рассказал после того, как мы остались наедине, потому что Вим деликатно оставил нас на границе деревни.
– Заверни, – сказал я Дитмиру, бросив рулон полиэтиленовой пленки.
Тело было уже в плохом состоянии – я не хотел, чтобы Сэма кто-то увидел в таком виде. Я помнил его живым, навсегда запомню умирающим, в тот момент, когда он толкнул к машине раненую Дрику и упал, пробитый пулями. А таким, как теперь, я его помнить не хочу. Не нужно мне этого.
Дитмир сейчас больше напоминал зомби, провалявшегося в грязи не одну неделю, чем человека. Впрочем, человеком он и не был никогда, разве что в невинном детстве. От него смердело, слой грязи и гнилья покрывал его с головы до ног так, что даже лицо разглядеть было сложно. Он завернул тело Сэма в пластик, взвалил его на садовую тачку, которую мы тоже прихватили из теплицы.
– Вези, – показал я ему направление.
Он покорно подхватил ручки и толкнул тачку по дорожке. Я шел следом, метрах в пяти, не сводя с него ствола автомата. По глазам Дитмира я видел, что он подумывает о последнем броске с лопатой на меня, но браслет на ноге и расстояние заставляют передумывать. А мне надо, чтобы он довез Сэма туда, где он будет похоронен, – нет мне смысла убивать его сейчас, вот и не стал его провоцировать даже малейшей надеждой на успех.
Потом албанец шел с тачкой по дороге, а я ехал следом. Шел он уже трудно, устал и сбил ноги в кровь, но пока еще держался. Пока шли из деревни, нас отовсюду провожали взглядами. Местные, военные – все смотрели вслед, но никто не сказал ни слова.
Дитмир толкал тачку с телом Сэма до моста, потом катил ее к тепличному комплексу – тому, где я похоронил Дрику. Я даже застрелил нескольких зомби, попавшихся на пути, чтобы не мешали похоронам. Пусть убийца позаботится об убитом.
Ноги албанца оставляли кровавые следы на асфальте, я даже забоялся того, что по ним нас найдет какой-нибудь мутант, но этого не случилось. Могилу Дрики никто не обнаружил и не осквернил, сюда шиптары не добирались, похоже. А может быть, им было все равно. Дитмир выкопал рядом вторую могилу – для Сэма. После того как он углубился в землю достаточно, так, что голова едва была видна, я сказал:
– Хватит, вылезай. Только лопату сначала выбрось.
Лопата упала у моих ног. Выбирался он с огромным трудом, но помогать ему я не стал. Когда он встал возле ямы на четвереньки, я ударил его лопатой по голове, плашмя. Звук был как по бревну, албанец упал лицом в грязь. Сознания он не потерял – бил я не очень сильно, но все равно сопротивляться уже не мог: тут уже все наложилось – усталость, боль, страх. Его как парализовало.
Пошарив в подсумке, выудил из него две пары одноразовых наручников, заранее прихваченных у Вима, быстро стянул ему руки за спиной и ноги в щиколотках, затем оттащил в сторону.
Я не мог доверить албанцу права опустить тело Сэма в могилу, все сделал сам. Затем посидел на ее краю, глотнул коньяку из фляжки, прихваченной на «Проныре».
– Хотел ты перед смертью Европу посмотреть, а вышло вот так, коряво, – сказал я ему. – Надеялся и дальше ехать с тобой, а не вышло совсем. Жаль, что вот так все… через сколько проблем прорвались, а тут… Эх, да что говорить. Прости меня, в общем, за то, что не смог помочь, не смог защитить, – ты нас защитил, не твоя вина, что с Дрикой так вышло. Что мог ты сделать – сделал. Вечная тебе память.
Встал и взялся за лопату. И вскоре рядом с крестом Дрики появился еще один крест.
Постоял над могилами, вспоминая. Видел их словно живых – Дрику с ее постоянно лезущими в глаза волосами, Сэма с его вечно ироничным взглядом… все, тут я с ними совсем расстанусь. Они останутся здесь, в мокрой голландской земле, а я поеду дальше. Мне надо домой, я туда еду. Только вот одно дело осталось…
Я обернулся к Дитмиру, встретился с ним глазами. Вот теперь ему было страшно по-настоящему – я даже слышал, как у него зубы стучали. Он понимал, что все, край, вот и смерть. Нехорошая смерть. Все, именно сейчас я делаю этот самый шаг, после которого обратного хода нет. И жить мне с этим всегда. И хрен бы с ним, переживу.
