императора, герцога Саксонского и вот теперь — короля Франции.
Привели Викки и представили ее королю. Она вела себя безукоризненно, и он восхищался ею, также как и замком.
Позже состоялись переговоры Роберта Пиля и Эбердина, нашего министра иностранных дел, с Луи Филиппом и министром иностранных дел Франции Гизо. Альберт и я присутствовали.
Луи Филипп был очень откровенен. Он упомянул об эпизоде на Таити и намекнул, что мы придали ему слишком большое значение. Французы, сказал он, понимают принципы переговоров по-другому, чем англичане, они любят поднять трезвон.
— Как форейторы, — добавил он с улыбкой. — И они не задумываются о том, какие это может иметь дурные последствия. Они менее спокойны, чем вы, англичане. Но война… нет… нет! Франция не может воевать с Англией, владычицей морей… с Англией, являющейся величайшей империей в мире.
Я наслаждалась этим разговором и думала, как приятно заниматься государственными делами в такой обстановке.
На следующий день мы пригласили Луи Филиппа в Хэмптон-Корт. У короля было вполне естественное желание увидеть дом, где он жил, находясь в изгнании, поэтому мы поехали в Хэмптон, а потом в Клермонт.
Когда мы вернулись в Виндзор, нас ожидала толпа, выкрикивавшая приветствия. Я была рада, что у народа не было враждебности к Луи Филиппу и его приветствовали по-доброму.
Я пожаловала ему орден Подвязки. Визит был очень успешный, сэр Роберт был доволен, и я удовлетворена, что все прошло так хорошо. Особенно мне понравилось отношение Луи Филиппа к Альберту, которым он явно восхищался.
— Он многого достигнет, — сказал он мне. — Он мудр, он не выставляет себя на передний план. Чем больше его узнаешь, тем больше его уважаешь. Он всегда даст вам хорошие советы.
Я с горячностью согласилась, сказав, что подобное мнение высказал и русский император. Я буквально расцветала от удовольствия, когда видела, как люди ценят моего возлюбленного Альберта.
Наконец визит завершился, и королю пришло время покинуть нас. Альберт и я проводили его до Портсмута. Я поднялась на борт корабля и умилила всех французов, предложив тост за здоровье короля и дружбу между нашими народами.
Не было сомнений, что народ был доволен мной больше, чем когда-либо со времени несчастной кончины Флоры Гастингс. Мне действительно казалось, что они вернули мне свое расположение. Лестные заметки появились в газетах. Там писали, что ни одного монарха не любили так, как меня. Я была уверена, что этим я была обязана моей счастливой семейной жизни.
— Наша жизнь — пример для всех, — сказала я Альберту, и он согласился.
Наша следующая поездка была самой замечательной из всех. Я редко видела Альберта в таком волнении. Он вез меня к себе домой. Он хранил много счастливых воспоминаний о своем детстве. Я думаю, деревья нигде не казались ему такими прекрасными, как в Тюрингенском лесу, никакие горы не могли сравниться с теми, что он видел в юности.
Детей мы оставили в Осборне. Они любили море, и морской воздух всегда шел им на пользу. Из Осборна мы вернулись в Букингемский дворец, казавшийся таким тихим в отсутствие детей. Сэр Роберт заверил нас, что положение в стране достаточно стабильное и сейчас удачное время для поездки.
В Ла-Манше был шторм, и бедному Альберту было нехорошо, но я уверена, что мое присутствие приносило ему облегчение, и в любом случае переправа была не столь уж длительной.
К сожалению, когда мы прибыли в Антверпен, была глубокая ночь, лил дождь, но народ, твердо вознамерившийся приветствовать нас, устроил иллюминацию, которая выглядела очень красиво.
Утром дождь продолжался и ветер был настолько силен, что, пока мы добирались до королевской кареты, присланной за нами дядей Леопольдом, мы едва могли устоять на ногах. Какая радость была встретиться вновь с дядей Леопольдом и тетей Луизой! Мы с чувством расцеловались, нам так о многом надо было поговорить. Но время пролетело быстро. Прощание, как всегда, было грустным. В Пруссии нас ожидали король и члены его семьи. Как я полюбила Германию! Может быть, это было из-за Альберта, ведь это его родина.
