что вылетела искра. Занялась пламенем пропитанная смолою пакля.
- Вперёд! - Вадимир ткнул меня в спину. - И достань меч. Надеюсь, Алан обучил тебя хоть чему-нибудь? Не знаю, на что способен наш король... Будем надеяться ты лучший мечник, чем он.
Двигаясь словно во сне, я обнажил клинок. Мне уже чудились кровавые отблески на лезвии. Я поспешил отвести взгляд.
Механизм второй двери работал гораздо медленнее, чем первой. Возможно потому, что одна была - просто ложной панелью, а вторая - составляла часть самой стены.
Король и его советник успели встать, пока каменная кладка плавно уходила в сторону. А я - рассмотреть их.
Изот был порядком пьян. Вращал шало глазами и встряхивал головой, будто силился прогнать наваждение.
Ллерий - он выглядел старше меня, значительно старше, хотя разница в возрасте была не так уж и велика. Возможно, свою роль сыграли бледная кожа, водянистые глаза и обширные залысины, грозящие полной потерей волос в самом ближайшем времени.
Он был так же высок, как и я. Но едва ли его можно было назвать стройным. Он сутулился. Под камзолом явственно обозначилось уже пивное брюшко. Он, однако, был более трезв, чем Изот. Я губкой впитывал все детали, не представляя себе, как это - я буду его убивать?
- Что происходит? - когда он сказал это, я уже видел только его лицо и ничего кроме.
Вадимир снова толкнул меня в спину, заставляя сделать шаг в комнату.
- Ваше величество, - я произнёс это так, будто бы сам был пьян, - ваше величество... - в голове что-то щелкнуло, и я отключился окончательно, удивленно слушал, как продолжаю говорить всё уверенней и уверенней, громко и с нажимом, - все дворцовые ворота заперты. Генералиссимус отправился в город. Готовится нападение на столицу! Вероломные отряды белгрских монахов по одиночке просочились в черту городских стен! Мы пришли, чтобы позаботиться о вашей безопасности!
- Ты что несешь? - кажется Вадимир рявкнул это одновременно с Ллерием. Я видел только стремительно трезвеющий взгляд короля.
- Вот! - с трудом оторвавшись от этих бледно-голубых глаз, я ткнул пальцем в окно.
Там, пересекая тёмное небо с первыми звёздами на нём, медленно падал на город, всё увеличиваясь и увеличиваясь в размерах, огненный шар.
- Дьявол! - Вадимир кинулся к окну, ударом руки выбил и стекло, и раму. Осколки зазвенели куда-то вниз, а рама повисла, болтаясь на одной петле. Послышались крики. Распахнулась дверь и комната наполнилась гвардейцами. Впереди стоял Алан.
- Нападение на столицу!
Я закрыл глаза, не представляя, кого мне благодарить и благодарить ли за то, что моя ложь оказалась правдой.
Глава 22.
Их выворачивало наизнанку. Всех троих. Им казалось, они умирают, не в силах обрести свою суть.
- Вперёд, дети мои, - сказала Топь, простирая руки над городом, и жители услышали её призыв. 'Пора!' - толкнуло каждого в грудь, и туго-скрученная пружина распрямилась, приводя в движение весь механизм.
Дозорные на Клыках, ещё не видя кораблей приближающейся армады, ещё не получив вестей из замка, тоже почуяли - 'пора!'. Медленно, натужно, с трудом поднимались тяжелые цепи - как раз вовремя, чтобы перебить киль первого вражеского судна, не просто остановить его, но пустить ко дну со всею командой, превратив в очередное препятствие на пути в город.
'Пора!' - подняла головы чернь, и первые камни полетели в окна покинутых хозяевами домов.
'Пора!' - десятник вольнонаемной дружины оглянулся на свой отряд и, оставив его ждать в тени домов, вышел к дворцовым воротам, стукнул рукоятью меча.
