наверное, испытывает животное, чувствуя себя выслеженным начинающейся охотой. И ощущение опасности, и боязнь быть пойманной, и странное, почти эротическое возбуждение от погони— все вдруг разом сливается в этом напряженном волнении. В конце концов один из ребят неизощренно полюбопытствовал:
— Извините, девчонки, вы на каком языке говорите?
— На русском, — без тени кокетства, так что безразличие и мелонхолия полностью смешались в интонации, ответила моя подружка.
— А почему не на английском? — попытался развернуть разговор настойчивый ухажер.
— А мы о вас говорим, — игриво перехватила я ниточку безвкусного обмена фразами. Впрочем, особенно игриво не получилось.
Тем не менее ребята сразу оживились, будто прозвучал трубный сигнал «в атаку».
Значит, сплетничаете, — подхватил другой парень.
— Смотри, Стив, как девчонки здорово устроились, сами отлично понимают всех вокруг, тогда как их разговор нам с тобой абсолютно недоступен. Получается, что у них перед нами очевидное преимущество, — сказал один из ребят.
Я согласно улыбнулась этому, в общем-то, правильному замечанию и сказала примирительно:
— Нам никакого преимущества не надо, мы не конкурируем здесь ни с кем. Хотя, конечно, это и есть настоящее уединение. Именно так я понимаю уединение, — и, посмотрев на ребят и заметив, что они не очень врубились, о чем это я, добавила снисходительно: — Я понимаю настоящее уединение как возможность быть при желании непонимаемой там, где ты понимаешь все и всех.
Один из ребят улыбнулся и сказал деланно-завистливым тоном:
— Вот бы нам так, — и, становясь более серьезным, добавил: — А сложно выучить иностранный язык с нуля и до нормального уровня?
— А его нет, нормального уровня, — возразила я и увидела, что они опять не поняли. — Видишь ли, язык — это бесконечность, это как Вселенная, поднимаешься на один уровень, а над тобой еще один, переходишь на него, а над тобой новые уровни. И как бы высоко ты ни поднялся, над тобой по-прежнему бесконечность.
Катька все это время сидела молча, справедливо полагая, что объяснять что-то этим мальчикам совершенно необязательно, и с величественным равнодушием рассматривала то бокал с вином, который держала, то свои удлиненные холеные ногти, лениво бросая взгляды ни на кого конкретно, а так, на окружение, но я-то знала, что несколько изящных колкостей уже приготовлены ею и для наших простоватых ухажеров, и для меня самой. Эта Катькина расслабленная поза сразу отрезвила меня, и я поняла, что говорю слишком серьезно в обществе, где никто к серьезности, не готов, и, поняв это, широко заулыбалась, завертела головой, легонько захлопала в ладоши, как бы призывая к вниманию, и громко- затараторила:
— Хотите, расскажу смешную историю, как раз про язык, в смысле, языковую, ну, как раз про то, о чем мы говорили? —и обвела взглядом комнату, ожидая поддержки.
Поддержка последовала — от кого кивком головы, от кого взглядом, а от Марка — все та же улыбка, только, может быть, более внимательная.
— Значит, так, — выпендрежно начала я, — история длинная, займет время, и пусть никто, пожалуйста, меня не перебивает, а то я запутаюсь. Так вот, — я набрала побольше воздуха, — у меня есть приятель Лио, это по-новому, а раньше Леней звался. Ты, Катя, его, наверное, знаешь, он когда-то, скажем так, ухаживал за мной и... — я выдержала кокетливую паузу, — как-то зазвал меня в казино, в Коннектикут. Значит, приехали мы туда, вошли в зал и обалдели. Я первый раз очутилась в казино, и Лио, как потом выяснилось, тоже. Ну, вы знаете, казино есть казино, куча всяких автоматов, всякие крупье во фраках с бабочками карты перемешивают, и народ с безумными от возбуждения глазами ходит от стола к столу, костяшками перестукивает.
Приятель мой, человек осторожный, рассудительный, денег на пустое занятие это выделил весьма ограниченно, но недостаток свой куркулевский с лихвой компенсировал горячим стремлением непременно их все просадить.
