— Кто же не знает знаменитую певицу Евгению Потоцкую-Шувалову? — улыбнулась Ксения. — А я, тем более, давний любитель оперной музыки.
— Неужели меня еще помнят? — вздохнула бывшая примадонна. — Дай Бог, чтобы помнили хотя бы мою дочь. А мне уже пора на тот свет.
— Напрасно вы так, Евгения Константиновна. Такие сердечные приступы в вашем возрасте — дело обычное. Они сейчас даже у гораздо более молодых людей — не редкость, уж я-то знаю, я… у меня подруга — врач.
— И как вы оказались рядом со мной, деточка? Я поначалу приняла вас за ангела.
— Ну, какой из меня ангел, — рассмеялась Ксения. — Я оказалась здесь, потому что шла именно к вам. Разве вы не помните, что я звонила, договаривалась о встрече? Меня зовут Оксана Радченко, я журналистка из Полтавы, хочу взять у вас интервью. Теперь вспомнили?
Евгения наморщила лоб и растерянно покачала головой.
— Вы знаете, Оксана, у меня после Мариночкиной смерти такие провалы в памяти, что я иногда кажусь сумасшедшей. Но это не так, я в здравом уме. Пойдемте ко мне, побеседуем за чашкой чая.
Ксения с чувством душевного трепета вошла в квартиру, где каждый предмет напоминал об ушедшей славе. Трехкомнатная квартира Евгении Потоцкой не обновлялась со времени смерти ее мужа, но, тем не менее, она еще выглядела добротной. Мебель красного дерева, лепные украшения на потолке, паркет, «шаляпинские» обои, тяжелые бархатные шторы — все было выдержано в подчеркнуто старинном стиле, и это придавало квартире особое обаяние. Стены были увешаны картинами и фотографиями, а все столики, полочки и ниши уставлены различными вазочками, статуэтками и прочими сувенирами. Ксения обратила внимание, что ценность всех этих вещей заключена не в их дороговизне, а в художественном исполнении или знаменитом имени дарителя. И еще она подумала, что нелегко поддерживать чистоту в такой квартире, особенно, если хозяйка — пожилая и больная женщина.
— У вас не квартира, а прямо музей, — сказала она, восхищенно оглядываяь по сторонам.
— А я и хочу, чтобы после моей смерти здесь был музей Потоцких-Шуваловых, — заявила бывшая примадонна. — Я уже и завещание такое составила. И Алеша не возражает. Некоторые вещи перевезем сюда из Марининой квартиры. Мы ведь кое-что сделали для русской культуры, верно? Особенно Марина. Ее когда-то так любили зрители…
— Да, она была и моим кумиром. Я до сих пор жалею, что не попыталась с ней познакомиться. Знаете, всегда было как-то неловко навязываться к таким известным людям. Ведь Марина Андреевна была, как сейчас принято говорить, культовой актрисой. Честно скажу, я напросилась к вам именно для того, чтобы услышать о ней. Я не хочу повторять штампов желтой прессы, мне нужен образ настоящей Марины Потоцкой.
— Правильно, деточка, по справедливости надо бы судить тех писак, которые обливали Марину грязью. Но по жизни лучше всего — просто их не замечать и презирать, потому что для них суды и скандалы — это хлеб насущный.
Ксения подумала, что старушка иногда рассуждает не только здраво, но и весьма реалистично. Вспомнив о законах гостеприимства, Евгения собралась было на кухню готовить чай. Но тут в дверь позвонили, и она с восклицанием: «Наконец-то Ирина пришла!» заторопилась открывать подруге. Ксения отметила про себя, что бывшая примадонна, даже когда спешит или суетится, выглядит величаво.
Пришедшую подругу звали Ирина Карловна, она выглядела лет на пять моложе и значительно здоровей, чем Евгения Константиновна. Ирина Карловна в прошлом тоже была певицей, хотя и не такой знаменитой, как Потоцкая. Оставшись на старости лет одинокими, они трогательно заботились друг о дружке. Ирина Карловна организовывала быт Евгении Константиновны, а та, в свою очередь, поддерживала подругу материально, так как, благодаря внуку и родственникам за границей, имела больше возможностей. Два-три раза в месяц они наведывались в квартиру Марины, чтобы и там поддерживать порядок в перерывах между нечастыми приездами Алеши. Евгения Константиновна до гибели Марины была еще довольно активной, занималась общественной работой, вела курс вокала. К ней и сейчас наведывались бывшие ученики, помогали по хозяйству. Все это Ксения узнала из беседы за чашкой чая, приготовленного Ириной Карловной. Евгения Константиновна со вздохом заметила:
— Если бы не Ирина и не две-три моих бывших ученицы, — не знаю, как бы я управлялась в этой квартире. Они и порядок наведут, и белье в прачечную отвезут, и обед приготовят. А без них пришлось бы мне нанимать чужого человека. Или поселить квартирантов с условием, чтобы они за мной ухаживали.