Прусский король сделал все, чтобы его страна произвела на нас впечатление. С балкона дворца мы наблюдали, как играли зорю, исполняемую пятьюстами военными музыкантами при свете факелов и цветных фонарей. Я была очень довольна, когда они сыграли «Боже, храни королеву». Все это вызывало у меня восхищение, и я видела, что Альберта глубоко трогало мое отношение к его стране.
Одним из самых важных событий был банкет, где король произнес очень волнующую и прочувствованную речь.
— Наполните бокалы, — сказал он. — Есть слово, вселяющее невыразимую радость в сердца как британцев, так и немцев. Тридцать лет назад оно пронеслось под Ватерлоо после долгих дней тяжелого и упорного сражения в ознаменование торжества нашего братства по оружию. Теперь оно звучит на берегах нашего прекрасного Рейна среди мирных радостей, явившихся плодами величайшего испытания. Это слово — Виктория. Господа, выпьем за здоровье ее величества королевы Соединенного королевства Великобритании и Ирландии и ее августейшего супруга.
Я была так тронута, что, повернувшись к королю, я поцеловала его. Это был импульсивный поступок, но он вызвал оглушительные аплодисменты.
Быть в Германии значило наслаждаться прекрасной музыкой, что было по душе и мне, и Альберту. Когда мы прибыли в Бонн, там проходили дни Бетховена. Состоялся концерт, но, увы, нам не удалось послушать так много музыки Бетховена, как мне бы хотелось. Исполнялись только часть одной из симфоний, переложенная в кантату Листом, и увертюра к «Эгмонту». Присутствовало много студентов, длинноволосых и бородатых с франтоватыми усами. У многих на лицах были следы сабельных ударов, которыми они очень гордились, так как это были свидетельства их подвигов на дуэлях.
Но Альберт с нетерпением ожидал нашего приезда в Кобург. На границе нас встретили толпы народа с флагами и Эрнст, ставший теперь герцогом, в полной военной форме.
Встреча братьев была очень трогательной. Альберт и я сели в открытую коляску, запряженную шестеркой. С Эрнстом мы прибыли в Кентчендорф, резиденцию нашей покойной любимой бабушки. К нашей величайшей радости, мы застали там дядю Леопольда и тетю Луизу. Мы прибыли во дворец. Там нас приветствовали девушки в зеленых шарфах, которые поднесли нам цветы и читали приветственные стихи. Мне представили особенно интересного для меня человека — оберсуперинтенданта Генцлера, который сочетал браком моих родителей, а также крестил и конфирмовал Альберта и Эрнста.
Пребывание в этой прекрасной стране — родине Альберта, — его переживания, его рассказы б своем детстве, — все это еще больше сблизило нас. Я много рисовала, мне так хотелось запечатлеть увиденное мной. Погода была великолепная — долгие жаркие дни. Наступил день рождения Альберта, и мы были счастливы праздновать его не только у него на родине, но и в том самом месте, где он родился, в Розенау. Альберт так много рассказывал мне о нем, что, когда он стал показывать мне лес, где он охотился, его и Эрнста классную комнату, дырки в обоях, которые они прокололи, занимаясь фехтованием, — у меня было такое чувство, словно я это уже видела.
День рождения прошел прекрасно. Утром играл оркестр. Было так замечательно слышать мелодию из «Волшебной флейты». При помощи Эрнста и Александрины я украсила цветами стол, на котором разложила подарки. Мама тоже присутствовала. Она навещала родственников в Германии и посетила нас в столь радостный день. В былые времена это испортило бы праздник. Но не теперь. Альберт был очень доволен видеть ее, и я тоже.
Мы были рады, когда празднества, продолжавшиеся все утро, завершились, и мы с Альбертом могли прогуляться вдвоем. О чем только мы не говорили! Он сказал, что мечтал о том, чтобы Викки вышла замуж в Германии.
— Мне кажется, ты любишь Викки больше, чем меня, — сказала я. — Ты постоянно говоришь о ней. Альберт был немного шокирован.
— Она наша дочь! — сказал он укоризненно.
— Конечно. Конечно. Это я сказала глупость! Но ты знаешь, какая я. Я выпаливаю все, что приходит мне в голову. Альберт улыбнулся и погладил меня по руке.
— Раз ты знаешь свою слабость, дорогая, ты можешь ее преодолеть. Как я сказал, я хотел бы, чтобы