Подтащив пленного к машине, бросил, открыл заднюю дверь. Вот он, моток нейлонового шнура, в пластиковом пакете, валяющемся на полу, его мне и нужно. Один конец к фаркопу привязал, затем наступил ботинком на ноги неожиданно задергавшегося и заоравшего Дитмира, захлестнул петлей его щиколотки, жестко стянул, изо всех сил, упираясь ногой.
Повернулся к нему, столкнулся с ним взглядами опять. Глаза безумные, трясется, я даже не сразу понял, что он не просто повизгивает, а говорит, быстро-быстро говорит, какой-то невероятной, бешеной скороговоркой:
– …лучше так убей, а? Ну пожалуйста, что тебе стоит? Выстрели, а? Не надо этого делать, я же вижу, что ты что-то плохое придумал…
Дослушивать я не стал – уселся за руль. Двигатель завелся, привязанный албанец заорал как резаный, пока еще от страха. А затем я включил передачу и поехал. Я почувствовал, как натянулась веревка и машину слегка дернуло. Первая передача, вторая… авось доедет, не сотрется начисто, мне бы он еще живым нужен. Он сейчас
Крики прекратились быстро, но он был жив – я видел это в зеркало. Да и ехать нам недалеко: метров триста до живых кварталов отсюда, а нам как раз туда.
Мутно-прозрачные стены теплиц, ограждавшие дорогу с обеих сторон, раздвинулись, и сразу за ними потянулись живые дома. Я начал что есть дури давить на клаксон и орать в открытое окно:
– Подъем! Подъем, твари неживые! Не трону, давайте сюда! Бегом, скоты, бегом! Завтрак, всем завтрак на халяву!
Зомби в городке были – до конца его не дочистили. Вот из-за угла показалась худая грязная девчонка с подогнутой ногой, вот человек в изодранной полицейской форме, с разорванным горлом, вон ковыляющая собака… уже достаточно, много и не надо: дольше помучается – толпа бы его сразу разорвала.
Остановился. Распахнув дверь, выскочил наружу. Дитмир был весь в крови, бок и руки разодраны до выпирающего кроваво-грязного мяса, лицо залито слезами. Вот оно, вот именно слез я от него и хотел.
– Пристрели! Пристрели! – орал он на английском, время от времени сбиваясь на родной.
– Обойдешься, – ответил я, просто отцепив шнур от фаркопа и бросив его на землю. – Бывай, привет семье.
Это я сказал уже по-русски. А потом сел в машину и уехал. Смотреть не хотелось: и так все было ясно. Что надо было, то и сделал.
14 июня, четверг, вечер. Окрестности деревни Кааг
К удивлению моему, в середине дня на мою базу приехал Вим со своими вахмистрами. Совершенно неожиданно: я даже за пулемет схватился, услышав двигатель. Стрелять, правда, не стал, скорее обрадовался – все равно бездельничал, сидел в кресле с котом на коленях и смотрел в стенку.
– Ты… все сделал? – спросил Вим у меня осторожно.
– Да. Все мертвецы похоронены так, как этого заслужили, – ответил я. – Кофе хотите?
– Давай.
Я поставил кофейник на огонь, пригласил всех садиться.
– Едешь в Мюйден? – спросил Вим.
– Завтра подъеду, – ответил я.
– А почему не сегодня и не с нами? – вроде как удивился он. – Безопасней. Колонна в ту сторону вечером пойдет, можно присоединиться. Много брони, много солдат – чем плохо?
– Да планы у меня еще, – честно сознался я. – Кстати, поможете? Использовать вас – так уж до конца, на всю наглость.
– А что нужно? – спросил ротмистр.
– Мне надо «ивеко» перегнать в Мюйден, чтобы он там меня дождался, – ответил я. – Надо закачать солярку из пожарной машины в бочки и загрузить в кузов. И еще мне нужно добыть большую лодку, откуда-нибудь отсюда, и перегнать вон туда, прямо к берегу.
– А лодка тебе зачем? – немного удивился Бастиан.
– Пригодится, – ответил я, решив всей правды не открывать. – Там на ней поживу – все дешевле, чем за гостиницу платить, ну и вообще есть планы… – я неопределенно покрутил рукой, – …только еще сам их толком не продумал, – но лодка лишней не будет.
