католической церкви (см. главу 6).
Но не все соседи семьи Карвахалов были убеждены в этом. Одну португальскую женщину звали Сусанна Галван[947]. Галван было пятьдесят лет, как можно предположить, она страдала от скуки. Больше всего она любила вмешиваться в дела других людей, а затем сплетничать о том, что удалось обнаружить. Поэтому семья осужденного еретика, живущая рядом, оказалась хорошей возможностью поразвлечься.
Сусанна Галван вскоре подружилась со служанкой Карвахалов — индианкой из племени чичимек из северных мексиканских пустынь. Она расспрашивала служанку о том, что пьют и что едят в семье Карвахалов. Соседке сказали, что никто из семьи не ест свинину или ветчину, что при приготовлении еды они используют оливковое масло, а не топленый свиной жир. Подобные действия в иберийских сообществах рассматривали в качестве доказательства того, что человек или его семья были не католиками, а тайными евреями или тайными мусульманами. Ни одна из этих религий не разрешает есть свинину.
Галван, возбужденная такой информацией, пробралась на кухню хозяйства семьи Карвахалов, чтобы собственными глазами увидеть, какой жир используется для смазывания сковородок.
Когда начался второй суд над семьей, Сусанна Галван дала показания. Она заявила, что всегда подозревала: семья Карвахалов продолжает вести иудейский образ жизни. В дополнение к кулинарным доказательствам, служанка из племени чичимек рассказала ей, что все Карвахалы одеваются в чистые одежды вечерами по пятницам, а лучшие свои наряды одевают по субботам, словно это какой-то праздник. Действительно, разве однажды в воскресенье сама Галван не видела, как Лианор, сестра Луиса-младшего, сидела на диванной подушке в черном бархатном платье, совершенно ничего не делая? Когда она увидела подобное безделье в обычный рабочий день (конечно, он совпал с еврейской субботой), соседка была крайне возмущена. Но свое волнение она скрыла под маской нравоучительства.
Читая документы судебных процессов, становится понятно: Галван потратила много времени, действуя в качестве бесплатного шпиона инквизиции. Она заметила, какого типа одежду носили Карвахалы, а также те дни недели, когда они надевали ее. Эта женщина сунула нос даже к ним на кухню. Так, благодаря скучающим людям, сплетникам и злым языкам, инквизиция создала заметную общественную службу. Теперь считалось не только законным наблюдать за своими соседями, но наблюдение превратилось в общественную обязанность. Это означало подтверждение веры.
Жителей сел и городов обязали сообщать обо всем, что покажется им не вполне соответствующим или противоречащим вере.
Способ, с помощью которого воздействовали на каждый аспект жизни в Мексике, был кратко обобщен всего через несколько лет после аутодафе 1596 г., на котором погибли Луис-младший, а также его сестры Изабелла и Лианор. В 1604 г. против Антонии Мачадо, внучки человека, «освобожденного» инквизицией, возбудили дело за то, что она носила шелковые одежды с золотой каймой [948]. Это было запрещено всем, кто имел кровную родственную связь с осужденным еретиком (см. ниже).
Можно лишь представить вполне оправданный скандал, возникший на выбеленных улицах Мехико, за чистотой которых следили африканские рабы и те ацтеки, которым посчастливилось выжить в эпидемиях. Шок оказался связанным не с геноцидом, в результате которого за столетие до того погибло до 95 процентов туземного населения[949]. Его причиной не стали ни искалеченные лица тех индейцев, которые выжили, перенеся заболевание, ни тяжелая работа на рудниках, ни рабство горняков. Нет, отвращение и оскорбление почувствовал каждый, шокированный поведением этой девицы из потомков «освобожденного» инквизицией, которая имела наглость появиться в шелках!
Трудно сохранить чувство меры. Сосредоточив внимание на одной или двух незначительных аномалиях, можно легко пройти мимо более крупных аномалий и пороков. Инквизиция, определяя норму (как всегда, с помощью религиозных терминов), внимательно следила за тем, чтобы неустанно преследовать в судебном порядке всех, кто допускал отклонения. Однако для определения нормы и соответствия стандарту все чаще использовали расистские термины. А значит, и потомки всех, кто допустил отклонения, тоже должны быть наказаны.
