в мастерской в лице нанятого им мастера литейщика. На всю жизнь запомнилось Бессемеру выражение его лица, «где смешалось удивление и жалость к моему полному невежеству», когда изобретатель сказал, что хочет продуть холодный воздух через металл, чтобы его разогреть.
«Он весь скоро превратится в глыбу», — заметил мастер. На этот раз опыт прошел вполне благополучно. И скоро ослепительная блестящая струя полилась по жолобу в ковш, а оттуда в изложницу. Еще несколько минут ожидания пока металл не застынет, несколько движений рычагом насоса от гидравлического пресса, и на поверхность медленно поднялся раскаленный слиток.
«Я не в состоянии передать, — говорит Бессемер, — что я чувствовал, когда я увидел эту раскаленную массу, медленно поднимающуюся из формы. Первый большой слиток литого железа, который когда-либо видел человеческий глаз. И это уже был не лабораторный опыт. В одной компактной массе мы имели столько металла, сколько два пудлинговщика с двумя помощниками вырабатывали часами напряженного труда, расходуя массу топлива. Мы получили чистый однородный слиток десяти дюймов в квадрате в результате тридцатиминутной продувки, без всякой помощи какого-либо квалифицированного труда и без применения топлива, тогда как продукт работы пудлинговщика представлял бы из себя десять или двенадцать нечистых, бесформенных криц, насыщенных шлаком и другими нечистотами, и вместе с тем так слабо связанных, что не существовало никакого известного способа сделать их столь же плотными, как тот металл, который только что появился из формы. Неудивительно, что я с наслаждением взирал на этого первенца из тех многих тысяч квадратных слитков, которые сейчас появляются каждый день».
«Что все это значило, какой полной революцией во всех областях металлургического производства во всем мире это угрожало, все это я вполне понимал, когда недвижимо глядел на этот раскаленный слиток, самый вид которого поразил меня, хотя я неделями ждал этого момента, вполне сознавая, что это будет или минутой огромного успеха, или полным крушением всех моих надежд и желаний».
Но из чего состоят эти два кубические фута раскаленного металла? Ведь от этого собственно и зависит успех или крушение. Как узнать это и узнать сейчас же, немедленно? Но в мастерской нет приспособлений не только чтобы испытать, но даже чтобы сдвинуть эту глыбу металла с места. Нетерпение и находчивость открыли однако тут такой способ, каким вероятно ни разу до этого и вероятно никогда и впредь не будет испытываться железная болванка.
Три сильных удара топором по ребру слитка… Лезвие глубоко входит в раскаленный металл, мягко и вязко отгибаются зарубленные края. Да, действительно, это ковкое железо, а не хрупкий чугун.
Так ли в точности все это происходило в небольшой мастерской на Бакстер Стрит или не так, мы этого не знаем, но так именно представлялось рождение первого железного слитка самому Бессемеру, когда он в глубокой старости писал свою автобиографию, и у нас нет оснований считать, что память изменила ему, как раз относительно одного из таких решающих моментов его жизни, которые обычно оставляют неизгладимый след.
Но ведь ни от кого другого, кроме самого Бессемера, не услышим мы рассказа о том, что происходило в этот день в Лондоне на Бакстер Стрит в его мастерской.
Был ли это окончательный успех? Вероятно, целый ряд затруднений еще не был разрешен. Впоследствии Бессемер уверял, что к этому времени он еще не достиг особенно благоприятных результатов и хотел поэтому узнать компетентное мнение о своих работах. Он пригласил посмотреть процесс одного из очень крупных инженеров того времени, Джорджа Ренни. Ренни, строго говоря, не мог считаться авторитетом по металлургии. Ведь Ренни был замечательным инженером-конструктором: это обстоятельство может быть и побудило Бессемера обратиться именно к Ренни. Не будучи металлургом и металлозаводчиком, Ренни не мог оказаться сам материально заинтересованным, не мог явиться конкурентом. От него можно было ожидать наиболее беспристрастной оценки. С другой стороны Ренни владел довольно большим машиностроительным заводом, он мог высказаться и как промышленник.
