— Не советы нам нужны, милая женушка, а деньги.
— Наверное, мы могли бы сократить расходы.
— Блестящая идея. Ты и начни.
— Мы начнем оба. Давай прикинем, на чем мы могли бы экономить.
Он положил руки мне на плечи.
— Маленькая умница! — потом нахмурился. — Будь только еще умнее, любовь моя, и не суй свой нос в мои дела.
— Но, Джонни… я твоя жена.
— Положение, которого ты добилась за счет взяток и подкупа.
— Что?
Он громко рассмеялся.
— Ты забавляешь меня, Керенса. Я никогда не видел, чтобы так входили в роль. Ну прямо хозяйка поместья. Даже моя мать не напускала на себя вид этакой важной дамы. Я уверен, что твое место при королевском дворе — мы здесь, в Сент-Ларнстоне, слишком просты для тебя.
— Мы можем говорить серьезно?
— Именно этого я и хочу. Я прошу тебя не лезть не в свое дело.
— Джонни, если есть какой-то выход, я хочу найти его. Нужно подумать о будущем Карлиона.
Тут он встряхнул меня.
— Предупреждаю тебя, Керенса: мне не нужны твои советы, не нужна твоя помощь.
— Но ведь это касается нас обоих.
Он оттолкнул меня и удалился.
У меня было неприятное ощущение, что не только недостаток денег беспокоил Джонни. Он не хотел довериться мне; временами у меня создавалось впечатление, что он меня ненавидит; но я твердо решила все узнать.
Бывали дни, когда он уезжал после ленча в Плимут и не возвращался до позднего вечера. Другая женщина? У меня внезапно мелькнуло подозрение, что это она его губит; лично мне было все равно, но я беспокоилась за Карлиона.
Джонни был беспечным человеком; иногда он забывал запереть свой письменный стол.
Я говорила себе, что все, что я делаю, делается для Карлиона, и, хотя мне не доставляло удовольствия копаться в его бумагах, ради сына я готова была пойти и на это.
Однажды утром, когда Джонни оставил стол незапертым, я узнала, что хотела.
Джонни играл в карты. Этим объяснялись его частые поездки в Плимут. Он глубоко увяз в долгах, и большая часть их была карточными долгами.
Мне предстояло положить этому конец.
Джонни в очередной раз не было дома. Я догадывалась, что он в игорном клубе в Плимуте. Я была очень зла на него. Накануне я на него напустилась, сказав, что знаю, чем он занимается, и требуя ответить, нет ли у него безумной идеи выиграть состояние. Я видела, что именно на это он и надеется.
Но ничем не могла остановить его.
Меллиора и я обедали вдвоем. Она знала, что я обеспокоена, потому что всегда способна была чувствовать мое настроение; и догадывалась, что беспокойство мое связано с имением.
— Все идет как-то не так с тех пор… — начала она.
Я не ответила. Я не выносила, когда она начинала говорить о своем Джастине.
Она замолчала, опустив глаза; я знала, что она думает о том, как могло бы быть. Видела ли она себя, сидящую за этим столом рядом с Джастином, который улыбается ей, рядом со счастливым Джастином, довольным своим браком? Думала ли она о своем сыне — будущем сэре Джастине — который в это время мог бы спать в детской?
Я рассердилась на нее.
— Дела в аббатстве с некоторых пор идут не очень хорошо, — резко сказала я.
Она играла ножом и вилкой.
— Керенса, скоро в округе будет много бедняков.
— Ты имеешь в виду, когда закроется шахта Феддера?
Она подняла глаза, полные жалости, и кивнула.
Теперь уже скоро, — продолжала она. — И тогда…
— Мне кажется, всех нас ожидают тяжелые времена, — я не смогла побороть в себе желание узнать, что у нее на уме, поэтому продолжала: — Меллиора, ты что-нибудь получала от Джастина в последнее время?
— Уже два месяца ничего не получала, — ответила она, и голос ее звучал спокойно. — Его письма очень изменились.
— Изменились? — Я гадала, заметила ли она страх в моем голосе, когда я это произнесла.
— Он кажется… более спокойным. Умиротворенным.
— У него кто-то есть?
— Нет. Он просто успокоился… духовно.
Я резко сказала:
— Если бы он действительно любил тебя, Меллиора, он бы тебя никогда не покинул.
Она спокойно смотрела на меня.
— Наверное, есть несколько видов любви, Керенса. Наверное, нам трудно понять их все.
Я почувствовала презрение к ним обоим — и к Джастину, и к Меллиоре. Мне не в чем упрекать себя. Они оказались не способными на глубокую и страстную любовь. Любовь для них — это что-то правильное и управляемое. Так не любят. То, что я сделала, не должно меня угнетать. В конце концов, если бы они действительно любили, они бы не позволили себя разлучить. Единственная стоящая любовь — это такая, ради которой можно забыть все практические соображения.
Неожиданно до нас донеслись необычные звуки: топот ног, голоса.
— Что происходит? — спросила я, и мы замолчали, прислушиваясь, в то время как голоса приблизились. Я услышала громкое звяканье дверного колокольчика, после чего последовали молчание и шаги Хаггети. Затем опять звуки голосов, и Хаггети вошел в столовую. Когда он вошел, я подняла глаза.
— Да, Хаггети. Он кашлянул.
— Это депутация, мэм. Они хотят видеть мистера Сент-Ларнстона.
— Вы сказали им, что его нет дома?
— Да, мэм, но, думаю, они не очень-то мне поверили.
— Что это за депутация?
— Ну, мэм, там несколько человек вроде бы от Феддера, и с ними Сол Канди.
— И они пришли сюда? — спросила я. — Зачем?
У Хаггети был смущенный вид.
— Ну, мэм, я же им говорил…
Я знала, зачем они пришли. Они хотели, чтобы шахту Сент-Ларнстонов обследовали на наличие олова. Если она могла дать им работу, они хотели эту работу получить. А почему бы нет? Разве не могло это быть решением и наших проблем? Однажды шахта уже спасла аббатство. Почему бы ей не сделать этого снова?
Я сказала:
— Я встречусь с этими людьми, Хаггети. Проводите их в библиотеку.
Хаггети стоял в нерешительности; я властно посмотрела на него, и он пошел исполнять мое приказание.
В библиотеке я встретилась с ними лицом к лицу. У Сола Канди был важный и решительный вид. Серьезный человек, вожак, подумала я; и мне опять стало любопытно, что же он нашел в Хетти Пенгастер.
Сол был здесь главным, и я обратилась к нему.
— Вы пришли к моему мужу, но его нет дома. По деловым вопросам он обычно советуется со мной,
