— А теперь она тебе нужна?
— Она же моя Сонечка, хоть она и ненастоящая соника. Я хочу, чтобы Сонечка вернулась, а она ушла.
— Я покачала его в объятиях. Какое у него нежное сердечко!
Я подумала: «Он считает, что обидел бедную Сонечку, и хочет ее утешить».
— Пойду и отыщу ее, — сказала я ему. — Останься тут с бабушкой. Может, она позволит тебе посчитать ее бусинки.
Одним из самых больших удовольствий для него было изучение бус из сердолика, которые моя свекровь всегда носила днем; золотисто-коричневые камешки были лишь слегка обточены. Они всегда притягивали Карлиона.
Он заулыбался от предвкушения, и я посадила его на колени к свекрови; она тоже улыбнулась, потому что игра с камешками была для нее, по-моему, не меньшим удовольствием, чем для него. Она станет рассказывать ему про ожерелье и про то, как муж подарил его ей, и как его мать передала ему его для невесты; это было фамильное ожерелье Сент-Ларнстонов, а сами камешки были найдены в Корнуолле.
Я оставила Карлиона слушающим сонный голос своей бабушки; она пересказывает историю вновь, как делала уже не раз, а он наблюдает за ее губами и поправляет, когда она употребляет слово, которого не было в ее предыдущих рассказах.
Теперь мне кажется, что едва я вошла в дом, как у меня появилось странное предчувствие. Но возможно, я вообразила все это потом. Правда, я была очень чутка к тому, что называется настроением дома. Дом для меня был живым существом; я всегда чувствовала, что он словно оболочка моей судьбы. В тот день это еще раз подтвердилось.
Глубокая тишина. Все обитатели ушли. Очень редко случалось, чтобы уходила вся прислуга. Но это был день, когда разрешалось уйти всем.
Только Джудит лежит в своей комнате, одна с растрепанными волосами. Ее лицо уже явно выдает в ней алкоголичку, глаза кажутся слегка обезумевшими и налитыми кровью. Я вздрогнула, хотя день был теплый.
Мне захотелось обратно в розарий, где сейчас мои сын Я улыбнулась, представив себе, как он сидит на коленях у леди Сент-Ларнстон, уткнувшись лицом в корнуэльские камешки, а может, перебирает их своими пухлыми пальчиками.
Мой милый ребенок! Я готова умереть за него. И я тут же посмеялась над такой мыслью. Какой ему прок от меня, мертвой? Я нужна ему, чтобы планировать его будущее, чтобы дать ему ту жизнь, которой он достоин. Может быть, в нем уже проявляется та мягкость, чувствительность, из-за которой им станет руководить сердце, а не разум?
Как он будет счастлив, когда я положу в его объятия игрушечного слоненка. Мы вместе объясним Сонечке, что он ее по-прежнему любит и что совсем неважно, что она ненастоящий слоник.
Сначала я прошла в детскую, но игрушки там не было, Я видела его с ней сегодня утром. Я улыбнулась, вспомнив, как он таскал ее за собой с недовольным видом. Бедная Сонечка! Она была в опале. Когда же я его с ней видела? Это было, когда Меллиора привела его ко мне в комнату перед уходом. Они прошли вместе по коридору и вниз по основной лестнице.
Я проследовала в этом направлении, догадываясь, что его внимание было чем-то отвлечено, он ослабил ручку и оставил игрушку где-нибудь на дороге. Я спущусь по лестнице и выйду на один из газонов перед домом, где он играл сегодня утром.
Дойдя до лестницы, я увидела слоненка. Он лежал на второй сверху ступеньке, и в нем застряла туфля.
Я нагнулась пониже. Туфля на высоком каблуке зацепилась за материю.
Я встала, держа игрушку в одной руке, туфлю в другой, и тут я увидела, что внизу кто-то лежит.
Пока я сбегала вниз по ступенькам, сердце у меня колотилось так, словно хотело выскочить из груди.
Внизу у подножья лестницы лежала Джудит.
— Джудит, — прошептала я. Я опустилась на колени с ней рядом. Она лежала, не шевелясь. Она не дышала, и я поняла, что она мертва.
Мне показалось, что дом словно живой наблюдает за мной. Я была в нем одна… наедине со смертью. В одной руке я держала туфлю, в другой — игрушечного слоненка.
Я все отчетливо увидела. Игрушку, лежащую на верху лестницы; спускающуюся Джудит, немного под хмельком, не заметившую ее. Я представила, как она наступает на слоненка, каблук цепляется за ткань, — она теряет равновесие и внезапно падает с той большой лестницы, по которой я однажды так гордо поднималась в красном бархатном платье… падает вниз, навстречу смерти.
И это произошло потому, что мой сын оставил игрушку на ступеньках — нечаянно оставленная смертельная ловушка.
Я закрыла глаза и подумала о пересудах! Малыш послужил в некотором роде причиной ее смерти… Такое людям нравится, такое помнится годами.
А он об этом узнает, и, хотя никто не сможет сказать, что это его вина, его счастье будет омрачено сознанием, что на нем лежит ответственность за ее смерть.
Ну почему его блестящее будущее должно быть омрачено из-за того, что какая-то пьяница упала с лестницы и сломала себе шею?
Глубокая тишина в доме действовала на нервы. Словно время остановилось — часы встали, и не доносилось ни звука. Эти стены видели за столетия немало значительных событий. Что-то подсказало мне, что я сейчас лицом к лицу столкнулась с одним из таких случаев.
Потом время потекло вновь. Стоя на коленях рядом с Джудит, я услышала тиканье старинных напольных часов. Не было никаких сомнений, что она мертва.
Я оставила туфлю на лестнице, а игрушку унесла в детскую и положила там. Никто не сможет теперь сказать, что Джудит умерла из-за того, что сделал мой сын.
Потом я выбежала из дома и помчалась за доктором Хилльярдом.
5
Смерть в аббатстве. Приглушенная атмосфера. Задернутые шторы, не пропускающие солнце. Слуги, крадущиеся на цыпочках, разговаривающие шепотом.
В той спальне, где я так часто ее причесывала, лежала в гробу Джудит. Слуги быстро проходили мимо закрытой двери, отводя взгляды. Я была странно тронута, увидев ее лежащей здесь, в белом чепце с оборочками и белой ночной рубахе. Она выглядела спокойнее, чем когда-либо в жизни.
Джастин заперся в комнате и никого не желал видеть. Миссис Роулт носила подносы с едой к нему в комнату, но забирала их обратно нетронутыми. Вокруг рта у нее обозначились жесткие складки. Я догадывалась, что она говорила в кухне:
— Это все на его совести. Бедная леди! Чему тут удивляться?
И они с ней соглашались, потому что но их неписаному закону мертвые становились святыми.
В моей памяти четко запечатлелись события того дня. Я помню, как бежала по дороге под палящим солнцем, как нашла доктора Хилльярда в саду, где он спал, накрыв лицо газетой, как выпалила, что в аббатстве произошло несчастье, и как вернулась в аббатство с доктором вместе. Дом был по-прежнему молчалив; туфли лежали возле Джудит, но слоненок был в детской.
Я стояла рядом с ним, пока он ощупывал ее бледное лицо.
— Это ужасно, — пробормотал он. — Ужасно.
Потом взглянул вверх на лестницу и на ее туфли.
— Она, видимо, была нетрезвой, — продолжил он.
Я кивнула. Он поднялся.
— Я уже не могу для нее ничего сделать.
— Это произошло мгновенно? — спросила я.