Несомненно перед Бессемером возникала проблема о необходимости и своевременности поставить производство в широком промышленном масштабе и связаться для этого с промышленностью. Повидимому один он все же целый ряд затруднений преодолеть не мог. Но с другой стороны ясно чувствовалась и техническая незаконченность процесса. Выносить изобретение в широкие промышленные круги казалось преждевременным. Кое-какие, правда очень осторожные, связи с промышленностью уже были завязаны и раньше. Еще летом 1856 года была продана лицензия на производство железа по новому способу в Манчестере и на десять миль вокруг. Лицензию приобрела манчестерская фирма Галловэй, но с этой фирмой у Бессемера были старые деловые связи.
Ренни, ознакомившись с процессом, пришел в восторг от него и дал совет, чуть было не оказавшийся роковым для всего дела:
«Это такое важное изобретение, что вы ни одного дня не должны держать его в секрете».
«Это так, — возразил Бессемер, — но все-таки это еще не успех с коммерческой точки зрения и я думаю, что лучше сначала его усовершенствовать, прежде чем его показывать всем».
«О нет, — ответил Ренни, — все эти необходимые мелкие детали придут сами собой в голову железозаводчику. Бесспорным успехом является ваш великий принцип: отсутствие топлива, ручного труда, пудлинговых криц, собирания в пакеты и сварки: огромные массы любой формы делаются в несколько минут».
Тут же Ренни предложил Бессемеру прочитать доклад на заседании «Британской Ассоциации», которое должно было произойти несколько дней спустя в Челтенгэме. «Если вы изложите на бумаге так же ясно и просто ваш процесс, как вы мне о нем рассказали, то вам нечего бояться».
Совет был дан может быть не совсем удачно. Изобретение все же было очень незрело и рекламировать его было еще слишком рано. Бессемеру в ближайшие же месяцы пришлось жестоко за это поплатиться, пережить массу неприятностей, понести значительные денежные расходы; моментами все дело казалось на краю гибели, чуть было не была погублена его репутация как инженера и изобретателя. Но соблазн выступить перед столь высоко авторитетным собранием, где присутствовал весь цвет английской техники, каковым была «Британская Ассоциация», был слишком велик.
12 августа Бессемер выехал в Челтенгэм.
13 августа 1856 года. Челтенгэм. Заседание механической секции «Британской Ассоциации».
«Слово принадлежит мистеру Генри Бессемеру».
Постоянная ломка и перестройка печей и вся эта работа по производству ежедневных опытов с большими партиями чугуна стали уже истощать мое терпение. Но многочисленные наблюдения, сделанные во время этих малообещающих работ, повели к подтверждению совершенно нового взгляда, который все больше и больше стал овладевать моим вниманием, а именно, что я без всякого топлива или печи, мог бы достичь гораздо более высокой температуры, нежели та, которую я получал после всех этих переделок и следовательно я смог бы избежать не только вредного воздействия минерального топлива на обрабатываемое железо, но и сберечь расходы по топливу.
Было сделано несколько предварительных опытов с небольшим количеством металла в 10–20 фунтов, и хотя процесс был связан со значительными затруднениями, он показал однако столь несомненные признаки успеха, что побудил меня сразу поставить аппарат, который мог бы в тридцать минут превратить около семи центнеров чугуна в ковкое железо. При работе с такими массами металла исчезли совершенно и те трудности, с которыми были связаны лабораторные эксперименты с десятью фунтами чугуна.
К этим новым исследованиям я приступил в том предположении, что чугун содержит около пяти процентов углерода[1], что углерод не может в условиях белокалильного жара находиться в присутствии кислорода, не соединяясь с ним и, таким образом, не производя горения, что это горение происходит со скоростью, зависящей от размеров подвергающейся действию кислорода поверхности углерода и наконец что температура, которой достигнет металл, также зависит от быстроты, с которой соединяются кислород с углеродом[2]. Следовательно, достаточно привести в
