Вопрос нелегкий. Можно было пойти на ферму к Пенгастеру и спросить, не нужен ли ему кто ходить за скотиной или на кухню. Так ведь если б ему нужно было, то от желающих бы отбою не было! А куда еще? В какой-нибудь дом к благородным? Сама мысль об этом была мне ненавистна. Вся моя гордость восставала, но я знала, что так надо.
— Это, может, только на время, — сказала бабушка. — К лету я встану как следует на ноги.
Я старалась не смотреть на бабушку, чтоб не признаться ей, что по мне лучше с голоду помирать, чем пойти на такую работу. Но надо было считаться не только с собой, а и с Джо, перенесшим такое несчастье, и с самой бабушкой. Если я пойду работать, они могут поделить между собой мою долю «голубого неба с утопленниками», мою долю картошки и ветчины.
— Пойду наниматься на Трелинкетскую ярмарку на той неделе, — твердо сказала я.
Трелинкетская ярмарка проводилась дважды в год в поселке Трелинкет — в двух милях от Сент- Ларнстона. Мы втроем — бабушка, Джо и я — раньше всегда туда ходили. Для нас это было праздником. Бабушка особо тщательно укладывала свои волосы, и мы гордо шли сквозь толпу. Она всегда брала с собой свои снадобья и предлагала лоточнику, который с готовностью брал все, что бабушка ему приносила. А после она покупала нам по имбирному прянику или еще какой-нибудь гостинец. Но в этом году продавать нам было нечего, да и Джо не одолел бы двух миль. Все переменилось.
Я пошла туда одна, со свинцовым сердцем и уязвленной гордостью. Сколько раз, проходя по ярмарке вместе с бабушкой и еще здоровым Джо, смотрела я на этих мужчин и женщин, стоявших на помосте для найма, и радовалась, что меня нет среди них. Мне казалось последней степенью падения предлагать себя. Словно на невольничьем рынке. Но это было необходимо, если хочешь получить работу, потому что наниматели приходили на ярмарку приглядеть себе подходящую прислугу. И вот сегодня и должна занять свое место среди прочих.
Был яркий весенний денек, но от солнечного света мне стало еще горше, я завидовала птицам, будто спятившим от радости после необычно суровой зимы; да, в то утро я бы хоть кому позавидовала. Раньше ярмарка означала для меня кучу удовольствий. Я любила ее толкотню, запах, шум — неотъемлемые признаки Трелинкетской ярмарки. На лотках лежали закуски — свежеприготовленная говядина и вареные гуси; можно было посмотреть, как их готовят прямо позади лотков. Были там и подносы с пирогами, с золотистыми пирожками со вкуснейшей начинкой, испеченными накануне на кухне какой-нибудь фермы или в очаге глинобитного домика. Лоточники покрикивали, соблазняя проходивших мимо: «Отведайте, добрые люди, вот славный пирожок. Вы наверняка не пробовали ничего подобного!» И пирог разрезали так, чтобы видна была начинка из овечьих или телячьих потрохов — «маггети» — или свиных — «енэтлин». Особым лакомством были пироги с начинкой из молочного поросенка; а хочешь, были и обычные пироги с голубятиной.
У лотков толпился народ, выбирая и покупая пироги, чтоб унести с собой. Было на ярмарке и место для продажи скота; были бродячие торговцы, продающие все на свете — старые башмаки и старую одежду, шорные изделия, горшочки, крышки и даже глиняные печки. Были там предсказатели судьбы и целители, громко расхваливавшие свои лекарства, — раньше-то они сами лечились у бабушки Би.
А совсем рядом с тем местом, где на открытом огне поджаривались гуси, находился помост для нанимающихся на работу. Мне было стыдно на него смотреть. Там уже стояло несколько человек, казавшихся жалкими и подавленными — и не удивительно. Кому понравится выставлять себя напоказ. И подумать только — мне, Керенсе Карли, придется стать с ними рядом. Я подумала, что всю оставшуюся жизнь буду ненавидеть запах жареных гусей. Мне казалось, что вокруг все смеются; солнце нещадно палило, и я разозлилась на весь белый свет.
Но я дала бабушке слово, что найду работу. Нельзя же теперь вернуться и сказать, что в последний момент у меня не хватило мужества. Мне, здоровой и сильной, невозможно было вернуться и стать им обузой.