— Да, уж квартиранты за тобой бы поухаживали, — скептическим тоном сказала Ирина Карловна. — Желающих на такую квартиру ты бы нашла, не сомневайся.
— Знаю, сама все понимаю, читала, видела по телевизору, — недовольно проворчала Евгения Константиновна. — Но только мою квартиру у меня уже никто не отберет. Я ее завещала под музей.
Ксения сказала, просто чтобы продолжить разговор:
— Да, в нашем государстве никогда по-настоящему не решалась проблема пожилых и беспомощных людей. Словно таковых не существовало, и ухаживать за ними не надо было.
— Ну, наша красавица Евгения, положим, и смолоду была беспомощна в быту, — с усмешкой заметила Ирина Карловна. — Но это такая уж общая черта имелась почти у всех русских аристократов. Вспомните, что многие наши поэтессы и артистки в трудные годы перебивались чаем с конфетками, вместо того, чтобы на эти же деньги накупить картошечки и крупы, да элементарно себе чего-нибудь сварить. Я даже думаю, что и революцию-то высшее сословие проглядело из-за своей непрактичности. Ну, это я так, гипотезы от скуки сочиняю, не обращайте внимания. — Ирина Карловна с улыбкой посмотрела на Ксению. — А что касается нашей примадонны, так ей, конечно, это парение над землей сходило с рук, поскольку Андрей Станиславович, царство ему небесное, никогда ее ни в чем не упрекал, исправно нанимал ей домработниц. Но хуже всего то, что она ведь и Марину ни к чему не приучила, а девочке потом тяжело пришлось, когда она попала в семью Голенищевых. Викторовы-то родители были людьми совсем иного склада: по-советски практичными и совершенно не деликатными. Наверняка, они и шпыняли Марину, и обсуждали ее в своем кругу. Она, конечно, это скрывала, чтобы вас с Андреем не расстраивать. Но в ее разводе с Голенищевым во многом виновата его домостроевская требовательность к быту, натолкнувшаяся на ее непрактичность.
— Ну, ты не преувеличивай, — слегка обиделась Евгения Константиновна. — Во-первых, Марина с Виктором почти с самого начала стали жить отдельно от его родителей, так что Раиса и Климентий не имели возможности Марину шпынять. А, во-вторых, моя дочь была приучена к быту лучше, чем я. Ты вспомни, как она, когда еще была подростком, училась у Дуни готовить, записывала рецепты.
— Дуня — это была ваша домработница? — догадалась Ксения.
— Да, — ответила за подругу Ирина Карловна. — Помню, у нее была такая смешная фамилия — Царапкина. Она служила у вас в шестидесятые годы, да, Женя? А сын у нее вором оказался, правильно? Как его звали? Герка или Генка… не помню.
— Дуня была хорошая женщина, честная и работящая, — вздохнула Евгения Константиновна. — А что сын вором оказался — так не ее вина. Он ведь был дитя войны. Она его от какой-то случайной любви прижила, когда работала в госпитале санитаркой. А потом — ремесленное, общежитие, улица. Испортился парень, а она и не заметила. Он ведь даже когда к ней приходил, ухитрялся кое-что из наших вещей украсть. И за это Дуне было особенно стыдно. А потом его где-то в универмаге за крупную кражу взяли, тогда и все остальные его подвиги выплыли наружу. Дуня плакала, переживала, мы с Андреем ее успокаивали, говорили, что верим ей, но она все равно не смогла у нее больше работать, стыдно ей было людям в глаза смотреть. Закваска у нее была народная, совестливая. Когда сына посадили в тюрьму, она уехала к своей матери в деревню — кажется, под Тулу. С тех пор ни Дуню, ни ее сына я не видела. Но всегда надеялась, что парень одумается, исправится.
— Это в наших-то тюрьмах? — скептически усмехнулась Ирина Карловна. — Но, слава Богу, больше тебе с такими субъектами сталкиваться не приходилось. У вашей следующей домработницы, кажется, вообще не было семьи.
— Да, но она была не такая добрая и умелая, как Дуня, — заметила Евгения Константиновна.
Ксения осторожно и как бы между прочим спросила:
— А Марине Андреевне тоже кто-нибудь помогал в домашней работе?