Сделали мы с ним кружок по немаленькому залу, и говорит он мне, что, мол, не понимает он ни хрена во всех этих автоматах и прочих рулетках, а знает он одну лишь старинную русскую игру «очко», которая, как выяснилось, пустила также корни и на казиношном Западе. Единственное, говорит мне Лио, надо бы мне правила в подробностях выяснить, а то, глядишь, не совпадут они с теми, знакомыми с детства, и пропадут все мои ограниченные средства понапрасну.
Посмотрели мы с Лио вокруг и видим, стоит невдалеке сотрудник ихний, казиношный, как и полагается, во фраке и бабочке, сам узенький такой, элегантный, холеный. Лио, будучи парнем, наоборот, широким и в плечах, и, вообще, с киевской, Киев — это город такой на Украине, — пояснила я не осведомленному в географии собранию, — с киевской уверенностью решительно направляется к нему и, как я слышу, интересуется на самом что ни на есть английском языке, правда, с примесью украинского гэканья, в чем, собственно, правила этой вот карточной игры. Чувак же элегантный, мало того что во фраке, так еще и отвечает, к полному неудовольствию Лио, хотя и с вежливой улыбкой, но с плохо Лио разбираемым британским акцентом.
Не знаю, зачем им потребовалось его из самой Британии выписывать, своих шулеров, что ли, в Америке не хватает. Ну, Бог с ним. Так, значит, стоят они оба, один с киевским, другой с йоркширским акцентами, и видно мне со стороны — не вполне они понимают друг друга, акценты мешают.
Но, повторяю, Лио парень настойчивый, я в этом потом сама убедилась, и позорного незнания приднепровских английских диалектов чуваку британскому не спускает, а все спрашивает: «А сколько у вас здесь кинг стоит?» — что означает: «Сколько очков за короля дается?»; «А сколько у вас здесь квин стоит?» — что означает: «Сколько очков за королеву?» Не думаю я, что фраза: «Сколько у вас здесь кинг стоит?» — является наиболее для казино грамотной, но понять Лио я лично запросто в состоянии, — не знал он, как вопрос свой нехитросложный по-другому выразить на не совсем еще поддающемся языке, а потому избрал простейшую магазинно-покупательскую форму.
Тем не менее ответы свои он получает и, понимаю я, начинает у них двоих контакт налаживаться. Но тут вдруг чувствую, что глаза мои непроизвольно расширяются, безумная улыбка начинает блуждать по отрешенному лицу, и боюсь я слово вымолвить, чтобы не спугнуть самого моего, может быть, счастливого за долгое время момента.
Потому что слышу я, как Лио, пытаясь спросить чувака: «А сколько у вас здесь туз стоит?» — вместо загадочного английского слова «эйс», означающего туз, употребляет куда более обиходное слово «эс», означающее, как мы все знаем, «задница». И понимаю я, что перепутал Лио эти два слова не по злому умыслу, а по той простой причине, что сложно различить такую на самом деле едва уловимую разницу уху, привыкшему к однозначному украинскому говору. И не то чтобы Лио не знал значение слова «эс», то есть «задница», но где-то слышал он раньше, что называли туза вроде бы как «эс», и даже подумал тогда с удивлением: не чудной ли этот английский язык, в котором слова «задница» и «туз» произносятся одинаково.
И вот спрашивает Лио узкоплечего и прочее чувака в бабочке: «А сколько здесь у вас стоит задница?» — искренне полагая при этом, что спрашивает: «А сколько здесь у вас стоит туз?»
Лицо у чувака в бабочке не то чтобы вытягивается, а скорее принимает форму сдавленного по бокам овала, и не понимаю я пока, то ли это от невыносимой обиды, то ли от еще неосознанной радости, и он, не веря услышанному, уточняет: «Простите, что вы сказали?» Лио, подвоха никакого не чувствуя, без тени сомнения в голосе вбивает непонятливому чуваку, что интересует его самый что ни на есть естественный для казино вопрос: «Сколько здесь у вас задница стоит?».
Смотрю я и вижу, что чувак вконец оторопел, и, как становится мне ясно теперь, готов согласиться забесплатно — непривычно ему еще за это мзду взимать. Единственное, что, по-видимому, смущает его, это бескомпромиссный напор Лио. «Простите?» — повторяет он, притворяясь, что не понял. Лио, надо сказать,
