Я писала ему: «Не проходит и дня, чтобы королева и принц не передавали лорду Мельбурну лучшие пожелания здоровья и сил…»
Через несколько дней после того, как было написано это письмо, у меня родилась еще одна девочка — Луиза-Каролина-Альберта. Роды были не слишком тяжелыми, но они изнурили меня. Я не хотела подниматься с постели и долго пролежала, думая об ужасных вещах, происходящих в мире.
Я чувствовала себя больной и вялой и очень полнела, что меня расстраивало. Альберт переносил меня с постели на софу. Я знаю, ему было очень жаль меня из-за всего того, что мне приходилось выносить, рожая детей. Должно быть, даже ему стало казаться несправедливым, что женщины выносили столько, тогда как отцам дети доставляли только радость, как Викки Альберту. Она его любила больше всех, как и он ее, в то время как все физические страдания за нее выпали на мою долю.
Недостойные мысли, без сомнения. Но такова моя натура. Альберт был бы поражен, если бы я высказала вслух некоторые мои мысли, и указал бы мне на их ошибочность. Но я все же предавалась этим мыслям, размышляя об отвратительном процессе деторождения. Неужели нельзя было сделать его более пристойным!
Стоял апрель. Скоро мой день рождения. Как они быстро наступали теперь. Я помню, как долго я ждала своего восемнадцатилетия. А сейчас годы так и мелькали.
Альберт читал мне вслух, когда явился сэр Джон. Мне стоило только взглянуть на него, как я поняла, что он чем-то встревожен.
— Какие-нибудь новые волнения, лорд Джон? — спросила я.
— Боюсь, что так, ваше величество. Чартисты собираются в Лондоне десятого. Министры думают, что на этот раз могут быть осложнения.
— Лорд Джон, — сказала я. — Я еще не поправилась после рождения принцессы. Как они могут на это пойти?
— Они озабочены только своими правами, мэм. Я пришел доложить вам, что мы примем все меры, чтобы оградить вас, вашу семью и дворец.
— Они говорят, что направляются ко мне?
— Нет, мэм. В палату общин. Но толпа непредсказуема. Никогда нельзя быть уверенным, на что они пойдут. Я считал необходимым предупредить вас. Я вернусь и представлю вам планы вашей защиты и защиты дворца.
Я была ужасно подавлена. Как это все чудовищно! Как далеки те дни, когда мы выезжали с мамой в экипаже и народ приветствовал меня. Лорд Джон явился снова.
— Ваше величество, кабинет министров принял решение, что вы должны немедленно отбыть в Осборн. Марш состоится через несколько дней. Могли бы вы выехать завтра? Альберт ответил утвердительно.
Я была разгневана. Чтобы мои подданные выдворили меня из дворца! Это было невероятно. Я сказала, что намерена остаться.
Альберт печально покачал головой, напоминая мне, что выходить из себя было совершенно бесполезно. Восьмого апреля, за два дня до чартистского выступления, мы выехали в Осборн.
При иных обстоятельствах я была бы в Осборне счастлива, но как я могла быть счастливой, зная, что происходит в Лондоне, и размышляя об ужасной ситуации во Франции.
Альберт был мрачен. Он говорил, что революция как сорняк, если дать ей разрастись, она распространится повсюду… даже в самых неожиданных местах. Европа содрогалась — Италия была охвачена мятежом, в Германии происходили восстания[52] — смута царила везде. Это очень волновало Альберта и испортило нам наше пребывание в Осборне.
Из Лондона сообщили, что чартистский марш кончился ничем. Вместо ожидавшихся масс явилась незначительная группа. А когда полиция предупредила, что их шествие незаконно, они немедленно разошлись.
Их вождей допустили в палату общин, где они вручили заготовленные петиции, и этим все кончилось. Мы вздохнули спокойно.
— Англичане — не революционеры по своей природе, — говорил Альберт. — Хотя подстрекатели всегда найдутся. Хорошо известно, что французская революция обязана своим успехом агитаторам. Слава Богу, этот ужас удалось предотвратить.
Но несколько дней спустя один из слуг сообщил, что чартисты замечены на острове. Все ужасно забеспокоились. Детей поместили в классной комнате, и Альберт сказал, что мы должны приготовиться к обороне, хотя я не могла себе представить, как мы могли устоять против банды мятежников.
К счастью, испуг оказался ложным. Так называемые чартисты были просто членами какого-то клуба, прибывшими на остров на прогулку. Но мы были в то время в таком состоянии, что готовы были поверить, что наша жизнь постоянно в опасности.
— Остров Уайт слишком уязвим, — сказал Альберт, — если бы начались беспорядки. Мне кажется, было бы разумным уехать отсюда. Я бы хотел снова повидать Шотландию — удивительная страна. Я сказала, что это превосходная идея.
Лорд Джон посетил нас, и когда мы упомянули о нашем желании снова увидеть Шотландию, он счел этот план удачным. Он рассказал нам, что напряжение значительно спало. Он верил, что у англичан достаточно здравого смысла и что мы переживем этот опасный период, так же как мы пережили и французскую революцию. — У англичан нет настроения устраивать революций, — сказал он, — хотя Европа и сотрясается. В России, я полагаю, все будет спокойно. Император так подавляет свой народ, что они не будут в состоянии восстать. Уезжая, он обещал навести справки о доме, который мы могли бы снять в Шотландии.
— Я бы хотел, чтобы это было на северо-западе, — сказал Альберт. — Я только мельком видел эти места, но они изумительны.
Вскоре нам доложили, что дом, который можно было снять для нас, найден. Это был Балморал- хаус.
Как только я увидела Балморал, я в него влюбилась… и Альберт тоже. Он был небольшой, но очень красивый; природа вокруг была чудесна.
— Какое я могу сделать из этого местечко! — сказал Альберт. И я знала, что его мгновенно захватила идея преображения Балморала. И это мне напомнило, как он воодушевленно работал над Осборном. Я засмеялась. Впервые все было так мирно и спокойно за многие месяцы.
ВОЙНА И ВОССТАНИЕ СИПАЕВ[53]
Это был очень тревожный год.
В ноябре умер лорд Мельбурн. Хотя я знала, что в последнее время он был уже очень плох и жизнь утратила для него свою привлекательность, но известие о его смерти поразило меня.
Альберт объяснил мне, что лорд Мельбурн не был государственным деятелем такого масштаба, как сэр Роберт Пиль, и я должна была признать, что Альберт прав, однако лорд Мельбурн всегда оставался для меня совершенно особенным человеком. Альберт не мог понять моей привязанности к нему, поэтому, наверное, не мог понять и глубины моего горя, но я действительно искренне переживала.
Меня огорчала смерть даже малознакомого человека; умирал человек, которого я не только хорошо знала; но любила, такую потерю было тяжко перенести, особенно в этот тревожный год.
Я была рада, когда наступил Новый год. Я проводила все больше времени с детьми, так как с ними становилось все интереснее — они подрастали. И я была ими довольна, даже Берти не огорчал, как прежде. С появлением мистера Берча он почти перестал заикаться. Мистер Берч так хорошо отзывался о нем, что Альберт заподозрил его в том, что он балует мальчика, так же как и леди Литтлтон и мисс Хилдьярд. Как бы то ни было, мистера Берча выбрал Штокмар, и это говорило в его пользу.
Альберт был очень подавлен тем, что происходило во Франции и в Германии, и он всячески пытался отвлечься от давящих его мыслей. Мы часто ездили в Осборн. Он часами проводил время с детьми в швейцарском коттедже, водил их на прогулки и рассказывал им о деревьях и всяких растениях.