'Пора!' - вздрогнул весь город до последнего обывателя.
Младенец, оставленный без присмотра, вдруг перестал кричать. Всхлипнул и затих, чмокая губами, прислушиваясь к ночной тишине. Ни одна собака не брехала в округе.
Оглушающий скрежет цепи о днище корабля не заставил себя долго ждать.
Медленно, но неуклонно поднимающаяся, она подцепила его, приподняла чуть - мгновение он балансировал подобно канатоходцу, пока не опрокинулся, соскальзывая назад, переламываясь надвое. Раздался треск рвущейся обшивки, понёсся низко над водой, к городу, заставив приумолкнуть музыку в разливочных на берегу. В распахнутые двери по одному, по двое выходили люди, и скоро пристань была полна.
Ломаясь как хворост, трещали вёсла. Корабли, пробивая борта, налетали на огромные цепи, и те неохотно выгибались, натягиваясь. Дозорные на Клыках смотрели, не веря - ни собственным глазам, ни собственной удаче.
Первый крик в толпе - несвязный крик ополоумевшего от ужаса человека - совпал с появлением огромного огненного шара. Он поднялся медленно над водой, и понёсся, роняя ошмётки огня, к пристаням.
Палубная обслуга поторопилась, не рассчитала, ошиблась где-то, но огненный шар, выпущенный с одной из тяжёлых, а потому приотставших, барок, канул в воду у самого берега, чуть-чуть не долетев даже до причалов. Взметнулся столп брызг, расплылся огненным пятном и медленно, повинуясь прибою, начал наползать на берег. Языки пламени снизу лизали дощатые настилы пирсов.
Народ с воплями кинулся врассыпную. Бежали, не разбирая дороги, сшибая друг друга, и падая сами, не понимая, что уж следующий удар попадёт точно в цель - поразит город, самую его сердцевину.
Топь хохотала, глядя с вершины скалы на столицу - видя её всю, до последнего жителя. Толпы на площадях ещё минуту назад занятые пивом, мясом и потешными представлениями, качнулись в сторону доков. А в море, мечась по палубам уцелевших судов, белгрские монахи силились ещё сделать что-то, не понимая - битва проиграна, даже не начавшись. Бронислава приподнялась на скамье, впившись в борт вельбота - усиливающийся с каждой минутой ветер хлопал подолом платья, вымпелами развевались длинные рукава. За её спиной во весь рост стоял её сын - бледный как полотно, смотрел, как ломаются ногти на руках матери.
- Принц, принц, - теребил страт, оглядываясь на сточенные клыки, где далионские солдаты бегали уже, заряжая аркбаллисты, - надо уводить корабли, принц! Мы не прорвём цепи! Отдайте приказ! Надо уводить корабли!
Огненное ядро, выпущенное со второй барки, прошив небо, легло, наконец, где-то среди улиц Мадры. Как солома полыхнули кварталы, разом поднявшееся пламя осветило ночь. Редкие крики, словно умноженные эхом, заметались от стены к стене узких улиц.
'Черный!' - кричала Топь. - 'Черный! Черный!! Черный!!!'. И, повинуясь её указаниям, толпа преследовала переодетых монахов, будто знала каждого из них в лицо. Хватали за одежду, опрокидывали наземь и били, не жалея кулаков.
Крысёныш боялся. Его била крупная дрожь, да так, что судороги пробегали по телу. Крыса нырнула за пазуху и не показывалась больше. Но, ощерившись, Рато всё же шёл к Марку.
- Сюда, не бойся, - звал Марк, - ничего страшного с тобой не случится. Ну же!
Ещё один огненный шар, описав плавную дугу, канул в переплетения городских улиц.
- Проклятье! - выругался Марк, и Рато отпрянул на шаг, глядя настороженно. - Нет! Нет! Это не тебе! Иди! Иди сюда! - Марк с трудом заставил себя отвести взгляд. Тучи над городом окрасились отраженными всполохами. Горели кварталы ремесленников. - Ну же! Иди!
