командира десантно-штурмовой бригады полковника Румянцева.
– У меня к вам, товарищ генерал-лейтенант, просьба! Обеспечьте моим ребятам «зенитный зонт», и они здесь, в Житомире, год сидеть будут.
– Не надо год, Румянцев, сутки надо, понимаешь, только сутки. Тебе в помощь сейчас украинцы свою тактическую группу пришлют. Там танковый батальон и механизированный. Под твое командование. Макеты уже прибыли?
– Так точно. Вертолетом! Через часок надуем, по улицам и дворам расставим. Нехай думают, что четвертая танковая здесь! Будем надеяться, что враг нам поверит и снова обманется. Нам надо продержаться сутки… В бригаде Румянцева почти сотня ПТРК «Корнет», много гранатометов и «Шмелей». От воздушных атак мы их «Панцирями» и «Торами» закроем, а вот танки и пехота – уже их специализация.
Румянцев лихо козырнул и отчеканил:
– Есть, держать сутки!
– И знайте, Румянцев, мы рядом. Свяжите боем их последние боеспособные части.
Волобуев-старший разместил свой КП всего в двух десятках километров от Житомира. Это было весьма рискованно, но упускать из рук нити руководства корпусом ему не хотелось. Слишком высоки ставки. На поддержку Румянцева и контрбатарейную борьбу выделили три дивизиона ствольной артиллерии и три реактивных дивизиона «Смерчей».
Французы атаковали с юга из-за реки Тетерев, а поляки – с северо-запада, из района станции Богунский после часового артобстрела и ударов авиации. Из передовых механизированных колонн, прикрытых спешенными парашютистами, назад за Тетерев и к станции вернулись немногие. Мастерством уличных боев бригада Румянцева владела в совершенстве. Кружащие беспилотники транслировали скопления горящей бронетехники в районе улиц Льва Толстого, Ивана Гонты и Максютова. Первый приступ был отбит, и началась знаменитая «огневая карусель», когда атаки чередуются с обстрелами и ракетно- бомбовыми ударами. Ближе к ночи союзникам, наконец, удалось закрепиться на окраинах и оттуда начать медленное выдвижение к центру города. К основному оборонительному рубежу. Из-за многочисленных пожаров и дыма тепловизоры барахлили, и поэтому сокрушительный огонь из «Леклерков» и «Леопардов» был не слишком точен. И тем не менее бойцов Румянцева медленно теснили.
На рассвете Волобуев дал им приказ прорываться строго на восток в Глубочицу, вдоль Киевского шоссе. Под прикрытием массированного удара «Смерчами». Ровно через двенадцать часов танковые бригады первого гвардейского корпуса, отдохнувшие и пополненные техникой и людьми, срежут фланги ударной группировки противника, оставив котел на растерзание гренадерам и артиллерии.
Мышеловка захлопнулась. Когда все утренние европейские интернет-порталы и газеты вышли с горячим материалом о «сражении за Житомир» и «сокрушительном контрударе по наступающим варварам», коалиционные войска были уже обречены вместе с пробравшимися вслед за танками в Житомир журналистами. Наспех спланированный контрудар, как это часто бывало в истории войн, после небольшого тактического успеха превращался в сокрушительное стратегическое поражение. Главным было то, что у фон Рамелова в резерве не осталось ничего. Ни одного батальона танков, ни одной роты мотопехоты.
Волобуев закрыл воспаленные красные глаза. Усталость брала свое. Нужно подремать часок, а то он свалится прямо на КП перед началом наступления. Последним кадром перед провалом в объятия Морфея был рапорт комбата Проскурина по поводу первого боя с участием его Пашки. Проявил себя сынок с лучшей стороны, врать Проскурин не будет, не из того теста сделан.
«Вырос мой Пашка, настоящим мужиком стал».
День седьмой. Окрестности Севастополя. Крым
Щелк! Щелк! Пули невидимого снайпера щелкнули о каток дымящегося «Т-90А», за корпусом которого скрывались Пшеничный, радист и старшина Пятов. Артем сплюнул вязкой слюной в сторону и прекратил попытки высунуться из-за танка, стоящего поперек склона высоты, за которой находился крупный поселок Орлиное. Поселок с громким названием намертво перекрывал дорогу к Балаклаве, и там окопались итальянские «морпехи» из полка «Сан-Марко». А за Балаклавой находилась передовая линия укреплений, измученных долгой осадой защитников города. Вчера в Балаклаву пытались пробиться гренадеры по обходной трассе, но атака захлебнулась на минных полях и под ударами ПТРК MILAN. С утра повторили попытку через Орлиное. Результат тот же. «Макаронники» замаскировались отменно, вели точный огонь, и лобовые атаки успеха не приносили.
