстон чувствовал смущение и раздражение, к тому же еще и решил во что бы то ни стало отрицать охватившее его сексуальное напряжение и придушить его как можно скорее.
«Можно подумать, я бы дала ему возможность попробовать все эти штучки на мне», — подумала Хармони, но в душе горячо хотела получить шанс приручить его.
Ну что ж, решительности ей тоже было не занимать. И хотя ей очень и очень хотелось уложить его в постель, тоже чисто из принципа, чтобы показать ему свой характер, Хармони вынуждена была признать, что обжигающая связь между ними была порождена исключительно платьем и кольцом, или чем-то еще,