Решительно подойдя к помосту, я поднялась по шатким деревянным ступенькам сбоку; и вот я стою среди тех, кто ищет работу.
Будущие наниматели с интересом рассматривали нас, прикидывая наши возможности. Среди них я увидела и фермера Пенгастера. Если б он меня взял, было бы совсем неплохо. Он, говорят, хорошо относится к своим работникам, и я смогла бы кой-чего и домой приносить. Возможность бывать время от времени дома, разыгрывая из себя щедрую леди, значительно смягчила бы горечь моего положения.
И тут я увидела двоих, заставивших меня в смятении отшатнуться. Я узнала дворецкого и экономку из аббатства. Их могло привести на ярмарку прямо к помосту только одно. Мне стало страшно. У меня была давняя мечта, что когда-нибудь я стану жить в аббатстве Сент-Ларнстон; я жила этой мечтой, ведь бабушка Би говорила мне, что если у тебя есть мечта и ты делаешь все, что можешь, чтобы она сбылась, то со временем она почти наверняка сбудется. И теперь я увидела, что моя мечта может сбыться очень легко: но я буду жить в аббатстве в качестве прислуги!
Сотни картин замелькали в моей голове. Я представила себе, как молодой Джастин Сент-Ларнстон высокомерно отдает мне распоряжения; как Джонни ухмыляется, напоминая мне, что я всего лишь прислуга; как Меллиора приходит на чай к Сент-Ларнстонам, а я стою там в наколке и передничке, чтоб их обслуживать. Я представила себе, как туда придет Ким. Пришло мне в голову и еще кое-что. С тех пор как бабушка доверилась мне в тот день в лесу, я много думала о сэре Джастине, что доводится отцом нынешнему. Они были похожи друг на друга, а я похожа на бабушку. Вполне возможно, что то, что случилось с бабушкой, может случиться и со мной. Я сгорала от ярости и стыда при одной мысли об этом.
Они приближались, о чем-то деловито разговаривая, потом стали тщательно разглядывать девочку примерно моих лет. Что, если они пройдут вдоль ряда? Что, если они выберут меня?
Я боролась с собой. Не сбежать ли мне с помоста домой? Я представила себе, как объясняю все бабушке. Она бы поняла. Ведь вообще это я, а не она, решила, что надо сюда пойти.
И тут я увидела Меллиору — такую элегантную и свеженькую в розовато-лиловом льняном платьице — юбочка с оборочками и аккуратно облегающий лиф, ворот и рукава отделаны кружавчиками, — в белых чулках и черных башмачках с ремешками; из-под соломенной шляпки выглядывали светлые волосы.
В тот же миг она увидела меня, и я не успела отвернуться. Она быстро подошла, глядя встревоженно, и стала прямо передо мной.
— Керенса? — тихо произнесла девушка.
Я разозлилась, что она видит мое унижение, да и как было мне любить ее — такую аккуратненькую, чистенькую, свеженькую, элегантную — и свободную.
— Ты нанимаешься?
— Да вроде, — неохотно буркнула я.
— Но… раньше ты не нанималась?
— Времена нелегкие, — пробормотала я.
Те двое из аббатства приближались. Дворецкий уже смотрел на меня заинтересованным, прикидывающим взором.
На лице Меллиоры появилось взволнованное выражение, она сделала вдох и быстро-быстро заговорила, словно боясь, что не поспеет.
— Керенса, мы как раз ищем кого-нибудь. Ты пойдешь в дом священника?
Это было спасением. Моя мечта не обернется горечью. Я не войду в аббатство Сент-Ларнстон с заднего крыльца. Если бы случилось так, то моей настоящей мечте не сбыться бы никогда.
— В дом священника? — запинаясь, спросила я. — Так… ты пришла нанимать?
Она с готовностью закивала.
— Да, нам нужно… кого-нибудь. Когда ты можешь приступить к работе?
Дворецкий Хаггети подошел совсем близко. — Доброе утро, мисс Мартин.
— Доброе утро.
— Рад вас видеть на ярмарке, мисс. Мы тут с миссис Роулт хотим подыскать пару девчонок на кухню. — Теперь он смотрел на меня. — Это вроде подходящая, — сказал он. — Как тебя зовут?
Я гордо вскинула голову.
— Вы опоздали, — сказала я. — Меня уже наняли.
Во всем происходящем в тот день было что-то нереальное. У меня было впечатление, что это не
