машиной ведущего, а пытался предугадать каждый его последующий маневр. «Разворот, полупетля, крутой вираж вправо…»
Сережка начал нервничать. Он продемонстрировал все свое искусство: крутил медленные и быстрые бочки, боевые развороты, восьмерки, падал листом, но ведомый словно прилип к его хвосту, и оторваться от него не было никакой возможности.
— А с тобой дело иметь можно, — пробормотал наконец Сережка, напряженно думая, каким же все- таки способом ему лучше удрать от приятеля.
— Я весь мокрый, — признался Никита. Он догнал Сережку и помахал ему крылышками. — Лихо летаешь, но на вертикалях ты слабоват, на вертикалях, старик, тебе от меня и подавно не удрать.
Сережка промолчал. Никита не выдержал и громко рассмеялся.
Смех Никиты, видимо, задел Сережку за живое. Он понял, что так просто ему не уйти, и решился на крайний шаг — маневр, чреватый опасностью, рискованный, но рассчитанный и выверенный им до последнего сантиметра. И этот маневр не был жестом отчаяния, бессилия, легкомысленности, нет, он готовился к нему долго и упорно и сейчас видел в нем единственный выход из положения, победу, к которой он так стремился, и поражение противника.
Сережка рванул ручку на себя и, описав полупетлю, в каком-то нелепо искривленном пике со свистом понесся к земле. Никита, не ожидавший от друга такой прыти, чуть запоздал с маневром и, когда его машина устремилась вниз, «МиГ» Сережки сверкал в лучах восходящего солнца еле заметной точкой.
— Не уйдешь! — возбужденно крикнул Никита.
Его охватила страстная жажда боя, и вся воля и мысли сконцентрировались только на одном: не упустить, поймать в перекрестие прицела удирающий «вражеский» самолет. До земли оставалось не более шестисот метров.
Сережка, выйдя из пике, рванул свой истребитель в крутой разворот и на бреющем ушел влево. Никита понимал: промедли он хоть секунду — и ищи ветра в поле. Он включил форсаж и вдруг услышал:
— Сто пятый, я — «Горизонт»…
«Сто пятый» был позывной Бойцова, но что хотели ему сообщить с земли, Никита так и не понял, ибо в то же мгновение другая мысль, от которой мороз прошел по коже, вытеснила и отодвинула все происходящее на второй план и заставила лихорадочно искать выход из создавшегося положения. Сережка пролетел под высоковольткой, и Никита, который шел следом, ничего в данный момент, кроме этого прямоугольника, ограниченного двумя столбами и тонкой нитью проводов, сквозь которые ему предстояло проскочить, как через игольное ушко, не видел.
Командир эскадрильи подполковник Малышев возвращался на машине в штаб, как вдруг его острые глаза летчика заметили два пикирующих на дорогу истребителя.
— Подожди, — остановил он шофера.
Шофер затормозил. Малышев вылез из машины и, прикрыв ладонью глаза от солнца, бросил взгляд на увеличивающиеся с каждой секундой в размерах серебристые точки. Истребители, выйдя из пикирования, на бреющем пошли вдоль дороги.
— Стой! — не выдержав, заорал подполковник. — Провода!
Но было поздно. Первый «МиГ», полоснув по траве раскаленной струей выхлопных газов, со свистом промчался под высоковольткой и чертом ушел от земли, крутанув на наборе три великолепные бочки. Еще секунда — и он исчез. За ним — второй. Подполковник, сдвинув на затылок фуражку, с восхищением смотрел им вслед.
— Лихо! — сказал шофер.
— Лихо, — подтвердил Малышев. Вдруг его и без того тонкие губы решительно сжались, и он зверем метнулся в машину: — Гони!
— Куда? — растерянно спросил шофер.
— На аэродром!
…Никита зарулил на стоянку и только здесь в полной мере осознал, что они натворили: «Вышли из зоны — раз, под проводами — два и… Впрочем, и этого вполне достаточно… А у Татьяны сегодня последний экзамен… Ха-а-роший подарочек! Хоть на елку вешай!..» Он почувствовал неимоверную усталость, соль пота и горький привкус крови на прикушенных, словно чужих от напряжения губах.
Ашир Аширович быстро засунул под колеса колодки и, когда Никита спрыгнул на землю, привычно и знакомо цокнул языком.
— Цирк устроили?
— Цирк, — подтвердил Никита, метнув на Сережку злой, беспокойный взгляд. Тот, сидя на лавочке, дымил сигаретой. Ребята, окружившие его полукругом, молчали.
Заливался лишь жизнерадостный Леха Безуглов. Вытирая выступившие на глазах слезы, он похлопывал своего юного друга по плечу и беспрерывно вопрошал:
— Значит, под проводами?!
— Под проводами, — кивал Сережка.
— Так ты же мог всю нашу область без электричества оставить!
— А где Баранов? — спросил Никита.
— Там. — Ашир Аширович кивнул в сторону диспетчерской.
Никита подошел к ребятам. Алик, который чужие беды и неурядицы переносил так же болезненно, как и свои, тронул друга за плечо:
— Старик, не мучайся. Ну что такое пять нарядов вне очереди? Пять раз полы вымыть да в карауле ночку поторчать.
— А пятнадцать суток не хочешь? — сказал Леня, который во всем ценил пунктуальность и точность. «Точность — вежливость королей», — любил он повторять где-то вычитанную фразу. — Королей и летного состава.
— Едут, — сказал Миша.
К стоянке подъехал шахматпоклетчатый «газик» руководителя полетов Еремеева. Дверь с треском распахнулась, и из него с деловитой поспешностью выскочили Баранов и командир эскадрильи подполковник Малышев.
Баранов был мрачен и спокоен, и только яблоками раскиданные по лицу красные пятна говорили о том, какой немыслимый разнос учинило ему начальство. Зато маленький и юркий Малышев походил на потревоженную змею. Заложив руки за спину, он нервно пританцовывал, плотно пригнанная к короткой шее голова ходила в такт с туловищем, а расширенные, сухо блестевшие зрачки сверлили курсантов с такой неистовой яростью, что Никита, несмотря на жару, невольно поежился.
— Кто? — прошипел подполковник. Никита и Сережка, вздрогнув, вышли вперед.
— Они?
Баранов кивнул. Подполковник передернул плечами и брезгливо поморщился.
— Мазур, да?
— Так точно! — ответил Никита.
— Разрешите доложить, товарищ подполковник? — вытянувшись, спросил Бойцов.
Малышев ядовито улыбнулся и, изогнувшись, глянул Сережке глаза в глаза.
— О чем? Ты разве не знаешь, что за такие штуки гонят в три шеи? Не знал?! — взвизгнул он фальцетом. — Ты у меня всю жизнь на «кукурузнике» пахать будешь, поля дерьмом удобрять! Понял?
Сережка посерел, левое веко его непроизвольно задергалось.
— Нет…
— Что нет? — елейным голосом оборвал его подполковник. — Не понял? Хулиган воздушный!.. Сиять ремни! — вдруг заорал он, забыв, что ребята в комбинезонах. — Пятнадцать суток! Строгого!
— Пожалуйста, — проговорил дежурный офицер. — Прошу.
Ребята вошли в тесное помещение с низкими нарами, тускло освещаемое запыленной и зарешеченной лампочкой.
— Отдыхайте. — Офицер ушел.
Дверь гулко хлопнула, и наступила тишина. Жуткая тишина. У Никиты от непривычки даже заложило