Ситуация здорово напоминала события под Житомиром. Здесь тоже политика преобладала над тактикой. Желание Стрельченко побыстрее вызволить осажденный Севастополь трансформировалось в истеричный выкрик командующего крымского корпуса: «Любой ценой! Не считаясь с потерями». Воздушное наступление не смогло сломить сопротивление союзников, а брошенные в бой, без должной разведки и подготовки сухопутные войска расшибли себе лоб. Как ни крути, десантный корпус генерала Рабле состоял из лучшего человеческого материала, имеющегося в современной Европе. Первая волна атакующих танков и БМП была выбита ответным огнем наполовину и откатилась назад. Вместо того чтобы провести дополнительную разведку, подтянуть РСЗО и ствольную артиллерию и перегруппировать силы, генерал Полежаев впал в панику и начал бросать войска в бой, чуть ли не по каждому батальону…
В Москве об этом, конечно, никто не догадывался, там с нетерпением ждали положительных сводок из Крыма. И тогда в бой бросили пластунов и десантников.
Сейчас сотня Пшеничного медленно, ползком, пробиралась вверх по склону вслед за командиром. Артем приказал связаться со штабом полка в ожидании дальнейших распоряжений. Это было впервые. Приказ из штаба сильно напоминал считалочку «Иди туда, не знаю куда, и возьми то, не знаю, что». Раньше полковник Базылев подобного себе не позволял, все приказы были четкими и ясными.
Если бы капитан Пшеничный мог догадаться, чего стоил этот невнятный приказ полковнику. Генерал Полежаев вызвал Базылева в штаб корпуса и, тыча лазерной указкой на огромный экран, приказал:
– Твой полк наступает в направлении на Балаклаву. Задача – подавить огневые точки. Здесь, здесь и здесь… Желательно сблизиться с противником и – ножами их, ножами…
Базылеву показалось, что он ослышался. Поэтому переспросил:
– Ножами, товарищ генерал-лейтенант?
– Да! – рявкнул Полежаев. – Пластуны на такие дела мастера. Сблизиться и – ножами!
Полковник Базылев с генералом, находящимся на грани безумия, спорить не стал и, откозыряв, выскочил из штаба на раскаленный крымский воздух. Закурил и стал прокручивать в голове план, как выполнить приказ и сохранить людей. На вышестоящий штаб надежды не было никакой. Следовало надеяться только на свои силы. И силы соседей по несчастью. Связавшись с командиром десантно- штурмовой бригады, Базылев стал договариваться о совместной координации и огневой поддержке.
– Пойми, Макс, у нас каждый «Китолов» на учете. В тылу бардак, никто не удосужился организовать дорожно-комендантскую службу. Боеприпасы, черт знает, где отстали! – горячо убеждал Базылева командир десантников.
– Нам и десяти «Китоловов» хватит. Главное, огневые точки, если не подавить, то хотя бы заткнуть на время. А там мои пластуны в них вцепятся, мама, не горюй! Пойми, сосед, либо мы это сами сделаем, либо Полежаев. А ему на потери, как ты знаешь, насрать. Мы для него, что солдатики оловянные. Полк туда, батальон сюда…
– Да, ты прав. Приказы надо выполнять. Короче, как я понял, твои в авангарде идут, а мои – следом.
– Да. От меня первая сотня. Лучшие бойцы в полку, да ты про них слышал. Сотня Пшеничного…
– Аааа, как не слышать. Звери, что есть, звери…
– Кто от твоих-то пойдет?
– Первый батальон и рота саперов. Командир – подполковник Щербаков. Как сыграет артиллерия, так и выдвигайтесь.
Артем обернулся. Его пластуны в серо-зеленом лохматом камуфляже медленно переползали от укрытия к укрытию, стремясь вверх по склону. В этот раз решили атаковать без предварительной артподготовки. Точечные удары управляемыми минами – и атака без задержек.
«Китоловы» превратили несколько блиндажей в груды земли, бревен и камней, затем на гребень высоты обрушились дымовые мины, ставя завесу перед атакующими пластунами.