Это двойное отделение особых групп было несовместимым идеологически. Так вскрывались противоречия в иберийской психологии между консервативной средневековой точкой зрения, сосредоточенной на религиозных отклонениях, и точкой зрения рождающегося современного мира. А этот мир рассматривал различия с расистских позиций.
Как мы уже видели, инквизиция смогла охватить обе позиции. Чрезвычайно высокая способность гонителей к приспособлению предполагала, что это учреждение сможет менять лошадей с ловкостью чемпиона-жокея, обладающего инстинктом убийцы, которому предложили призовой заезд.
Но озабоченность ортодоксальностью может процветать только в том случае, если можно показать, что какие-то группы проявляют инакомыслие. Поэтому на рубеже XVI и XVII вв. навязчивая идея чистоты усилилась. Тщательно пережевывался каждый аспект повседневной жизни в поисках того, что можно считать ненормальным…
Между тем, пока на конкретных мексиканских примерах подробно рассматривалась повседневная жизнь, этим же занималась инквизиция и в Португалии, и Испании. Но в заморских колониях трибуналы навязывали ортодоксальность иного типа, внушая более широкие европейские идеалы.
Для португальской инквизиции в Гоа и в Африке отказа от ношения одежды в португальском стиле становилось достаточно для преследования людей. В 1585 г. генеральный совет трибуналов в Португалии приказал инквизиторам в Гоа «возбуждать дела против христиан, которые жили на земле неверных и одевались по образцу неверных, словно они стали вероотступниками и отреклись от святой веры, даже если не имеется доказательств, что они совершают обряды и церемонии неверных». Доказательство вероотступничества было основано на том, что они «переходили на их одежду, отличающуюся от христианской»[950].
В 1619 г. Мануэла да Силву бросили в тюрьму города Кашеу (на территории современной Гвинеи- Бисау) в соответствии с законами инквизиции. Единственная улика против да Силвы, родившегося в Малакке, заключалась в том, что хотя он и заявлял, что является христианином, его видели в необычном наряде в городе Бугуэндо и в соседнем Бичаншоре (совр. Зигиншор в районе Казаманс на юге Сенегала). Он был одет «как местный чернокожий», в бубу (халат). В носу он носил кольца. Затем его отправили из Кашеу в тюрьму Рибейра-Гранди на островах Кабо-Верде, где когда-то жил будущий губернатор Нового Леона Луиш Карвайал. Потом нарушителя депортировали в Анголу[951]. (В 1562 г. именно в Бугуэндо Местре Диогу разыграл провокационный фарс, направленный против Франсишку Жоржи, дяди Луиша де Карвайала; см. главу 8).
Понятно, что подобные обвинения могли появиться только в том случае, если членов общества подстрекали следить за «аномалиями» даже в таких далеких местах от Португалии, как Гоа и Гвинея-Бисау. Пока португальские власти значительно слабели в Эстадо-да-Индиа в конце XVII века (так как Португалия вела долгую войну за независимость с Испанией в период с 1640 по 1668 гг.)[952], власть инквизиции по-прежнему сохраняла свое влияние.
Одним из главных преступлений, которое трибуналы преследовали в Гоа (в особенности, с середины XVII столетия и далее), стало «колдовство» тайных индуистов, которые были обращены в христианство. Для успешного выявления подобного преступления требовались подробные наблюдения за повседневной жизнью, чтобы выявить еретические практики. Это была та территория, на которой, как в 1619 г. сообщал французский путешественник Пирар де Лаваль, «инквизиция свирепствовала больше, чем в Португалии»[953].
В Бразилии, как и в Гоа, португальская инквизиция особенно озаботилась колдовством. Для разоблачения суеверных предрассудков и практик тоже требовалось детальное наблюдение за поведением людей. «Колдовство» были особенно распространено вначале XVIII столетия, когда в Бразилии самым известным амулетом стал «болса де мандинга». В этих мешочках часто находились куски мрамора, шестиконечные звезды или листы бумаги, покрытые кабалистическими знаками. Те, кто носили амулеты, очень дорожили ими. Говорили, что они защищали от ножей и пуль[954] . Бразильские рабы, которые жили в Лиссабоне, тоже пользовались ими. В 1730-31 гг. инквизиция рассматривала три дела, связанных с ними[955].
В пестром мире колоний суеверные предрассудки и некатолические обряды были развиты в