Но ещё не меньше минуты прошло до тех пор, пока Рато не занял своё место. Сжался в комок, затравленно глядя по шести углам звезды. Марк отступил тихонько. На шаг, два, боясь, что вот сейчас неуправляемый мальчишка сорвется с места. Он сидел - дрожа, пригнувшись к самой земле, почти распластавшись, но сидел.
Став в центр, на самую вершину плешивого холма, Воин раскинул руки, взывая. Нехотя поднялись из травы светлячки - тусклые, почти бесцветные в красном свете луны. Волк, лежавший у ног Девочки, встал. Вздыбилась шерсть, задрожала верхняя губа, он запрокинул морду, и утробное рычание перешло в вой. Воин смотрел на него, чувствуя, как - воплощение сути - сам становится ею. Плащ за спиной раскрылся куполом, затрепетал подобно стягу, захлопал на ураганном ветру. Ему пришлось сделать шаг вперёд, чтоб не упасть. Он выхватил, воткнул в землю перед собой двуручный меч. Тяжелее стала кольчуга, кожаные перчатки со стальными наручами обернулись железными. Две пластины легли на плечи. Одна - смятая мечом наёмников Симона де Монфора. Шлем с мелкозернистой кольчужной сеткой закрыл голову. Таким он прошел весь путь сюда - от Ла-Манша, через Монсегюр, в мир, который они назвали Новый Эрин. Воин - такова была его суть. Пространство вокруг бесновалось, ибо свою суть обретал теперь Первый.
Топь покачнулась. Мир вокруг расплывался, теряя очертания. На глаза навернулись слёзы, она смахнула их, согнулась, ощущая внезапные спазмы - тело будто рвало на части. Боль поднялась из глубин, толкнула под грудину раз, другой, накатила рвотным позывом, и Сет закашлялся, сплёвывая желчью.
Колени дрожали, подгибаясь предательски.
- Что за дьявольщина? - прохрипел Сет, упав, наконец, наземь. Пальцы скользнули по острым камням, ища опоры. Он рассёк ладонь.
- Круг! Это круг вбирает нас в себя! Я... не думала... что это... будет так! - закричала Топь, преодолевая волнами накатывающую боль. - Это не должно быть так!
Рато кричал. На одной ноте - пронзительно, не переставая. Крыса, металась под рубахой, кусая его - Воин видел стремительно мелькающее тельце. Чёрная голова высовывалась из-за ворота рубахи. Острые зубы кусали грудь, плечи. Царапали когти. Она пряталась обратно. Тонкие кровавые ручейки бежали по телу.
- Это не должно быть так, - прошептал Марк.
Тринадцать замерли в замешательстве. Взгляд каждого был прикован к крысёнышу, каждый понимал - что-то стряслось, и никто не смел стронуться с места, боясь нарушить годами утвержденный ритуал. И только волк рычал, не переставая. А Старуха - приподняла вдруг голову, силясь сказать что-то. Дрожащая рука указывала то на Крысёныша, то на Сирроу. Девочка опустилась на колени, обняв голову волка. Марк посмотрел на него пристально. Волк? - брат, оборотень. Не человек. Но и не зверь. Девочка тоже не была человеком. Их воплощение, обретение Девочкой своей сути - когда она была Первой, а он не Тринадцатым, а всего лишь Третьим - едва ли было столь же мучительно, но Сирроу тоже испытывал тогда боль. Сирроу до сих пор испытывал боль, которая заставляла его рычать и выть, рваться из круга и прижиматься к ногам Эдель, скуля.
Взгляд вернулся к Рато. Тот всё кричал - тело извивалось, то скручиваясь пружиной, то выгибаясь лозой. Пена выступила на губах мальчишки, глаза закатились, дрожали веки. Воин отвел взгляд, понимая, что не может уже ни прекратить это, ни обернуть это вспять.
